И теперь Крис свободен от всех проблем, которые бы мог заиметь, не будь Том умнее.

Почему-то хочется, чтобы у этого светловолосого американца все было хорошо. Хотя бы потому, что он был рядом. Хотя бы вот так...

Ночной холод прохватывает насквозь, и Том зябко запахивает пальто, пытаясь сохранить хотя бы немного тепла.

Сумка оттягивает руку, хотя в ней нет ничего, кроме флейты и папки с нотами, которые Хиддлстон непонятно для чего брал с собой всегда. Все партии он знал наизусть. Но иногда ему просто нравилось листать страницы, вглядываясь в нотный текст. Это успокаивало.

И вдруг... словно шаги. Будто кто-то идет сзади, попадая точно в шаг, но все же иногда чуть выбиваясь, отчего и возникала эта раздвоенность. Словно эхо... И холодное дуновение, заставляющее вздрогнуть и ускорить шаг.

Город Том знал на редкость отвратительно и вот так вот пойти пешком... О чем он думал, когда проигнорировал остановившееся такси?

Но теперь поздно жалеть.

И единственное, что оставалось Тому – это просто идти в предполагаемом направлении, ориентируясь на стеклянную высотку. От нее, чтобы оказаться у шоссе, следовало идти прямо – это Хиддлстон помнил точно. А там он поймает машину, доедет до отеля, соберет вещи и отправится в аэропорт. Самолет в восемь, значит, есть всего пара часов.

Где это чертово шоссе?!

– Потерялся, Том? – полузабытый, но от этого не менее пугающий голос заставляет Хиддлстона отшатнуться, закусывая губу, чтобы не вскрикнуть.

Неужели... они нашли его?! Как это вышло? Он ведь... пока свободен! У него есть еще время!

– Не думал, что эта встреча уместна, – зло выговаривает Том, осторожно скользя взглядом по ничего не выражающим маскам, обступивших его людей. – У нас была четкая договоренность, как я помню.

Высокий пожилой мужчина, единственный, на котором нет маски, наигранно виновато разводит руками и, кивнув в сторону бесшумно подъехавшего лимузина, предлагает:

– Садись. Я пришел поговорить. Вдруг ты захочешь изменить свое решение, все же условия...

– Я не откажусь от своих слов, – резко бросает Том, отступая.

– Я лишь предлагаю подумать. Садись в машину, Том, я отвезу тебя в отель. А по дороге расскажу свои соображения.

– Нет, – Хиддлстон выговаривает это тихо, но твердо.

Он не станет подчиняться. Ни при каких условиях. Тем более... Он виноват лишь в том, что умеет играть на флейте.

– Садись. В машину, – раздельно повторяет мужчина и похотливо смотрит на полурасстегнутую на груди рубашку Тома.

Хиддлстон ежится, снова запахивая пальто, и медленно идет к автомобилю.

Едва дверца захлопывается, лимузин мягко трогается с места. Через затемненные сверх всякой меры стекла практически ничего не видно и Тому становится действительно жутко.

– Может, хотя бы адрес спросите? – пытается пошутить он.

Хотя все и так понятно... Зачем называть адрес тому, кто знал его заранее?

– Не стоит задавать глупых вопросов, Том, – голос у «попутчика» тихий, с нотками угрозы, – просто молчи и слушай то, что говорят.

– А то что? Снова пригласишь меня на свою мессу?

– Как вариант, – пожимает плечами мужчина, и Том затихает, отлично представляя себе все перспективы.

– Хороший мальчик, все понимает, – морщинистая рука отвратительно по-хозяйски ложится на бедро, и Том закусывает губу, прикрывая глаза.

Как же это мерзко!

– Ты ведь знаешь, что тебе остался год нормальной жизни без таблеток и боли, Том? – голос доносится словно сквозь вату, – неужели ты не хочешь просто поработать на меня, чтобы остаться жить?

– Я не просил у вас ничего, – Тома передергивает, когда подрагивающие пальцы накрывают пах.

– Ты ведь уникален, Том! Неужели ты не понимаешь этого? Люди станут делать все, что ты пожелаешь, стоит лишь захотеть! И наша вера вознесется над миром! – отвратительно влажная рука пробирается под рубашку, скользит по коже... – тебе стоит лишь правильно построить свои чувства! А жизнь – как бонус. Не самый плохой бонус.

– Хотите заиметь бесплатный скот для своих жертвоприношений? Скот, не просто верящий, а верящий фанатично? – Том сам не замечает, как заводится, – а вас не смущает, что эта вера не будет искренней?

– Разве есть разница? – цинично спрашивает собеседник, – нашему господину это безразлично. Ему ценна вера истинных адептов, а не тех, кто отдаст ему свою кровь на жертвеннике.

– Я не хочу видеть, как мир умоется кровью по моей вине, – выговаривает Том.

Боже... мог ли он подумать хотя бы два года назад, умирая в больничной постели, что от него могут зависеть жизни стольких людей? Пожалуй, он просто посмеялся бы над такой глупой сказкой, но теперь, когда самые жуткие легенды обрели плоть... Поверить в апокалипсис становится совсем легко.

– Чем Сатана хуже Бога, скажи, Том? Тем, что именно он излечил твою болезнь? Тем, что предлагает тебе такую важную роль в грандиозном плане?

– Я не просил этого! Я никогда не хотел участвовать ни в чем подобном! – Хиддлстон сжимает зубы, чувствуя, как ладонь блуждает по телу, задевая ставшие, словно свежими шрамы, – я ведь оказался в вакууме!

– Ты просто слишком сильно уважаешь свободную волю этих людишек, отсюда и все твои мучения. Тебе стоит лишь осознать их ничтожность – и все станет совсем иначе.

– Я и сам человек, – глухо говорит Том, внезапно успокаиваясь, – и я никогда не сделаю того, что хочет от меня ваш хозяин.

– Мы приехали, – вдруг говорит хозяин авто и в подтверждение его слов машина останавливается ровно перед едва видным сквозь тонировку входом в отель, – но ты должен знать, Том, что предложение в силе еще ровно год. И ты в любой момент можешь согласиться. А потом... Опухоль головного мозга в твоей стадии не лечится, ты же знаешь. А мы вернем твою болезнь, едва время истечет.

– Это угроза? – Том безотчетно дотрагивается пальцами до виска, стирая капельки холодного пота.

– Напоминание. До встречи, Том.

Дверца мягко хлопает и Хиддлстон остается один посреди пустой ярко освещенной улицы.

_______________________________________________________________________

Black Lab – This Night

Вот... так уж вышло.

Глава 8. «Память».