— Что — хуже?
— Мне кажется, это была сама Девана — дочь Перуна и Летницы, богиня лесов и охоты, — шепотом сказал Ратиша и оглянулся.
Гостомысл вспомнил предсказание девушки и похолодел.
— Тогда все понятно. Поэтому она и одета странно... и вела себя странно, — сказал он.
— Встреча с богиней не к добру... — сказал Ратиша.
— Она не сделала мне вреда. Она сказала, что полюбила меня, — проговорил Гостомысл. Его беспокойство усилилось, и он пытался успокоить себя.
Ратиша встревоженно оглянулся на березовую рощу, откуда донесся треск сухого дерева.
— Княжич, никому никогда не говори, что она тебе сказала. И вообще, что ты с ней встречался. Женщины не любят, когда мужчины рассказывают о встрече с ними другим, — предупредил Ратиша.
— Она богиня.
— Тем хуже для тебя.
К костру вышли молодые дружинники. Увидев князя, они обрадовались:
— Слава богам, княжич, что ты нашелся!
Ратиша склонился к уху Гостомысла и тихо проговорил:
— Как утверждает князь Буревой, страшна любовь женщины, но еще страшнее любовь богини.
На секунду он запнулся и добавил:
— Княжич, я думаю, что нам не стоит тут задерживаться. Девана не любит, когда кто-то охотится в ее владениях. Я не хотел бы мести богов.
Глава 39
Утро было ясным. Но вскоре небо начали затягивать темные облака. Тревожно поглядывая на них и чего-то опасаясь, Ратиша истово подгонял гребцов. После рассказа Гостомысл а он был сильно напуган и даже не скрывал этого.
Гостомысл, наоборот, не видел во встрече с Деваной ничего страшного. В конце концов — она подарила ему свою любовь и пообещала ему долгую жизнь.
На это Ратиша угрюмо возражал, что любовь богов дело опасное, потому что боги переменчивы, и благосклонность легко может смениться на ненависть.
Гостомысла его рассуждения не убедили.
Они тихо разговаривали.
— Нет! — сказал Гостомысл. — Если женщина отдает свою любовь мужчине, то это настоящая любовь, а настоящая любовь никогда не проходит.
— Ты ошибаешься, княжич, нет ничего постоянного на этом свете, особенно женщины. От любви до ненависти один шаг, и к тому же очень маленький, — уперся Ратиша.
— Я не давал ей повода для ненависти, я даже предлагал ей выйти за меня замуж, — перебил его Гостомысл.
Ратиша открыл от удивления рот.
— Ты предлагал богине замуж?! — спросил он с испугом.
— А что? — спросил Гостомысл.
— И она? — спросил Ратиша.
— Она отказалась, — сказал Гостомысл.
— Женщины, даже отказываясь выйти замуж, считают мужчин своими, — сказал Ратиша.
— И...? — сказал Гостомысл.
— Поэтому ревнуют к другим женщинам... — сказал Ратиша.
— У меня нет других женщин, — сказал Гостомысл.
Ратиша окинул его взглядом.
— Пока, — улыбнулся он. — Ты будешь князем, и у тебя будет много женщин.
— Но я буду любить только одну, сказал Гостомысл.
— И зря, — сказал Ратиша.
— Почему? — спросил Гостомысл.
— Потому что женщины созданы богом для услужения мужчинам, — сказал Ратиша.
— Глупости! Если для услужения, то зачем же тогда бог наделил людей способностью любить женщин? — спросил, улыбаясь, Гостомысл.
— Как зачем? Чтобы женщины могли рожать мужчин, — сказал Ратиша.
— Так для этого достаточно служанке приказать, — сказал Гостомысл.
Ратиша почесал затылок.
— Ну да.
— Но ведь боги тоже мо~ут любить, — напомнил Гостомысл.
— Ну и что?
— Значит, если любовь —- это чувство богов, то как они позволили людям тоже испытывать это чувство? Разве позволено низшим существам иметь то, что имеют и высшие? — спросил, улыбаясь, Гостомысл.
Ратиша наморщил лоб, но ничего не смог придумать в ответ и сдался:
— Княжич, ты меня совсем запутал.
Гостомысл засмеялся.
— Если боги могут любить друг друга, и люди могут любить друг друга, то почему боги не могут любить людей, а люди богов? — задал он вопрос.
