— Если ты о Мядемине, то я уже знаю, слышал вчера.
— А если знаешь, то есть к тебе большая просьба.
— Хан, я готов выполнить любую просьбу, если только буду знать, что это на пользу людям. Я и за головой своей не постою.
Хан замахал руками:
— Эншалла! Черной голове ничего не грозит! С врагами мы и без тебя сладим. Но для черной головы есть другое дело.
— Говори, хан, я слушаю.
— Тебе, мулла, надо будет съездить в Ахал.
— За каким же делом?
— За каким?.. Чтобы взять оружие. Сам знаешь, у нас ничего нет. У ахальской родни в этом году плохо с зерном. Ты возьмешь пару караванов и отвезешь им хлеб. Обменяешь на оружие.
— Если дело только за мной, во славу аллаха, хан! Я готов ехать хоть сейчас.
— Нет, погоди, еще не сейчас. Сперва мы должны собрать зерно. Вот когда караван будет готов, тогда и поедешь. Пенди-бай обещал дать десять верблюдов.
Дангатар перебил его:
— Пять арвана[65] он обещал еще и зерном погрузить.
— От меня можете два мешка добавить, — сказал Келхан Кепеле, до этого молча лежавший в сторонке.
— Хорошо, хорошо, считать будем после.
Полог откинулся, и в кибитку снова вошел Ораз. Следом за ним Курбан внес миску с едой. Разговор снова на время прервался. Все принялись молча есть.
После товира мулла сказал:
— Хан, я слышал, ты завтра всех мужчин собираешь. К добру ли?
На этот раз за хана ответил Тач-гок:
— К добру! Мы уж забыли, когда к добру люди собирались! Тут просто объявилось в Серахсе несколько смельчаков, которым силы некуда девать. И вот нашли забаву: стали караваны грабить, которые мимо идут. На мирных людей нападают, врагов нам новых наживают. Вот хан и хочет их найти.
— Трудно будет, — сказал один из стариков.
— Неважно. Главное, — пусть знают, что их ищут и что награды никакой за их дела им не будет. А то могут подумать, что так и надо, что, дескать, хан на все это сквозь пальцы смотрит. А как купцы соберутся да придут с оружием, небось сразу по кустам разбегутся.
— Ай, такие люди все равно не признаются!
И тут вдруг, нарушив все приличия, в разговор влез Ораз:
— Это вы про тех, кто караван грабил? Я их знаю, я видел, их было пять человек! Но я только одного в лицо увидел, другие далеко проехали.
— Ну-ка, ну-ка, сынок, как ты видел, расскажи.
— Я как раз один шел, а тут караван увидел, хотел подойти посмотреть, и они напали. Я испугался и спрятался. Они меня не видели. А один близко проскакал, и я узнал его.
— Ну, и кто он, как его зовут?
— Не знаю.
— Из какого аула?
— Тоже не знаю.
— Как же ты узнал его?
— На свадьбе Пенди-бая видел.
— Да у Пенди-бая тогда народу больше чем муравьев в куче было!
— Тихо, тихо! — заговорил Каушут. — А скажи, Ораз, если ты его еще раз увидишь, узнаешь?
— Конечно! Я его хорошо помню, Каушут-ага.
— Ну ладно, об этом мы завтра поговорим, я кое-что придумал. — Каушут сделал небольшую паузу. — А теперь, мулла, можешь и дутар взять. Говорят, печаль и радость рука об руку ходят. Хоть ты повесели нас!
Все с готовностью поддержали Каушута.
Мулла достал свой дутар, подтянул струны, потом подался немного вперед и заиграл. Но, вопреки ожиданиям, мелодия его была не радостная, а печальная. Такую подсказывало поэту его сердце.
К полудню у крепости собрался народ. Толпа была возбуждена.
Одни говорили; «Сегодня ночью нападаем на гаджаров». Другие сообщали, что Мядемин собрался нападать со стотысячным войском и уже стоит у Карабуруна. Поскольку слухи были такими противоречивыми, им почти никто не верил. Но многие были недовольны тем, что хан так часто собирает людей и все время затевает что-то новое, не понимая, что хан не сам придумывает людям несчастья, а лишь хочет предупредить их, пока они не разрослись и не превратились в настоящую беду.
— Очень круто хан за нас взялся! Если каждый день мужчин на коней сажать, через два месяца в аулах ни одного не останется.
— Что он тогда будет делать, когда враг нападет?
— А! Женщин возьмет воевать.
