— Для того, кто никогда не мылся, и это подвиг, — сказала Милана и пригласила: — Пошли, конунг, в опочивальню.

Утром Готлиб понял опасность княжеских удобств: солнце давно уже встало, а ему не хотелось вылезать из-под пухового одеяла.

Наложница Хельга прилипла к нему всем телом: ее тело было горячим и липким.

В объятиях наложницы Готлиб чувствовал себя, точно медленно варится в котле с кипящей водой. Надоела она, однако ему лень было оттолкнуть ее от себя.

Так он лежал некоторое время, потом в комнату без стука вошел Харальд и весело прокричал:

— Вставай, конунг, пошли любоваться тем, что наши люди добыли за ночь.

Готлиб скинул со своей груди пухлую руку наложницы.

Хельга приоткрыла один глаз, посмотрела на Харальда и повернулась на другой бок, при этом одеяло сбилось и вызывающе обнажило интимную часть женского тела, что пониже поясницы.

«Зараза»! — подумал Харальд.

Освободившись от женщины, Готлиб сладко потянулся и быстро сел, опустив ноги на половичок рядом с кроватью.

Харальд лукаво подмигнул и спросил:

— И как сон на княжеской кровати?

— Не знаю — эта стерва не дала мне ночью сомкнуть глаза! — Кивнул головой Готлиб на подружку.

Заметив оголенное женское тело, накинул на Хельгу край одеяла.

— Бесстыдница! — сказал Готлиб.

— Мужчины любят бесстыдниц, — сказал Харальд.

— Да, целомудренные жены необходимы для продолжения рода, — проговорил Готлиб. — Но должны же быть женщины и для удовольствия?

Хельга услышав, что разговор касается ее, открыла глаза и повернулась.

Это заметил Готлиб.

— Ты отсыпайся, следующей ночью я тебе не дам уснуть ни на минуту, — сказал Готлиб.

— Хорошо, милый! — хихикнула Хельга и отвернулась.

— Значит, все же нашлось добро у дикарей, — проговорил Готлиб, глядя на длинные, закаменевшие желтой костью, ногти на грязных ногах.

Харальд захохотал:

— А то! И золото, и серебро, и меха... — он чмокнул и облизнул мокрые губы, — а бабы — слаще на свете не видел.

Готлиб кинул взгляд на бледные волосы Хельги, которая, как легко можно было догадаться, и не собиралась вылезать из-под одеяла до вечера.

— Все бабы одинаковы! — сказал он, кривя губы.

— Ну да! — сказал Харальд и, покосившись на голые острые плечи Хельги, заметил: — Только дают по-разному, — и заторопил Готлиба. — Конунг, пошли скорее.

— Надеюсь, город все-таки не сожгли? А то нам здесь жить, а впереди зима, — обеспокоено поинтересовался Готлиб.

— Не, мы аккуратно! — ответил Харальд.

Готлиб потянулся за штанами.

— Может, позвать слуг, пусть одевают тебя, как настоящего конунга? — спросил Харальд.

Готлиб нахмурился.

— Харальд, я и есть настоящий конунг.

— Прости, — проговорил Харальд, — я хотел сказать, чтобы они тебя одели согласно королевской церемонии.

— Не надо. На войне эти церемонии отменяются. Вот когда займу трон Дании, тогда и займемся этой ерундой. А сейчас некому пускать пыль в глаза, — сказал Готлиб. — Так стоит ли тратить на это время?

— Воину некогда возиться с одеждой, — сказал Харальд.

— Сколько убитых? — спросил Готлиб

— Среди наших воинов убитых или раненых нет, — сказал Харальд.

— И что — дикари не сопротивлялись? — удивился Готлиб и стал надевать штаны.

— Да как же они осмелятся? — сказал Харальд с усмешкой. — Ну, некоторые пытались сопротивляться, но наши набили им морды, на этом все и закончилось. Правда, на причале кто-то зарубил сторожа, присматривавшего за лодками, и угнал одну лодку.

Харальд подал Готлибу одежду. Готлиб быстро начал одеваться.

— Старшего над сторожами наказал? — спросил Готлиб.

— Сторожем был раб, — сказал Харальд.

— Дерьмо! — сказал Готлиб. — Нельзя ставить рабов сторожами. Кто раба поставил сторожем?