Ратиша задумался на минуту, потом покосился на княжича и проговорил:
— А может быть, все, что произошло с тобой, и к лучшему. Не многим смертным удавалось добиться любви богов. В конце концов жизнь человека лишь небольшая искра в огне вечности. Костер горит, а искры гаснут, гонимые ветром времени. Может, все и к лучшему, если, конечно, все, что ты рассказываешь, не сон.
— Не сон, — сказал Гостомысл и, взглянув на собирающиеся над горизонтом тучи, сказал: — Кажется, дождь собирается.
— Точно будет буря, — уверенно сказал Ратиша, — поэтому я и тороплюсь вернуться домой.
Гостомысл покрутил головой и снова рассмеялся.
— Ты чего смеешься? — с недоумением спросил Ратиша. — Буря на Нево-озере — дело очень опасное.
— Да вот я подумал, а могут ли у богини появиться дети от смертного? — спросил Гостомысл.
— Да кто его знает? Они же боги, — Ратиша снова почесал затылок. — Впрочем, и у богов имеются дети, правда, не говорится, кто их отцы. Но у греков есть былина, что один из их богов — Геракл, был сыном главного их бога Зевса от земной женщины. Он совершил немало подвигов, за что и был произведен в боги. Но чтобы у богини был ребенок от смертного, я не слышал.
— Откуда ты все это знаешь? — спросил Гостомысл.
— Мой отец ходил с купцами к грекам, там и наслушался. Да и книги привозил, — сказал Ратиша.
— Ты знаешь по-гречески? — спросил Гостомысл.
— Знаю. И по-свейски знаю, — сказал Ратиша.
— Я тоже знаю, — сказал Гостомысл и поинтересовался: — А по-датски умеешь?
— Зачем? — спросил Ратиша.
— Язык врагов надо знать, — сказал Гостомысл.
— Ага. Ну, понадобится — выучим, — сказал Ратиша.
Глава 40
Лодка причалила к берегу, когда тучи затянули все небо, и из них начала сочиться дождевая влага.
Подхватив оружие и прикрывая головы плащами, Гостомысл и Ратиша быстро пошли в город. Молодые дружинники остались разгружать лодку.
Дежуривший у ворот на княжеский двор дружинник, увидев Гостомысла, облегченно воскликнул:
— Хвала богам, наконец-то ты, княжич, нашелся!
Гостомыслу не понравился тон голоса, которым он говорил: в нем чувствовались неприятности... большие.
— Что случилось?! Разбойники опять идут на нас? — быстро спросил он.
Дружинник покачал головой и участливо сказал:
— Нет, княжич, дело совсем плохое — твой отец при смерти!
— Как — при смерти? — недоверчиво воскликнул Гостомысл.
— Он умирает. Он не умер только потому, что ждет тебя, — сказал дружинник.
— Но ведь он вечером был здоров. Что случилось утром? — проговорил Гостомысл и, не дожидаясь ответа, бросился во дворец.
В коридорах дворца было необычно много людей, они небольшими кучками стояли у стен с мрачными лицами. Заметив Гостомысла, горестно закачали головами.
Это еще больше встревожило княжича.
Отца он нашел в его спальне. Отец лежал, в постели.
На лавках у стен сидели самые близкие бояре с угрюмым видом и тихо перешептывались.
Гостомысл подошел к кровати и увидел, что у отца почернело и опухло лицо, глаза закрыты, губы растрескались и покрылись белым налетом. Он почти не дышал.
Гостомыслу пришла в голову мысль, что отец умер, и его сердце холодной змеей охватил страх, — он вдруг понял, что если отец умрет, то он должен будет занять княжеское место.
До сегодняшнего дня Гостомысл был за широкой спиной отца. Отец решал все. Остальным, в том числе и Гостомыслу, оставалось только исполнять его волю.
Отец казался ему богом, мудрым и непогрешимым. И даже если он совершал что-то, что ставило их в тяжелое положение, то и это казалось глубоко тайным планом, суть которого обычным людям понять было непостижимо.
Гостомысл представил в уме, как ему придется принимать решения, и от этого по его телу прошла дрожь.
«Нет, я не готов стать князем. Если отец умрет, то я неминуемо погибну», — подумал Гостомысл.
Конечно, когда-либо ему придется занять место отца, но это казалось ему далеким; таким далеким, что почти невозможным.