— А его жена будет мингбаши![66]
— Ха-ха-ха!
— Да, Ярмамед, это ты хорошо сказал насчет того, чтобы с женщинами воевать.
— А как же иначе? Если начнешь уничтожать мужчин, они, само собой, переведутся! У них же души не в бутылках спрятаны!
— Представляешь, жена Каушута — с саблей в руках — и за Мядемином!
— Ха-ха-ха!
— А конец платка сзади — как лошадиный хвост!
С приближением яшули смех и разговоры стали утихать. Люди становились так, чтобы получше видеть, что будет впереди.
На возвышение взошли Каушут, Ораз-яглы, Сейит-мухамед-ишан, Пенди-бай, Непес-мулла, Тач-гок сердар. Каушут тут же вышел вперед и крикнул:
— Люди! Вы побросали семьи, дома. Все волнуются, ждут, наверное, беды. Я хочу сказать вам сразу: успокойтесь. Плохих новостей у меня нет. Враг еще не нападает на нас.
— А чего тогда зря тащить сюда?
— Для того и собрал, что не нападает?
— Тебе делать больше нечего? Нравится, что крикнешь — и люди сразу бегут!
— Го-го-го!
— Тише, люди! Тише! Собрали вас для того, чтобы узнать, сколько в каждом ауле есть оружия. А потом с просьбой хотели к вам обратиться…
— Что за просьба?
— И так нищих полно кругом.
— Проси, хан, проси! Поделимся, чем богаты!
— Тише!
— Да слушайте, когда хан говорит!
— Люди, тише! Мы у вас не верблюдов хотим просить. Вы знаете, на нас все время нападают. А у нас нет оружия, чтобы защищаться от врагов. И поэтому мы хотим отправить людей к ахальской родне попросить оружия.
— Ну, а мы-то при чем?
— Сам хочешь, сам и проси!
— Люди, дело вот в чем. Мы и сами живем не сказать чтобы сладко. Но в этом году аллах пожалел нас, и урожай был хороший. У ахальцев плохо с зерном. Конечно, они и так оружие дадут, но я думаю, что надо и им помочь. Поэтому мы хотели спросить вас, согласны отдать лишнее зерно, чтобы отвезти в Ахал?
— А если не дадим?
— Силой возьмешь?
— Нет, люди, если не дадите, силой отнимать никто не будет.
— Но ведь как давать, одни мало дадут, другие много?
— Пусть дают, кто сколько не пожалеет. Ругать никого не будем. Наши люди сегодня пойдут по аулам, сыпьте все им.
— Ну, конец теперь?
— Все сказал?
— Нет, еще не все.
— Тогда говори, с самого утра на ногах, когда домой вернемся?
— Сказать я вот что еще хочу. Завелись тут у нас слишком храбрые молодцы, и не сидится им па месте.
— Ну и что же?
— Слава богу! Ты, хан, гордиться такими должен!
— Да нет, гордиться тут нечем. Потому что храбрость свою они на то пускают, чтобы грабить проходящие мимо караваны. А те потом в отместку сестер наших и жен поперек седла увозят. И мы все из-за этих разбойников должны страдать.
— Что же ты делать хочешь?
— Конечно, надо их наказать!
— А нам-то что! Кто может, пусть и грабит! Как будто нас не грабили!
— Глаза им выколоть!
— Нет, глаза им выкалывать не будем. Я хочу только, чтобы эти люди вышли сами и признались. И даю ханское слово, вина им будет прощена.
— Прощать таких?
— Нет, все равно не прощать, наказать надо!
— Я сказал, пусть сознаются — и будут прощены. Само собой, до первого нового грабежа. Выходите!
Но из толпы никто не выходил. Хан прождал минуту и подозвал к себе глашатая Джаллы. Он решил, что, может, не все слышали, и велел громко повторить его слова. Джаллы прокричал, но из толпы снова никто не вышел. Тогда был передан новый приказ хана: всем людям разделиться по своим аулам. Толпа задвигалась. Старики сошли с возвышения и подошли к своим. Скоро все сборище разбилось на отдельные группы.
Каушут тоже спустился вниз и подозвал к себе Ора-за. Сначала никто не понял, зачем ему мальчик, думали, так просто, ханская прихоть, и с удивлением смотрели, как они вдвоем обходили аул за аулом. И только когда они остановились у одной из групп, стало ясно, зачем был позван Ораз. Мальчик увидел Кичи-кела и указал пальцем на него:
