Давненько я не задумывался, что надеть. Если мужчину определяет одежда, то гардероб на «Юпитере» поставил меня в неопределенное положение: я надел чистые джинсы, тенниску и водонепроницаемые мокасины с носками. Затем из обширной коллекции на борту выбрал бутылочку каберне и поднялся в кокпит, запер двери, установил сигнализацию типа «скрепка»… и внезапно ощутил себя донельзя неловко, будто мальчишка перед первым свиданием. Может, так и должно быть? После смерти Шерри я и не ждал, что снова с кем-то сойдусь.

Тогда откуда эта тоска?

Идя по причалу, я гадал: дастся ли мне непринужденная беседа, с которой у других людей проблем не возникает? Я не хотел никуда идти, но и запираться от жизни тоже не стремился. К тому же Лесли мне нравилась: мне нравилась ее улыбка, ее ум и то, как она смеется. Мне нравилось ее тело.

Ступай аккуратно, шаг за шагом, – напомнил я себе. Вот только правильный ли под ногами лежал путь?

Когда Лесли открыла дверь, я онемел. Она была поразительно красива: длинные волосы распущены, макияжа совсем чуть-чуть, кожа на лице светится здоровьем; дизайнерские черные джинсы чуть выше щиколотки облегают ноги, будто нарисованные.

– Привет, – сказал я и про себя подумал: «Умеет же она встретить гостя!»

– Проходите, – улыбаясь, ответила Лесли.

– Надеюсь, вам понравится: каберне к стейкам в самый раз.

Приняв у меня бутылку, она глянула на этикетку.

– Отлично. Откроем – пусть подышит. Потом я принесу бокалы.

Домик у нее был небольшой, зато в обстановке преобладали яркие тона; много домашних цветов; мебель не постеснялся бы прихватить с собой из Бирмы или Африки Хемингуэй. Обстановка напоминала смесь азиатского и африканского искусства.

– Да у вас тут Восток и Черный континент, – сказал я. – Как на сафари.

– Я так и задумывала. Мне нравится Африка или скорее представления об Африке – я ведь там не бывала ни разу. Друзья, которые туда ездили, говорят: это место напоминает колыбель жизни на планете. Мне бы хотелось прикоснуться к ее пескам. Есть в них что-то древнее.

– То же я чувствовал в Техасе.

– Я и в Техасе-то не была, – улыбнулась Лесли. – Лучше я, наверное, сперва съезжу в Африку.

– А я бы смотался в Ирландию. Начал странствие с паба и закончил в Африке.

– Из паба можно и не выбраться.

– Ну и ладно, что такого?

Лесли рассмеялась и, зайдя за кухонную стойку, передала мне штопор:

– Окажете честь? Я пока салат закончу. Выпьем за Ирландию и Кению, потом приступим к жарке стейков.

Налив вина, я вручил ей бокал.

– За Черный континент и город, где варят самое темное пиво, за Дублин.

Закрыв глаза, Лесли посмаковала вино, насладилась послевкусием.

– М-м, как здорово.

Ее полные губы блестели. Она взглянула на меня слегка застенчиво, как бы ожидая, что я продолжу разговор.

– Рад, что понравилось, – сказал я наконец и мысленно ругнул себя. – Вам помочь?

– Салат готов. Стейки маринуются в холодильнике. Гриль я разожгла, когда услышала, что вы подъехали. Картошка – в духовке. – Достав из холодильника мясо, она сняла с миски фольгу. – Ну, время баек у костра.

– Дамы – вперед.

Стол во дворе уже был накрыт: приборы и свечи в самом центре. Гм, милый штришок. Потягивая вино, я смотрел, как Лесли жарит мясо. Настоящий профессионал: стейки у нее жарились, а не горели.

– У вас здорово получается.

– Мне нравится готовить, особенно стейки. Как вам подать?

– Люблю среднепрожаренный.

– Я тоже так ем. Раньше нравились с кровью, потом пришло коровье бешенство, и я стала прожаривать мясо.

– Коровки были не бешеные, просто устали от человеческой злобы.

Лесли расхохоталась. Улыбка у нее была теплая, как огонь. Она отпила еще вина. В глазах у нее отражалось пламя.

– Я готовлю на пекане и бухарнике.

– Вы точно не бывали в Техасе?

– Определенно.

– Так ведь бухарник оттуда.

– Правда?

– Да. По пути из Мексики стада жевали стебли бухарника. Все семена коровкам переварить не удавалось, вот кое-что и упало в почву Техаса. Вместе с естественным удобрением.

Лесли поморщилась и косо взглянула на меня:

– Так вот откуда у бухарника такой насыщенный аромат. Спасибо коровьим лепешкам по всему Техасу. Или ваша история – чушь собачья?

– Не чушь, а дерьмо, и не собачье, а коровье. К тому же нынешнее поколение бухарника довольно далеко отошло от предков.

– А вы еще тот знаток истории.

– Просто кладезь бесполезной информации.

– Присмотрите за мясом, я принесу тарелки.

В принципе, стейки не подгорали, однако древний хищник во мне – генетический предок – возобладал, и я перевернул куски мяса.

Мы с Лесли пили вино, ели не спеша и болтали, смеялись. Она мне нравилась все больше и больше. Она рассказала о детстве: о ссорах родителей, о том, как однажды отец чуть не ударил мать – замахнулся, но вовремя сдержался, возненавидев себя больше, чем супругу. Через день, когда Лесли вернулась из школы, на кухне ее ждала записка от отца: всего два предложения, дескать, пока, я ухожу. Спустя два года Мур-старший заново женился и переехал в Сиэтл, совершенно перестав общаться с дочерью.

– Может, – закончила она рассказ, – я потому и пошла работать в уголовку. Чтобы научиться, как выследить отца, найти его и спросить, почему он никогда не звонил, даже на день рождения? Хотя со временем стало плевать. – Она пила вино, и голос ее звучал как-то отстраненно, словно озвучка за кадром. – Он хотя бы жив. Когда вы сказали, что вашего отца убили, мне стало жаль…

Я не ответил.

– Не хотите рассказать, как все произошло? – спросила Лесли.

– Отец был в патруле и по рации сообщил на базу, что остановил машину, у которой перегорела задняя габаритка. Водитель застрелил папу: пуля вошла в живот. Отец еще пытался доползти до машины, вызвать помощь…

– Как несправедливо. Убийцу поймали?

– Он отбывает пожизненное.

– Зачем он вообще стрелял? Не из-за габаритки же?

– У тела отца нашли кокаин и где-то тысячу долларов разными купюрами. Пресса тогда знатно повеселилась: мы выяснили, что людям не так-то и жаль убитого копа. Его смерть преподнесли как результат сорвавшейся сделки по продаже наркотиков. Многие коллеги даже не пришли на похороны.

– Господи боже… Так ваша мать и впала в депрессию, и вам пришлось ухаживать за ней? Все детство…

– Еще вина? – перебил я ее.

Лесли допила что оставалось в бокале, зажмурилась и, посидев так немного, посмотрела прямо на меня:

– Шон, оставайтесь у меня на ночь.

Я вспомнил сегодняшний заплыв в океане. Вспомнил, как в шуме волн мне послышался голос Шерри: «Обрети мир, Шон».

В жаровне потрескивал бухарник.

– Щелк, пшик, – сказал я Лесли, – и вы уже решили, что история про коровий помет – выдумка.

Мы оба рассмеялись. Отпив еще вина, Лесли озабоченно и сочувственно взглянула на меня. Задумчиво покачала бокал.

– У вас украли детство, – сказала она.

– Может быть.

– Беды из детства вроде изнасилования и самоубийства родителей потом могут долго преследовать в кошмарах.

– На этот случай ирландцы изобрели виски.

– Хотите поговорить об этом?

– О чем именно?

– О шрамах, которые оставляют детские трагедии.

– Раз уж что похоронил, глупо это выкапывать.

– Может быть, – тихо согласилась Лесли, – но кое-что постоянно лезет на поверхность, пока не разберешься с ним окончательно и не примешь последствия. Вы ведь тогда были совсем ребенок и ничего не могли поделать.

– Не время и не место воскрешать старые призраки. Мои демоны – это лишь мои демоны. Я делал то, что мог, как и в первую войну в Персидском заливе. В общем, за ужином о таком не разговаривают.

Улыбнувшись, Лесли глубоко вздохнула. Пожевала нижнюю губу.

– Я, может, покажусь самоуверенной и наглой, – подумав, сказала она, – однако слушать умею, и очень даже хорошо. Если захотите, чтобы вас выслушали и поняли, то… я всегда готова. – Она посмотрела на тлеющие в жаровне угли, в глазах отразилось пламя. – Как ни печально, но именно благодаря судьбе вы стали хорошим детективом.