С как будто и не шевелившегося меча в руках Ледяной Королевы звонко падали крупные капли крови.

Боярин Вроджик пнул рассеченное тело, сталкивая его в воронку к обгоревшему трупу убийцы в черном балахоне, и плюнул на останки советника.

— Такова ярость королев-ханш, и такова участь всех предателей, — произнесла царица.

В небе уже забрезжил рассвет, когда Каспар и Софья наконец-то вернулись в посольство, отвезенные туда одним из лакированных открытых экипажей царицы, которым управлял неразговорчивый кучер в квадратной красной шапочке. Они закутались в меха, и, хотя на улице было уже не так холодно, как в предыдущие месяцы, мужчина и женщина прижимались друг к другу под толстыми шкурами, крепко сплетя пальцы, ища друг в друге тепла и уюта.

Всю дорогу они молчали — слишком силен был шок после кровавых ночных событий и холодного гнева царицы. Сбросив обычный для себя отчужденный и надменный монарший облик, царица, казнившая Петра Лосева, предстала в дикой свирепости первых ханш, и Каспар содрогался, вспоминая, как кричал на нее несколько месяцев назад.

Хирурги, более сведущие в боевых ранах, чем Софья, заняли ее место, и женщина неохотно позволила отвести себя туда, где она смогла вымыть окровавленные руки и переменить пропахшее смертью платье.

Семнадцать человек лишились жизни при покушении. Клеменц Спицзанер и большинство его офицеров выжили, но генералу Павиа и его командирам повезло значительно меньше. По сравнению с потерями у Красино и Мажгорода цифры эти были, конечно, невелики, но они касались верхних эшелонов командования армией Стирланда.

Семеро бояр погибли, стертые с лица земли, как и генерал, жутким оружием убийцы в балахоне, еще шестеро никогда больше не смогут сражаться.

Каспар тотчас же вызвался добровольцем, пожелав вступить в ряды войска. Спицзанер, естественно, немедленно запротестовал, но Каспар видел, что оставшимся стирландским офицерам эта идея пришлась по душе: его репутация отличного командира была им хорошо известна. Каспар договорился встретиться с ними завтра утром, чтобы все успели оправиться от ночной резни, прежде чем обсуждать столь важные темы.

Несмотря на кровопролитный вечер, мысль о том, чтобы вновь повести людей в бой, вселяла в него чувство удовлетворения — он тоже сыграет роль в подступающей войне. Он видел, что Софье не нравится его решение, но забрать свои слова назад посол уже не мог и не хотел.

Прежде чем покинуть дворец, Каспар подошел к Павлу и сказал:

— Я так и не поблагодарил тебя за то, что ты оттащил меня от этой поганой тьмы. Думаю, если бы не ты, я бы погиб.

— Да ну, ерунда какая, — буркнул Павел, но Каспар видел, что кислевит признателен ему за эти слова.

— Нет, — поправил Каспар. — Не ерунда. Мы с тобой через многое прошли вместе, я считал тебя одним из своих самых верных друзей, но в Кислеве произошло слишком много всего, чтобы я забыл то, что ты делал тогда, когда мы виделись в последний раз.

— Знаю, — пробормотал Павел. — Моего поступка ничем не исправить, но как мне хотелось бы…

— Мечты и желания — это для песен, Павел, а петь никто из нас не умеет. Но знай: если нам на роду написано снова сражаться плечом к плечу, что ж, я буду только рад. Думаю, наша дружба умерла здесь, но врагом твоим я не стану.

— Хорошо, — согласился Павел. — Большего никто и просить бы не мог.

Каспар кивнул и протянул Павлу руку:

— Дерись хорошо и попытайся не дать себя убить.

— Ты меня знаешь, — ухмыльнулся великан-кислевит, тряхнув руку посла. — Павел Коровиц слишком упрям, чтобы умереть. О моей храбрости еще будут ходить легенды отсюда и до Магритта.

— Уверен, что так и будет. Прощай, Павел, — сказал Каспар, и Софья отвела его к экипажу, на котором их должны были доставить в посольство.

Путешествие прошло в молчании, пока кучер не остановил коляску перед зданием. Возница спустился с козел, открыл седокам дверцу, принял от Каспара медяк, взобрался на свое место и удалился под цоканье копыт.