— Я, — сказал Харальд. — Я отпустил всех воинов грабить город. Остались только слуги и рабы. Это был хороший раб.

— Рабы не могут быть хорошими или плохими — они просто рабы, — сказал Готлиб.

Харальд кивнул головой и сказал:

— Но это не городские убили сторожа. Из города невозможно было уйти.

— Никого не поймали? — спросил Готлиб.

— Нет. Наверно, сторожа убил какой-то проходивший мимо дикарь. Тут, говорят, в лесах бродят дикие люди, — сказал Харальд.

— Дикие люди не пользуются мечами, — возразил Готлиб, прикрепил к поясу меч и приказал: — Сторожей всех высечь. Наверняка спали.

— Может, и не спали, но хорошая порка рабу никогда не помешает, — сказал с усмешкой Харальд.

Готлиб закончил с одеванием, взглянул в зеркало, поправил волосы и сказал:

— Пошли во двор смотреть добычу.

Они вышли на крыльцо.

Внизу, в центре двора, на деревянном настиле громоздились мешки, рогожные кули и связки пушнины. Рядом стояли даны: усталые, но довольные и с веселыми лицами.

— Отлично! — сказал Готлиб и распорядился: — Расстелите рогожу перед лестницей!

Слуги тут же засуетились и застелили чистой рогожей большую площадку.

Готлиб спустился вниз, встал на краю рогожи и сказал:

— А теперь, друзья, несите добро и хвалитесь своей удачей!

Получив знак, даны стали по одному подходить к конунгу, показывать ему награбленное ночью добро и складывать к его ногам.

Скоро перед Готлибом возвысилась довольно внушительная куча золотых и серебряных изделий. Чуть дальше лежала еще большая гора всякого добра: дорогой одежды, мехов.

Встречая каждую вещь, Готлиб радовался и шутил:

— Молодцы, однако, неплохо растрясли дикарей!

Когда сбор трофеев был закончен, Готлиб тихо спросил Ха-ральда

— Это все?

— Все! — сказал Харальд.

— И никто ничего не утаил? — спросил Готлиб.

Харальд пожал плечами и проговорил:

— По нашему обычаю все добытое добро должно сдаваться в общую кучу. Потом каждому будет выделена его доля. Но кто уследит за мелкими вещами?

— Мелкие вещи часто дороже больших, — сказал Готлиб. — И кажется мне, что много вещей осело в кошелях дружинников.

— Но кто же осмелится обыскать воина и отобрать у него законную добычу? — задал вопрос Харальд и напомнил: — Дружина этого не потерпит.

— Да, не стоит рисковать, — сказал Готлиб, вспомнил о спрятанном им в амбар выкупе, и его лицо озарилось лучезарной улыбкой.

Он поднял руку и радостно объявил:

— Друзья, добычу вы взяли богатую. По нашим законам половина добычи принадлежит дружине. Харальд и воеводы разделят добычу по справедливости.

Даны встретили его слова радостными криками, — за эту ночь без всякой крови они взяли столько добычи, сколько не брали за всю предшествующую жизнь.

Готлиб сказал Харальду:

— И это мы взяли только с одного города. Этот край несметно богат. Теперь ты понял, почему я хотел завоевать именно этот край? И, может быть, впоследствии даже я захочу остаться тут королем.

Харальд поморщился.

— Города здесь богатые, но усидим ли мы тут? Слава по всей земле идет о непокорности этого народа.

Готлиб смеясь, проговорил:

— Слава о непокорности этих дикарей, похоже, сильно преувеличена; видишь — они ведут себя, как смирные овцы.

— Да, сейчас они, как овцы, но что будет дальше? Их вождь по-прежнему сидит в крепости. Крепость нам не удалось взять. И я не думаю, что нам удастся ее взять — они дрались за крепость, как звери. И я не думаю, что словенский вождь будет сидеть, сложа руки, — напомнил Харальд.

— Но пока он сидит в крепости; а когда проснется, тогда и думать будем, — сказал Готлиб.

Раны Медвежьей лапы заживали медленно, все время сочились сукровицей, а тело охватывала лихорадка, видимо, лезвия мечей у данов были намазаны ядом. Поэтому Медвежья лапа все лето пролежал в постели, а жена Людмила кормила его с ложечки, словно маленького ребенка.

Не чувствуя сил, старый воин впадал в уныние и уже начал ждать в гости саму богиню смерти.