Робин Гуд из Шервудского леса – это звучит как титул загадочного графа; как таинственный герб на щите неизвестного рыцаря.

Цикл баллад о Робин Гуде, в котором каждая баллада дополняет предыдующую и все сплавлены сюжетом жития главного героя, – есть не что иное, как рыцарский эпос.

Воспринимая истории о лесном разбойнике вне общей линии повествования, масштаб замысла понять трудно; однако перед нами именно эпос, прошедший в своем возникновении необходимые стадии – от анонимного (народного) творчества до осмысленного авторского сочинения.

Создан эпос в ту пору, когда появились первые рыцарские романы, и это тоже рыцарский роман. Грань между жестой (так определяют жанр первых сочинений о Робине – так называют фольклорное описание жизненного пути), рыцарским романом и житием святого – в Средние века весьма условна, размыта. Скажем, история любви Тристана и Изольды претерпела ряд трансформаций, пока не превратилась в роман Кретьена де Труа, а потом и Жана Бедье. То же самое касается и монументального «Парцифаля» баварца Вольфрама фон Эшенбаха, и историй Гальфрида Монмутского, и поэм о крестовых походах.

Определяя жанр (через определение жанра – дидактический пафос) произведения, надо учесть, что Средневековье представляет густое сплетение жанров в принципе: самым выразительным сочетанием жанров является готический собор, в котором авторство отдельной скульптуры растворяется в общем замысле. Собор – рвущееся в небо здание, устремленное каждой линией в облака – утверждает идею бесплотного единения с Богом, но отдельная скульптура в соборе (любимый мотив – Неразумная дева, например) может быть исключительно земным.

Трубадур Бернарт де Вентадорн, куртуазный поэт, принимает участие в крестовом походе, каковой обрастает сочинениями отнюдь не куртуазного толка – однако отделить одно от другого невозможно, да и не нужно. Вентадорн воспевает Альенор Аквитанскую, вдохновительницу Второго крестового похода, и отблеск большого костра ложится и на лирику – но лирика от того не менее изыскана.

Сочетание куртуазного слога и кровавого эпоса – не редкость: бывший трубадур, епископ Тулузы Фолькета (воспетый, кстати сказать, Данте в 9-й песне «Рая»), возглавил крестовый поход против альбигойцев, вместе с де Монфором. И эти события происходят на юго-западе Франции практически одновременно с тем, как на севере Англии, в Шервуде и Бернсдейле, охотятся за мятежным Робин Гудом. Это только кажется, что одно далеко от другого; истории Англии и Франции так переплетены в эти годы, что перед нами просто параллельный неф в том же самом средневековом соборе.

События, описанные в балладах о Робине, происходят на несколько лет раньше похода на альбигойцев – и параллельно Третьему крестовому походу, затеянному Ричардом Львиное сердце, сыном Альеноры Аквитанской.

Кажется необязательным знать все эти подробности, но персонажи властно напоминают о себе, исторические фигуры возникают сами собой – подобно скульптурам в соборе, неожиданно появляются в нишах, их находишь спрятавшимися за колонны.

Тот же самый Симон де Монфор, который ведет войска на альбигойцев, будет подавлять баронские восстания в Англии после правления Иоанна Безземельного, брата Ричарда Львиное сердце – с Иоанном и Ричардом не раз встретится Робин Гуд. Стоит взглянуть на одного из персонажей баллад, как за его плечом открывается весь огромный собор Средневековья.

Лирика буквально внедрена в эпос, биография – в движение толп, баллада – в историю: все переплетено так, чтобы мы ощутили, насколько густо заселен смыслами лес Средневековья.

Развести жанры, представить события менее запутанными, разложить собор на составные детали, отделить соборную скульптуру от трехнефной структуры – задача нелепая.

Остается добавить, что средневековый собор – это одновременно и лес.

Более того, собор – это, прежде всего, лес. Именно ощущение леса как волшебной, не подвластной разуму субстанции и породило архитектуру собора. Взгляните на переплетающиеся аркбутаны у вас над головой – это ветви сплелись в причудливый узор, взгляните на табернакли – это гнезда на деревьях, смотрите на колонны – ведь это стволы деревьев. На каждом надгробии собора вы найдете дракона – как правило, фигуры драконов помещают в изножье – так вообразите, сколько же драконов таилось в средневековых лесах.

