— Князь Бурвольд умер? Князем стал его малолетний сын? — воскликнул пораженный известием конунг и бросил возмущенный взгляд на Харальда. — Харальд, почему мы до сих пор этого не знали?

Харальд зло уставился на Девятко.

— Почему ты не сказал этого при первой встрече?

Девятко опустил глаза и проговорил:

— Я хотел сказать тебе воевода, но только ты не захотел со мной говорить.

Харальд зло засопел.

— Ладно, — сказал Готлиб, — и сколько сил осталось у молодого князя?

— Гостомысл его кличут, — подсказал Девятко.

— Неважно, как его зовут, — перебил его конунг. — Сколько у него сил?

— А сил у него немного — сотня молодой дружины, да полсотни старых воинов. Но молодая дружина это не сила, там одни сопляки неопытные, — сказал Девятко.

Готлиб и Харальд многозначительно переглянулись.

— Жаль, что мы этого не знали раньше, — сказал Готлиб.

— Жаль. У нас только опытных воинов под три сотни, — сказал Харальд. — Но у нас нет шпионов в Кореле.

— Надо было завести, — укоризненно сказал Готлиб.

Харальд ничего не ответил. Он обратился к Девятко:

— Ты знаешь планы молодого князя?

— Молодой князь мне не доверял, — сказал Девятко, и на лицах данов появилось разочарование.

Но Девятко продолжил:

— Слышал я, что он собирал князей окрестных племен и просил у них помощи, чтобы воевать с вами. Из-за этого ему пришлось даже жениться на дочери карельского князя.

Конунг встревожился.

— И когда они собираются идти на нас? — спросил он.

Девятко поморщил лоб и сказал:

— Я этого не знаю... но я так полагаю: карелы сейчас на охоте, вернутся не раньше, чем снег сойдет. А без карелов у Гостомысл а нет сил идти на вас.

— А южные племена? — спросил Харальд.

— А южным племенам не до вас, весной на них пойдут хазары: они, наверно, уже знают, что князь Буревой умер, и потому не упустят удобный момент, — сказал Девятко.

— Это все, что ты знаешь? — спросил Готлиб.

— Все, — сказал Девятко. По его расчетам сейчас должны были перейти к обсуждению главному — к предложению вступить в войско данов.

— Тогда можешь идти домой! — сказал Готлиб и занялся рыбой.

— Она уже начала остывать, — сказал Готлиб.

— А?.. — начал было Девятко.

— Что — «а»? — недовольно спросил Харальд.

— Я думал, что вы предложите вступить мне в вашу дружину, — сказал Девятко.

Готлиб быстро метнул недоеденный кусок рыбы в Девятко, — тот едва увернулся, и рыба размазалась по бревенчатой стене, оставив жирное пятно, — и захохотал.

— Варвар, проваливай-ка скорее домой и сиди тихо! — вполголоса посоветовал Харальд.

Девятко был разочарован, — теперь он понял, что данам он нужен был только как источник информации и они и в мыслях не держали предложить ему вступить в дружину.

Раздосадованный Девятко попятился к двери.

Готлиб поперхнулся и прорычал:

— Проклятый дикарь, думает, что мы в свою дружину берем все отбросы...

Что дальше сказал конунг, Девятко не слышал, так как выскочил за дверь. Однако догадаться о смысле его слов было несложно.

День закончился. В спальне князя на столе тускло горела свеча. На столе рядом со свечой лежала открытая книга. Шевеля губами, Гоетомысл пытался вникнуть в смысл написанного.

Ратиша развалился на покрытой мохнатой шкурой лавке у стены и лениво следил глазами за князем. По беспокойным огонькам в глазах было заметно, что ему хочется заговорить, но он опасается мешать князю.

Наконец Гоетомысл оторвался от текста и осторожно перевернул страницу. Ратиша счел это за сигнал к действию.

— Князь, — заговорил он, — что за чудную книгу ты читаешь? Я думал, что это греческая книга, да не видел я таких книг раньше.

Гоетомысл повернул голову и сказал:

— Ратиша, это не греческая книга.

— А какая же? — приподнялся на руке Ратиша.

