С одной стороны, Халек испытывал некоторую неуверенность, а желает ли он вообще увидеть победу Хаоса? C другой — то стороны, он всё ещё предан городу, людям и князю. И этой части его рассудка хотелось, чтобы он никогда не посещал ту первую встречу, никогда не позволял себе соблазниться идеей обретения запретных знаний. «Теперь уж поздно», — твердил он себе, стараясь подавить ту часть своей личности, что чувствовала вину, усталость и боль. Осталось лишь сыграть отведённую ему роль.
Халек старался убедить себя, что изменения происходят к лучшему. Он чувствовал дары хозяина, пробуждающиеся в нём, и то, что скоро они проявятся, как у всех избранных Старого Света. Вместе с новообретённой чувствительностью к ветрам магии пришли и первые намёки на способность к их использованию. Теперь усилием воли Халек мог преобразовывать саму сущность магии. Желая доказать себе, он сосредоточился на том, чтобы вызвать свечение вокруг руки. Огромными усилиями он вызвал слабое призрачное свечение вокруг себя. Изумительно, большинству чародеев подобное даётся годами учений и напряжённых тренировок, а Халеку не потребовалось ничего, кроме усилия воли. Если он сейчас, по прошествии нескольких дней, может проделывать такое, то на что будет способен через несколько лет?
Халек уставился вдаль, и внезапно его внимание было привлечено протяжённым магическим переплетением, разворачивающимся вокруг города. Сегодня яркость его блеска была изумляющей. Сегодня, когда Моррслиб сияет во всей своей красе, завершающие обряды запечатают кольцо вокруг города, способствуя реализации Великого Плана. Халек мог наблюдать паутину силовых линий, мерцающих среди рядов армии Хаоса, пробегая между священными обелисками, пока колдуны на службе Тзинча призывали ветры магии, направляя их на свои нужды. Каждый из тех огромных, покрытых резьбой камней, был перенесён из Пустошей Хаоса сотнями освящённых рабов. Халек пока не мог предположить, каково их предназначение, но понимал, что оно должно быть грандиозным. Придёт время, и он узнает.
Халек заставил свой разум отвлечься от созерцания бесконечного очарования магического плетения, и возвратиться к насущным проблемам. Жаль, что Олаф и Сергей провалили порученную им задачу. По своему они были хорошими служителями, и Халек сожалел, что их не окажется рядом, чтобы получить награду, когда наступит великий день. Должно быть, Феликс Ягер поразительно везуч или очень крут, раз уж пережил столкновение с этой парой грозных убийц. Не слишком утешительная мысль, а ведь он считал Ягера менее опасным, чем те, которым он поручил позаботиться о его устранении.
Если уж столько усилий нужно для убийства человека, то насколько больше потребуется, чтобы разобраться с Истребителем. «Однако, — смиренно решил Халек, — все неудачи можно преодолеть настойчивостью и усердным стремлением учиться на чужих ошибках. Нужно лишь найти иной способ, вот и всё». Он ощутил уверенность, что ещё не поздно выполнить свою часть Великого Плана. Как всегда случалось и прежде.
Прямо сейчас нужно беспокоиться о других вещах. На данный момент его агенты уже должны были подбросить отраву в зернохранилище у Водяных врат. Оно станет первым из многих, если всё пойдёт путём. Он вздрогнул. Ему не нравилось заниматься такими делами. Это шло вразрез со всем, во что его воспитывали верить. Ему не нравилось думать о себе, как о предателе. В тот миг, когда сия мысль посетила его, Халека озарил проблеск понимания. С одной стороны, он испытывал вину, это верно, с другой, наслаждался безнравственностью своих поступков. Это его месть за то, что всю жизнь он был на вторых ролях, за всё то презрение, что копилось внутри. Халек освободился от смирительной рубахи чести и ответственности. Что по — своему неплохо. «Тогда почему у меня такое ощущение, словно я стою на краю бездны?» — подумал Халек.
Наблюдая, он ощутил, что в ответ на струящуюся вдали энергию, над городом начали происходить изменения. Словно прозвучал пронзительно резкий вой. Такой звук могла бы издать терзаемая душа, увлекаемая в глубочайшую преисподнюю Тзинча. «Что происходит? — недоумевал Халек. — Какая — то часть Великого Плана, о которой его не предупредили?»