Нащупывая различия между фольклорной жестой и куртуазным романом, надо указать на изощренный характер переживаний героя. В куртуазном рыцарском романе появился особый, не свойственный фольклорному житию, нравственный идеал, провоцирующий поступок; целью странствующего рыцаря является недостижимое совершенство: иногда это поиск Святого Грааля, но в целом рыцарь ищет способ доказать любовь к Прекрасной Даме небывалыми подвигами. Жизнь, ставшая бесконечным подвигом во имя любви к Даме, получила название куртуазной – горе и боль в таком случае переживаются как комплимент, который рыцарь преподносит возлюбленной. Куртуазное служение рыцаря Прекрасной Даме имеет важную составляющую: Прекрасная Дама – это не просто выбранная в качестве идеала красавица в далеком замке; Прекрасная Дама – это земное воплощение Богоматери. Служа Даме, странствующий рыцарь переживает чувства, скорее напоминающие религиозный экстаз, нежели земное чувство к конкретной особе. Одновременно с рыцарским романом существует провансальская куртуазная поэзия, в которой этот мотив – слияния образа Богоматери с Прекрасной Дамой – звучит в полную силу; и крещендо достигает эта тема в «Новой жизни» Данте, написанной в те же годы. Структура «Божественной комедии», собственно говоря, вполне соответствует куртуазному рыцарскому роману: Данте предпринимает опасное путешествие во славу Прекрасной Дамы, Беатриче. Он спускается в Ад, проходит его круги, исследует Чистилище – и, прежде чем перейти в Рай, где он и встретит Беатриче, Данте подвергается практически тем же опасностям, каким подвергаются рыцари, отправившиеся на поиски Грааля ради своей Дамы. Пылающие озера, реки крови, неприступные скалы – это пейзаж дантовского Ада, но это и обычный антураж средневековых приключений рыцаря. Даже традиционные звери, охраняющие вход в волшебный замок, здесь присутствуют: Парцифаль или Гавейн непременно встречают свирепых львов; в случае Данте – это лев, пантера и волчица. И путешествие традиционно начинается в темном лесу – в сумрачный лес попадает всякий странствующий рыцарь, попадает в лес и Данте, «земную жизнь пройдя до половины». Таким образом, «Комедию» флорентинца вполне можно и даже следует рассматривать как инвариант куртуазного рыцарского романа; что же касается влияния провансальской поэзии на автора «Новой жизни», то об этом говорено многажды.

Как и классический образец странствующего рыцаря, Робин Гуд скитается в темных лесах; это человек благородного происхождения, скрывающий свое имя, что также является одним из атрибутов куртуазного сюжета. Робин носит капюшон (Hood), закрывающий его лицо – это именно рыцарская деталь, особенность странствующего рыцаря, хранящего инкогнито; именно так поступал Ричард Львиное сердце, возвращаясь из Святой земли и скрывая королевский лик под капюшоном. Параллель с королем Ричардом и даже дружба с ним – подчеркнуты в робингудовском эпосе весьма часто. Пряча свое происхождение (в реальности он – граф Хантингтон), обедневший рыцарь Роберт повторяет классический сюжет рыцарской эпопеи: он становится Робином Капюшоном, так же точно, как становился Ивейн – Рыцарем со Львом. Но и храня инкогнито, скрываясь от света, рыцарь готов спешить на зов Прекрасной Дамы, рискуя всем – так Робин Гуд спешит в Лондон по прихоти королевы Кэтрин. Или отправляется на опасный бой, узнав, что дочь короля насильно выдают замуж. Эти поступки – абсолютно стандартное, принятое рыцарское служение. Порой служение Прекрасной Даме (кстати говоря, безразлично какой: английской королеве или бедной вдове из деревни – так и Парцифаль, служа единственной, готов откликнуться на каждый зов обиженной женщины), служение женщине реальной приобретает сакральный оттенок. Робин Капюшон – исключительно набожный рыцарь, его можно сравнить с тем «рыцарем бедным», что «сгорел душою» от страсти к Богоматери. Достаточно сэру Ричарду Ли сказать, что за него может поручиться Дева Мария, как Робин Гуд становится его защитником. Почти в каждой балладе подчеркивается преувеличенная страсть Робин Гуда к Деве Марии. Религиозный аспект баллад о Робин Гуде часто выпадает из внимания (опускался этот аспект и русскими переводчиками), но между тем это существенная – чтобы не сказать «главная» – мотивация поступков героя. Вне служения Деве – понять цикл Робин Гуда адекватно невозможно. Так, баллада о путешествии Робина в Скарборо и его схватке с морскими пиратами построена на том, что Робин Гуд, нанимаясь рыбаком, принимает имя Симона, того самого рыбака, который стал апостолом Петром. Утвердив связь с апостолом, Робин Гуд завершает это приключение тем, что на деньги, отобранные у пиратов, строит сиротский приют. В другой балладе («Робин Гуд и монах) Робин попадает в беду только потому, что он отправился в Ноттингем поклониться Деве Марии, в храм, носящий ее имя, – опасное путешествие, предпринятое ради Дамы, это основа любого куртуазного сюжета. Не перечесть баллад, в которых Робин Гуд меняется одеждой с пилигримом, предстает паломником, идущим в Святую землю. Принять облик паломника, служа своей Даме, – типичный сюжетный ход рыцарского романа – вспомним хотя бы Тристана, одевшегося паломником.