— Понимаешь, это очень древняя книга, — с задумчивой грустью в глазах начал пояснять Гоетомысл, — настолько древняя, что ее написали еще до рождения прадеда моего Волхова. Она рассказывает о начале времен, когда наше племя только пришло в эти места.

— Я читал об этом в греческих книгах, — они пишут, что наше племя пришло в эти места с юга, — обрадовался разговору Ратиша.

Гоетомысл покачал головой и проговорил:

— Греки ничего не знают об этом, они даже толком не знают о временах до великого потопа. Тогда в этих местах лежал толстый слой вечного льда. Греки диким племенем скитались по горным местам. А наш народ уже тогда жил в городах на благодатных равнинах вокруг Южного озера. Наш народ достиг высочайшей культуры, обладал великими знаниями. Но пришла беда: случилось землетрясение, и перемычка, охранявшая озеро от вод большого океана, рухнула, озеро переполнилось, и наши города погибли. Оставшимся в живых пришлось уходить на север. Но здесь они столкнулись с дикими племенами кочевых германцев, которые шли из Азии со стадами в поисках новых пастбищ. Германцев нашему народу удалось прогнать, но в стычках с ними мы снова потеряли много людей. Пришлось идти еще дальше на север в пустынные места. Вокруг озера Ильмень нам удалось осесть, построить новые города и долго жить мирно. Когда народ восстановил численность, часть людей пошло на юг, на запад, на восток. Поляне, древляне и другие нынешние племена — это часть нашего народа. Поэтому мы говорим на похожем языке, у нас единый облик и у нас похожие обычаи.

Ратиша сел и спросил:

— Кстати, князь, о льде. Медвежья лапа говорил, что лед с Нево-озера сойдет через три недели. Но вот что мне рассказывал кормчий Сом, — лед с Нево-озера сходит не одновременно, сначала он отходит от берегов южного берега, там солнце жарче, к тому же Волхов, несущий более теплые воды из Ильменя, отгоняет лед. Поэтому, когда у нас лед только отойдет от берега, южная часть Нево-озера будет уже очищена ото льда, и там можно будет ходить на судах...

Гостомысл вскочил.

— Ты, думаешь?! — в тревоге перебил он Ратишу,

Ратиша встал и подошел к князю.

— В этом году зима была холоднее. Но, может, она нам показалась холоднее, потому что мы на севере, а не на юге? Как я помню, в это время в городе льда у берега почти нет, — сказал он.

Гостомысл беспокойно прошелся по комнате, затем остановился перед Ратишей и воскликнул:

— Ратиша, ты понимаешь, что ты сказал?

— Что? — удивленно округлил глаза Ратиша.

— То, что все это срывает наши планы! — со слезами в голосе крикнул Гостомысл.

— Почему?! — спросил Ратиша.

— Потому что, ожидая, когда здесь сойдет лед, мы прозеваем подход помощи данам! — воскликнул Гостомысл. — А сколько их придет до того, как мы сможем подойти к городу?!

— Но корабли среди льда не пройдут, — напомнил Ратиша.

— Тогда надо идти по льду на санях, — сказал Гостомысл.

— Необычно это. В это время на льду много промоин. И когда мы подойдем к городу, то между нами и городом окажется чистая вода. Так что на санях тоже не подойдешь к городу, — сказал Ратиша.

— Правда, — сказал Гостомысл и, опустив голову, заплакал, причитая: — Ах, не придется мне вернуться в родной город... Будут над нашим племенем властвовать чужеземцы. А мне придется умереть.

Ратиша обнял его за плечи.

— Не плачь, князь, сейчас мы позовем воевод, думаю что-либо вместе придумаем, — сказал он.

Гостомысл поднял голову и проговорил:

— Зови воевод, мой друг, скорее зови, теперь нам нельзя ждать. Завтра может оказаться поздно.

Днем весеннее солнце точило горячими лучами сугробы, а вечером деревянные тротуары покрылись острым, как битое стекло, инеем, отчего ноги скользили, грозя скинуть прохожего в грязь.

Медвежья лапа с трудом сдерживал равновесие и тихо ругался. Отрок с факелом, которого прислали за воеводой, едва ли не бежал впереди. Влажный ветер рвал огонь, и факел почти не освещал тротуар под ногами. Наконец, поскользнувшись и ухватившись за забор, при этом всадив в палец занозу, Медвежья лапа выругался: