У Криса широкие плечи.

Это единственная мысль, что вертится в голове.

Глупая и ничего не значащая.

– Прости, что так поздно, – голос у Криса глухой и простуженный. А фраза звучит двусмысленно. Том мог бы выбрать тот, который был бы почти невозможен, который так глупо романтичен... Но губы автоматически складывают слова:

– Ничего страшного. Я не спал.

– Все равно. Я не был вправе вот так вот заявляться.

– Раздевайся, Крис, – наверное, чересчур холодно выговаривает Хиддлстон, – я поставлю чай.

И зачем-то добавляет:

– Я рад, что ты приехал.

Хемсворт молчит. Судя по звуку и нервным движениям, он пытается определить, куда можно повесить куртку.

– Давай ее сюда, – Том протягивает руку, – я уберу.

Когда Крис передает одежду, Том случайно задевает его теплые, даже после улицы, пальцы.

– Может, включим свет? – в голосе у Хемсворта неловкость.

– Мне он здесь не нравится, – пожимает плечами Том, – слишком яркий.

А потом вдруг вспоминает, что это невежливо. Что он должен был сразу щелкнуть выключателем. Так было бы правильно. Так он поступал всегда, когда кто-то приходил.

– Извини, – Том вдавливает клавишу. И прихожую освещает яркий белый свет. Эти лампы полагались здесь по дизайну, предложенному стилистом. И Том так их и не сменил. Он и сам не знал почему. Наверное, это просто не имело никакого значения.

Теперь имеет?

Едва ли.

________________________________________________________________

Даже для меня сюжет принял интересный поворот. Естественно, все непонятные моменты, а их здесь довольно много, будут разъяснены в последующих главах, как того требует интрига)

Глава 10. «Ночь».

Кухню освещает холодный свет маленьких лампочек, пущенных по стене. Это почти подсветка, только чуть ярче.

Можно было, конечно, включить яркую лампу, которая осветила бы все пространство, не оставив теней, но... Том почему-то так и не щелкает выключателем. Он просто ставит чайник, достает заварку, попутно отмечая, что она почти закончилась. Но это не находит должного отклика в сознании. Оно просто фиксирует это без всякого намека на анализ.

Шуршат шаги, и пустота наполняется чужим присутствием. Хиддлстон усилием воли заставляет себя не вздрогнуть. Это ведь всего лишь Крис. Кто кроме него сейчас может быть здесь?

Хемсворт почему-то так и не заходит на кухню. Останавливается на пороге, облокотившись плечом о стену. И смотрит.

Нет, не так.

Смотрит.

Вот так будет верно.

И Том чувствует, как начинают подрагивать пальцы.

Накатывает мутное раздражение.

Интересно, Крис скажет что-нибудь? Или так и будет стоять? Что ему вообще здесь надо? Приехал помучить? Неужели мало было ему этого стыдного инцидента с пиццей и спонтанным, ничем неоправданным сексом? Тем более...

Черт!

Ложка падает на пол, разбивая напряженную неудобную тишину. И Том все же вздрагивает.

Прикусывает губу, нагибается, чтобы поднять несчастный прибор... и замирает.

– Прости, Том, – голос у Хемсворта хриплый, он явно успел простудиться под дождем, – я не хотел, чтобы так все получилось. Действительно не хотел.

То, с каким трудом Крис выговаривает эти слова... Хиддлстон насмешливо хмыкает и поднимает, наконец, ложку.

Не хотел... Конечно, не хотел.

Крис мог бы и не извиняться. Потому что ему не за что. Как это объяснить?

Том прекрасно понимает сейчас, что любые слова не разубедят Криса в том, что его вины в произошедшем нет и быть не может.

Атмосфера становится неуютной до такой степени, что Хиддлстону кажется, что он слышит, как на улице отдельные капли дождя, падающие с мутного неба, с плеском приземляются на мокрый асфальт.

Эта картинка встает перед глазами так ярко, что Том невольно зажмуривается, пытаясь вернуть себя в реальность.

– Том... – похоже, Крис воспринял его молчание неправильно, и теперь не понимал, что еще должен сказать, – то, что произошло... Я не должен был приходить, извини, – последние слова он проговаривает решительно, уже разворачиваясь к выходу.

А Тому вдруг становится смешно. Он смотрит на замершего, будто в каком-то ступоре Хемсворта и безуспешно пытается проглотить нелепый смех.

– Я... – выговаривает он, хватая ртом воздух, чтобы позорно не расхохотаться, – я понимаю. Все... отлично понимаю. Ты можешь не извиняться. Тебе не за что. Крис, я ведь...

И его будто накрывает. К глазам подкатывают выжигающие разум слезы. Хочется что-нибудь разбить, сломать... Закричать, наконец...

Но вместо этого Том только отворачивается к окну и судорожно прижимает трясущуюся ладонь к губам, отчаянно надеясь, что со стороны это выглядит не так, как есть на самом деле.

Это истерика? Срыв?

Тихий щелчок извещает о том, что вода в чайнике, наконец, согрелась.

– Чайник вскипел, – словно сквозь вату слышит Том свой собственный невозможно спокойный голос, – садись, Крис.

Хемсворт странно смотрит, но молчит. И Том благодарен ему за это. Потому что уж слишком много холода было сейчас в голосе. Слишком...

– Ты как всегда без света, – вдруг говорит Крис. – Так не любишь его?

– Не люблю, – соглашается Хиддлстон, разливая по чашкам заварку.

Он не знает, что должен отвечать на подобные вопросы. Слишком долго... не общался вот так вот. Один на один. Всегда были камеры, или рамки, удерживающие разговор в деловом стиле. Но теперь... Крис, который смотрит так пристально, полутьма, дождь за окном...

– Я говорил с ним, Том, – в голосе Хемсворта что-то похожее на...

Том зажмуривается, пытаясь уловить интонацию. Но вовремя одергивает себя и вдруг... понимает, что только что сказал Крис.

– С кем? – голос звучит умоляюще. Хиддлстон опять слышит себя словно со стороны.

– Ты знаешь. – Крис обхватывает пальцами чашку и заглядывает внутрь, словно пытаясь увидеть в темной глубине ответы на все свои вопросы и сомнения.