Крис всхлипывает, улыбаясь. И снова целует холодные губы музыканта.

____________________________________________________________________

30 Seconds to Mars – Closer To The Edge

Сначала может показаться, что песня, как и название слегка не в тему. Но, думаю, понимание придет. Должно. Потому что у меня это больше ни с какой песней не ассоциируется.

Прошу прощения за ошибки. Глава длинная, эмоциональная, я могла просто недосмотреть.

Глава 15. «Я не могу».

К середине ночи Крису хотелось плакать и молиться. Но ни того, ни другого он сделать не мог. Во-первых, мужчины не плачут – это он помнил с детства. А помолиться богу, на которого был обижен, – Крису просто не позволяла гордость.

Так что ему оставалось сидеть у постели и слушать едва слышное дыхание Тома, барахтающегося в тяжелом медикаментозном сне.

Пару раз заходила сестра; снимала какие-то показания с перемигивающихся экранов и, сочувственно глядя на Криса, уходила. Эти ее взгляды раздражали. Хемсворт прекрасно понимал, что девушка делает это не для издевки, но...

За окном тьма, разбавленная холодным светом фонаря. Изредка тишину разбивает сирена «скорой». Это тоже невероятно бесило Криса. Неужели нельзя было сделать простейшую шумоизоляцию в палатах?

Тихо приоткрывается дверь, и Хемсворт испуганно вскидывает голову. На пороге стоит тот самый старик-доктор, что принял их без очереди вечером.

– Так вы его брат? – врач тихо притворяет за собой дверь и подходит к кровати. И Крис ревниво дергается, когда морщинистая рука осторожно сжимает запястье Тома, проверяя зачем-то пульс, который вполне можно проследить на экране.

– Двоюродный, – Хемсворт ерзает в кресле, не совсем понимая ситуацию, – я ведь сказал вам, мистер Шмидт.

– Сказал, – соглашается врач и садится напротив. Теперь они разговаривают через кровать Тома, – только вот где вы раньше были?

– Мы не общались, – Крис смотрит на неподвижное лицо Тома и думает, что если бы они правда были братьями, все было бы еще сложней, чем сейчас. И спрашивает с надеждой:

– Он ведь должен скоро очнуться?

– На вашем месте, – онколог откидывается на спинке кресла, – я бы молился, чтобы он умер, не приходя в сознание.

– О чем вы говорите?! – почти выкрикивает Крис, со злобой сжимая кулаки.

– Том умрет в муках, – неожиданно жестоко говорит врач, – он будет корчиться от боли и проклинать тот день, когда встретил тебя. Ведь это именно ты заставил его почувствовать хоть что-то.

– Я не совсем понимаю... – начинает Хемсворт и замирает, понимая вдруг, что это совсем не доктор Шмидт. Совсем не он.

– Долго же ты, Крисси, – адепт, как называет теперь его про себя Крис, обнажает в улыбке желтые зубы, – кстати, тебе еще не звонили?

– Кто? – Хемсворт вздрагивает. Ему кажется, что за спиной кто-то стоит. Но обернуться безумно страшно. И поэтому Крис просто вжимается в сидение, моля бога, на которого обижен, чтобы все это закончилось. Что «все это» Крис и сам не знает...

– Твоя мама в больнице, – делано трагично вздыхает лже-врач. – Водители сейчас такие неаккуратные... Ездят на красный.

– Зачем? – тихо спрашивает Хемсворт, удивляясь своему спокойствию. – На что вы вообще рассчитывали, заставляя меня приехать к Тому? Что он согласится только потому, что я его попрошу?

– Он сделает ради тебя все. Стоит лишь правильно попросить, – смеется адепт. – Так и быть, совет: расскажи ему про свою маму. Про брата, с которым тоже может что-то случиться, про его семью... У тебя много родственников, Крис. И эти семь дней, что Тому осталось, нам будет чем заняться.

– Вы думаете, что я...

И словно вспышка. Крис резко раскрывает глаза, вдруг отчетливо понимая, что спал. А в напряженной болезненной тишине равнодушно вибрирует телефон...

***

Том приходит в себя под утро. Припухшие веки вздрагивают, и Хемсворт ловит его наполненный пустотой взгляд.

Крис подскакивает с кресла, бросается к постели, вцепляется в тонкие ледяные пальцы и натянуто весело говорит:

– Ты очнулся! Как ты?

Музыкант бледно улыбается и едва слышно выдыхает:

– Если бы ты не пытался сломать мне пальцы, было бы совсем отлично...

– Прости, – Хемсворт разжимает ладонь и целует худое запястье англичанина. – Так тебе и правда получше?

– Я пока не понял, – Том все так же вымученно улыбается. И вдруг словно растерянно затихает. Странно смотрит на Криса, будто пытаясь что-то разглядеть.

– Том... – начинает было Хемсворт, но тот перебивает его.

– Ты был здесь все это время?

– Был, – улыбаясь, кивает Крис. – Кстати, когда я тебя привез, врач сказал, что ты неплохо держишься. С твоей стадией... – и осекается. Не стоило сейчас напоминать Тому. Но теперь...

– Ничего, – Хиддлстон пытается приподняться, опираясь на трясущиеся руки, – с моей стадией, странно, что я еще могу разговаривать.

Крис осторожно прихватывает его за плечи, не давая двигаться. Через тонкую голубую ткань больничной рубашки с болезненной четкостью ощущаются выступающие острые углы ключиц. И Хемсворт, не совсем контролируя себя, наклоняется совсем близко. Целует... Скользит ладонями по ткани.

А Том просто подается вперед. Обхватывает за шею, откинув голову. И хрипло спрашивает:

– Кто был здесь ночью, Крис? Скажи мне!

Хемсворт молчит. Только покрывает поцелуями гладкую кожу. Целует виски, губы, лоб... Том не должен узнать ни о чем. Решение принято. Плевать, сколько дней осталось. Даже если Том умрет через час – он не умрет с грузом несуществующей вины. Он тут не при чем.

– Он был тут, да? – музыкант смеется, – был. Кто на этот раз у тебя умрет? Мать? Или отец? Не играй с огнем, Крис. Скажи мне.

– Все хорошо, – Хемсворт чувствует, как по телу ползет горячая волна, – никто не приходил сюда. Никого бы не пустили.

– Дурак ты, Крис, – пугающе равнодушно говорит Том, глядя куда-то мимо Хемсворта. – Дурак и лжец. Но если тебе удобней считать, что моя психика деформирована... Учитывая характер моей болезни... Знаешь, я согласен на то, чтобы быть психом. Только вот... Он был прав: я сделаю все ради тебя. Поверь. Все.

– Черт бы тебя побрал, Том! – Хемсворт сжимает худые плечи так, что музыкант морщится, – неужели тебе хочется все знать? Ты умираешь!