– Я по срочному делу, – мужчине, похоже, плевать на вежливость и прочие приличия. Он усаживается в кресло, закидывает ногу на ногу и холодно смотрит на Хемсворта.

– Мои срочные дела записаны в ежедневнике у моей секретарши, – зло выговаривает Крис, – почему бы Вам не потрудиться и не попросить ее внести Ваш визит в список?

– Если вы так хотите, Крис, – посетитель улыбается, – мой визит будет внесен в список. Прямо сейчас. Правда жаль, что эта девушка уже никогда не сможет ничего записать.

– Что? – в голос попадают нервные нотки зарождающейся паники.

– Не думаю, что вам хочется знать, Крис, не так ли? Вам скорее должна быть интересна цель моего визита. Я прав?

И Хемсворт как-то глупо, словно китайский болванчик кивает, как если бы выражал свою солидарность с мнением пришедшего.

– Вот и славно. Рад, что мы поняли друг друга, – удовлетворенно прикрывает глаза пожилой, – теперь непосредственно к делу. Мы знаем о твоей связи с Томом. Обо всем том, что между вами произошло.

Он замолкает, словно давая Крису высказать свое мнение по поводу сказанного. И Хемсворт не упускает момента. Первоначальный испуг прошел и теперь Крис чувствует, как к горлу подкатывает ком раздражения.

– И что я должен в связи с этим сказать? – Крис позволяет себе достать сигарету и нарочито медленно прикурить. Выглядит как-то по-детски нелепо, словно он мальчишка, хорохорящийся перед взрослыми, но... Крис и сам не знает, кто он в данной ситуации. Какая роль отведена ему? Почему-то есть четкое убеждение, что это именно роль, а все действия, все реплики – словно продуманы. Словно есть сценарий и суфлер, диктующий последовательность действий.

– Какой ты чуткий мальчик, Крис... – вдруг тянет посетитель, – неудивительно, что вы с Томом нашли друг друга... Ты будешь очень полезен. Ты бесподобен. Словно создан для того, чтобы помочь нам...

– Я не понимаю, о чем Вы. И при чем тут Том, тоже представляю себе смутно, – Крис нервно тушит сигарету, чувствуя, как ситуация прямо-таки вырывается из-под контроля.

– Ты заставишь его исполнить то, для чего мы вырвали его из рук смерти, – совершенно с иной, не вяжущейся с предыдущим тоном, интонацией выговаривает пришедший.

– Что? – Хемсворт давится остатками сигаретного дыма, – что вы несете? Вы не в себе, нет такого ощущения? – он позволяет себе каплю сарказма, – я не понимаю ничего, из того, что вы пытаетесь мне сказать.

– О, нет... – иссохшие губы посетителя растягиваются в неприятной улыбке, – ты понимаешь, Крис. Уже понимаешь. Том – наш рупор. Наш радар, который подчинит нашей вере весь мир. Сейчас он тратит свой талант на глупые... развлечения. Но с твоей помощью мы сделаем так, что он не только сам примет нашу веру, но и обратит в нее миллионы. А ты, Крис, поможешь нам подобраться к нему. Будешь проводником нашей воли. Ты выпустишь зверя на волю.

И Хемсворт смеется. Потому что не знает как еще можно повести себя в настолько абсурдной ситуации.

– Даже будь это правдой, господин... как вас там? – отдышавшись, выдавливает из себя Крис, – зачем вы мне все это говорите? Ведь если я не соглашусь... Все ваши заговоры мирового масштаба, – эти слова он выговаривает с нарочитым сарказмом, – полетят к черту. Я ведь могу и рассказать Тому о ваших... планах на него.

– Том знает обо всем. И знает, чем ему грозит попытка неповиновения... Но все дело в его упрямстве. Его не вытравить болью, это мы поняли, – пришедший, словно нарочно раскрывает все карты. Словно у него в запасе есть нечто такое, что...

Это понимание, пришедшее, словно из ниоткуда пугает Криса до дрожи.

– Правильно боишься, Крисси, – издевательски тянет пожилой, – очень правильно.

Его голос снова меняется до неузнаваемости. Словно в одном теле обитают... несколько? Но мысль не получает развития, потому что он продолжает:

– Ты ведь помнишь свои сны, верно? Всю эту боль... Холод и одиночество... Помнишь?

И Хемсворт судорожно кивает, потому что ничего иного не остается. Мало того... Крис почему-то очень четко понимает, к чему все эти слова.

– Если ты не согласишься, тебя ждет то же самое. Только уже не во сне, а наяву. Твой кошмар станет явью.

Крис сглатывает и, зачем-то пытаясь, чтобы голос звучал независимо, интересуется:

– А с чего вы взяли, что Том станет меня слушать, даже согласись я на ваше... предложение?

– Мальчишка влюбился, – как-то сально улыбается посетитель, – в этом вся суть.

***

В гостиной полутемно. Только неярко горит искусственный камин, разбрасывая по полу неверные отблески.

За окном уже давно ночь. Насколько давно Том уже не помнит. Может, час, а может, и целую вечность.

Пальцы бездумно перебирают поблескивающие в полумраке клапаны. Но к губам Хиддлстон инструмент не подносит. Почему-то не хочется нарушать эту тишину ничем. Даже... флейтой. Как знать, сколько еще ему осталось вот таких вот вечеров?

В голове лениво перетекают какие-то полуоформленные мысли. Почему-то Тому кажется, что он пьян. Он словно желе... И подняться с ковра его может заставить только...

Звонок в дверь.

Прекрасно.

Хиддлстон бережно откладывает флейту и медленно, пытаясь не растревожить спокойную тишину, поднимается на ноги.

Короткий взгляд на часы, и Том нервно улыбается, перебирая варианты визитеров, что могли прийти так поздно. Половина второго ночи. Очень... вежливо.

Свой дом Хиддлстон давно выучил наизусть. Поэтому забывает даже включить свет в прихожей. Так и идет к двери в полной темноте, изредка касаясь пальцами стены. Для проформы. Просто по устоявшейся привычке. Он делает так и при свете. Ему нравится ощущать пальцами гладкую поверхность.

Том гладит пальцами холодный металл и поворачивает замок, почему-то вздрагивая от сухого щелчка.

Дверь растворяется, и Хиддлстон замирает, судорожно пытаясь проанализировать увиденное.

Крис.

Светлые волосы слиплись от влаги, да и куртка, похоже, промокла насквозь. Он просто стоит и молча смотрит на Тома.

Хиддлстон чуть отступает от двери, молча приглашая войти.

– Привет, Том.

– Здравствуй, Крис.

Глупое приветствие, которое никак не может передать всего того, что хотел бы он сказать в этот момент. Слов так много, что они ничего не значат. И именно поэтому Том просто молча закрывает за Крисом дверь и глупо прислоняется к ней спиной, смотря на едва различимый в темноте силуэт.