— Минуту назад это обрадовало бы меня, ведь две тысячи человек почти удвоили бы мою армию, но сейчас…

— Господин, — произнес Эрих, — вы не должны ему верить. Этот человек предатель, он осужден за многочисленные убийства, совершенные при помощи колдовства.

— Это неправда, господин, — возразил Райнер. — Ваш брат сам признал, что меня ложно обвинили.

— Если так, — сказал Эрих, — то пусть он снимет левую перчатку и объяснит, откуда у него клеймо.

— У тебя знак молота? — спросил Манфред.

Райнер снял перчатку и показал Манфреду тыльную сторону ладони:

— У всех нас он есть. Барон Альбрехт набрал людей для тайной миссии в тюрьме Смоллхофа — вот и еще одно доказательство, что у него были не самые благородные намерения. Он заклеймил нас, чтобы мы не смогли удрать. У мастера фон Эйзенберга тоже такой знак.

Эрих улыбнулся.

— Он сам себя приговорил, господин. — Рыцарь снял латную рукавицу и поднял руку. — У меня нет клейма, и вы это сами видите.

Райнер раскрыл рот от изумления. Тыльная сторона ладони Эриха была абсолютно чистой. Шрам исчез. Райнеру показалось, что в этот миг по высокомерному лицу леди Магды скользнула жестокая усмешка.

— Господин, — воскликнул он, — это было условием договора! Барон Альбрехт обещал нам, что в случае успешного возвращения мудрецы из ордена Света сотрет клейма! Фон Эйзенберг — такой же преступник, как и все мы. Его должны были повесить за убийство ребенка.

— Он громоздит одну ложь на другую, господин, — сказал Эрих. — Не знает, где остановиться.

— Впрочем, как и вы, сэр, — раздраженно сказал Манфред. — А теперь оба замолчите и дайте мне подумать.

Райнер закрыл рот, вопреки желанию протестовать, увидел, что Манфред оценивающе разглядывает их обоих, и застонал. Он пытался надеяться вопреки всему, но понимал, что это конец. Последний удар Эриха попал в цель, а даже если и нет, то он все равно выглядел героем: красавец, в сияющей броне, с золотистой бородой и благородной осанкой, настоящий герой Империи. Что до Райнера, то, как бы ни тяжко было это признать, он выглядел злодеем благодаря голодной небритой физиономии, немытым черным волосам и усам игрока, грязной драной одежде и древнему ржавому мечу. Да хоть разодень его в пух и прах, он все равно будет смахивать на жулика — так было всегда, а в своем теперешнем состоянии он смотрелся бродягой худшего разбора, уличным задирой и неудачником.

И тут в шатер ворвался рыцарь:

— Господа! Армия хаоситов пришла в движение! Они строятся перед замком!

— Что? — воскликнул один из генералов. — Они вышли из-под прикрытия замка? Они что, с ума сошли?

— Они и правда безумны, — сказал Манфред, вставая и вытирая рот. — Они затронуты порчей, и это все неспроста. — Он шагнул туда, где стоял его доспех, щелкнул пальцами, и слуги принялись облачать его. — Если разведчики доложили им о прибытии Альбрехта, то они могли решить покончить с нами, пока наши силы не удвоятся. — Он глянул на своих генералов. — Собирайте людей. Через полчаса все должны быть на своих местах и в полной боевой готовности.

Генералы отсалютовали и покинули палатку.

Рыцарь, который привел Райнера, выступил вперед:

— Господин, что прикажете делать с ним?

Манфред посмотрел на Райнера так, словно уже забыл, кто это, и махнул рукой.

— Арестуйте их до окончания битвы. Я позже решу, что с ними делать. — Он повернулся к Эриху и леди Магде. — Возвращайтесь к моему брату. Скажите ему, чтобы он поспешил.

Эрих отсалютовал:

— Сию минуту, милорд.

Когда они с леди Магдой уже выходили, он встретился взглядами с Райнером и изогнул губы в торжествующей усмешке. Райнер в ответ хотел показать ему неприличный жест, но рыцарь схватил его железной лапищей за руку и поволок вон, прежде чем он смог сложить пальцы соответствующим образом.

В лагере не было тюрьмы, и, после того как их накормили, а полевой хирург торопливо перевязал им раны, их поместили под стражу в палатку с провиантом за лагерной кухней. Вокруг были лишь мешки с мукой, на которых они сидели, да кувшины с салом и топленым маслом, но сквозь тонкую материю они слышали крики и трубящие рога, созывающие солдат, грохот копыт кавалерийских коней, скачущих мимо, топот пехоты, быстро марширующей на позиции под резкий стук барабанов.

Павел и Халс вздрагивали на каждый звук, словно старые боевые кони (что было недалеко от истины), мучительно желая поучаствовать в происходящем. Оскар сидел в углу, обхватив себя руками и дрожа. Он уже раз двадцать просил, чтобы Райнер дал ему отхлебнуть из той самой бутылочки, забывая, что Райнер потерял ее в реке. В другом углу Джано ругался и бормотал себе под нос на родном языке.

Сам Райнер был слишком зол, чтобы усидеть на месте. Он расхаживал туда-сюда между дерюжными мешками.

— Чтоб его, этого Манфреда, — ворчал он. — И Карла-Франца туда же. Да пошла вся эта треклятая Империя! Вот, пожалуйста, кучка злодеев и неудачников пошла против природы и собственных интересов, чтобы помочь им, спасти их не от одной даже, а сразу от двух серьезных неприятностей, и что, они нас отблагодарили? Сложили к нашим ногам богатства, накормили нас апельсинами и амброзией? Нет! Они игнорируют наши предупреждения и снова готовят нас к петле! — Он пнул бочку с огурцами. — Все, хватит, я уже наигрался в героя. Забери Хаос Карла-Франца, графа Манфреда и прочих высокородных дураков! Отныне я больше не гражданин Империи. Я буду свободен от ее мрачного благочестия и нудного стоицизма. Отныне я гражданин мира. Кому нужен Альтдорф, когда у меня есть Мариенбург, Тилея, Эсталия, Аравия и даже дальний Катай и все тайны загадочного Востока? Я напьюсь свободой допьяна и потребую еще. — Он повернулся к товарищам, глаза его горели. — Кто со мной? Кто хочет быть свободным человеком там, где знак молота ничего не значит?

Остальные смотрели на него, недоуменно моргая.

— Вот это речь, — сказал Халс. — Ничуть не хуже той, про тоску по дому, которую ты выдал, когда захотел, чтоб мы остались с тобой.

— И где же правда? — спросил Павел.

Райнер нахмурился. Ту, другую речь он уже забыл.

— Ну… и там, и там. Я ж не говорю, что не буду скучать по дому. Еще как буду. Мое сердце в Альтдорфе, но раз уж Империя повернулась к нам спиной, я повернусь спиной к ней. И будь я проклят, если пожалею об этом. Мне будет весело, и ну их всех сами знаете куда.

Халс усмехнулся:

— Надеюсь, тебе никогда не придется продавать мне корову. Спорим, кончится тем, что я отдам тебе за нее свою ферму.

— Он все равно прав, — сказал Павел. — Эти заразы нас просто надули. Мы им ничем не обязаны. Я за.

— Да, — сказал Халс, — я тоже.

— И я, — звонко вставила Франка.

— Пойдешь в Тилею? — улыбнулся Джано. — Приведу тебя в свой дом, кормить по-нашему, а?

— Я точно не хочу тут оставаться, — сказал Оскар. — Думаю, они собираются нас повесить.

— Ну что, ребятки, — оглядел всех Райнер, — с чего начнем? Перед дальней дорогой не худо бы припасти деньжат.

— А пойдем-ка в Мариенбург, — сказал Халс. — Там говорят на том же языке, хорошо платят наемникам и… — Он понимающе кивнул Райнеру. — Слышал я, там игорные дома не хуже, чем в Альтдорфе.

Райнер усмехнулся:

— Едва ли. Но это портовый город, и оттуда мы сможем добраться куда угодно. Договорились?

Остальные закивали.

— Отлично. — Райнер огляделся.

— Тогда нужно придумать, как выбраться из палатки.

Он пересек палатку и выглянул из нее. Двое солдат, которым вроде бы полагалось их охранять, стояли на приличном расстоянии от входа, вытягивая шеи, чтобы увидеть поле битвы, закрытое от них другими палатками. А так лагерь, похоже, опустел, костры догорали, а флаги и вымпелы вяло хлопали на ветру.

Райнер повернулся к своим товарищам:

— Ну, не думаю, что нам придется особенно трудно…

Внезапно их прервал такой шум, от которого волосы встали дыбом. Это был вопль, рвущийся из пяти тысяч глоток, варварский боевой клич. Земля содрогнулась у Райнера под ногами, приглушенный грохот канонады сотряс палатку.