Пока они неслись сквозь снегопад, из тумана начали появляться призраки. Сперва Феликс не верил своим глазам. Он решил, что видит только лишь завихрения снега, принявшие необычную форму, однако при более пристальном взгляде стало ясно, что это не так.
Очертания обрели вид туманных и расплывчатых человекоподобных существ с искажёнными мукой лицами. Они вопили и подвывали тонкими призрачными голосами, которые разносились по ветру наводящими ужас криками. Безумно бормоча, одно из созданий, за которым в воздухе закручивались длинные хвосты слабо светящейся субстанции, выплыло прямо на Готрека. Истребитель взмахнул топором, и тот прошёл сквозь жуткое существо, состоящее словно бы из тумана. Как только это произошло, существо потеряло целостность и растворилось. Вопли вокруг путников усилились, и жуткое ощущение инородного присутствия усугубилось.
Посмотрев вокруг, Феликс заметил тысячи существ, плывущих по воздуху с криками, воплями и бормотанием. Одно из них неслось прямо на него. Феликс поднял меч, чтобы защитить себя, как ранее поступил Готрек. Когда существо оказалось ближе, он заметил, что оно почти прозрачно. В свете Моррслиба существо отсвечивало зеленоватым сиянием. Снежинки падали сквозь него, словно того и было. Создание вообще не выглядело материальным. На глазах у Феликса, всё больше и больше существ появлялось прямо из камней города. «Что за новая напасть, порождённая Хаосом? — недоумевал Феликс. — Что этой ночью высвободили силы Тьмы?»
C впечатляющей скоростью существо уклонилось от его меча. Дотянувшись, коснулось лица Феликса своими неестественными светящимися пальцами. Моментально от контакта по телу Феликса пробежал разряд, столь же мощный, как если бы его поразило молнией. Однако разряд не физической, а эмоциональной природы — приступ ужаса в чистом виде. Когда страх проник в разум, угрожая снести мысли лавиной неподдельного ужаса, Феликс почувствовал, как леденеет его кровь.
Перед мысленным взором пронеслась цепочка образов, угрожая захлестнуть мозг. Он видел странно изменившийся город Прааг. Он видел огромную орду Хаоса за воротами и скалящиеся голодные лица, святящиеся под луной. Видел жалкую армию людей — защитников, разбитую воинами злых сил. Видел разрушенный город и уходящую армию Тьмы, оставившую за собой лишь призраки неупокоенных мертвецов. Затем он увидел восстановленный город и зловещие души павших, впитавшиеся в сами камни его основы, отравленные и запятнанные искажающей силой, находящейся вокруг.
Феликс сразу же осознал, чем являлось существо. Это был дух одного из тех воинов, что пали два столетия назад в Великой войне с Хаосом. Когда — то он был человеком, как и Феликс, а теперь стал почти безмозглой голодной тень того, кем был раньше. Излучаемый существом ужас был его собственным, поглотившим его рассудок за долгие годы заключения в камне. И исключительная мощь этого всепожирающего ужаса угрожала жизни Феликса. Сердце яростно забилось, пока не возникло ощущение, что оно взорвётся. Нервные окончания взбесились. Глубинная часть мозга вопила и металась в первобытном ужасе. Феликс чувствовал, что его рассудок может разрушиться от интенсивности чувств, и, понемногу теряя здравый смысл, он ощутил, как в сознание начали проникать щупальца чуждого разума. Это было чувство ненасытного голода, бессознательное стремление вновь обрести плоть и утолить столетиями подавляемые желания.
Феликс понял, что нечто пытается вытеснить его из собственного тела, изгнать душу прочь, чтобы завладеть телесной оболочкой и творить зло. Феликс осознал, что если существо преуспеет, он сам станет таким же — бестелесным духом, медленно деградирующим в пропащее безмозглое нечто. Не вполне сознавая, что нужно делать, он оказывал отчаянное сопротивление, ища способ вытеснить нечто из своего разума.