Стражники в красном и синем распахнули ворота, и они рука об руку зашагали к посольству.

— Ты действительно намереваешься принять звание и отправиться в бой, если тебе это завтра предложат? — спросила Софья.

Каспар кивнул:

— Да. Я должен.

— Ты не должен, и ты это знаешь. Ты покончил со своими воинскими обязанностями, и есть другие, способные командовать войском, — сказала женщина.

— Нет, других нету, и ты это тоже знаешь, — мягко ответил Каспар, глядя в озабоченное лицо Софьи. — Спицзанер не может командовать двумя армиями, а я единственный, у кого есть опыт руководства таким количеством солдат.

— Но наверняка кто-нибудь из бояр…

— Нет, имперские солдаты не примут кислевита как своего генерала.

— Но ты слишком стар, чтобы идти сражаться, — настаивала Софья.

Каспар хмыкнул:

— Что ж, это, может, и верно, но ничего не меняет. Если я буду нужен армии, я непременно буду сражаться; сейчас не то время, чтобы я мог отказаться.

— Что ты имеешь в виду?

— Разве ты не чувствуешь, Софья? Перед нами разворачивается история, — ответил посол. — Как-то раз Ледяная Королева сказала мне, что у меня душа кислевита, что земля позвала меня сюда сражаться за нее и что я должен что-то сделать здесь. «Приходит момент, приходит и человек» — вот ее слова. Тогда я не понял, что она подразумевала, но теперь, кажется, начинаю понимать.

— Проклятие, Каспар, у нас совсем не было времени. — Слезы набухли в уголках глаз Софьи. — Почему это должно было случиться сейчас?

— Я не знаю, — ответил Каспар, останавливаясь и поворачивая женщину лицом к себе. — Но это случилось, ведь иногда есть вещи, которые надо сделать, вне зависимости от того, что говорят нам наши сердца.

— И что же говорит тебе твое сердце?

— Вот что, — сказал Каспар, наклонился и поцеловал Софью в губы.

Они целовались, пока у ворот посольства не громыхнул смех и Василий Чекатило не заявил:

— Как это трогательно, фон Велтен. Полагаю, я был прав, когда спросил тебя, не влюбился ли ты в госпожу Валенчик.

— Чекатило! — рявкнул Каспар, поворачиваясь к жирному кислевиту, лениво прогуливающемуся по ту сторону ворот в толстом черном меховом плаще. — Убирайся отсюда.

Чекатило хмыкнул и покачал головой:

— Нет, только не сейчас, имперец. На этот раз ты меня выслушаешь.

— Нам с тобой нечего сказать друг другу, Чекатило.

— Нечего? Думаю, ты ошибаешься. Ты все еще мой должник, и я здесь, чтобы вернуть себе долг.

Софья открыла дверь посольства, и из нее выскочили стражники с алебардами, блеснувшими в первых утренних солнечных лучах.

— Я уже говорил и повторю снова, что не дам тебе то, что ты хочешь. Я знаю о том, что ты заставил сделать Павла, так что можешь забыть о нем — он больше не станет выполнять для тебя грязную работу. Заруби на своем жирном носу, Чекатило, я никогда не стану помогать тебе! — прокричал Каспар.

Он чувствовал, как его буйный нрав опять, берет верх, но сегодня ночью посол видел слишком много боли и страданий, чтобы его мог запугать обыкновенный бандит.

— А я думаю, что станешь, и сегодня же, — пообещал Чекатило.

— С чего бы это? — спросил Каспар, которому совершенно не понравилась плотоядная, кошачья ухмылка Чекатило.

— Потому что если ты этого не сделаешь, ровно через час Анастасия Вилкова будет мертва.

Режек зевнул и потянулся, наблюдая, как оживает дом. Слуги наполняли кувшины водой из колодца и распахивали ставни, впуская в комнаты слабый утренний свет. Он сжал кулаки, захрустев костяшками, и с улыбкой хищника постучал пальцами по железному набалдашнику на рукояти меча.

Убийца сидел, привалившись спиной к стене здания, расположенного напротив дома Анастасии Вилковой; меч прятался под плащом, лицо скрывал отороченный мехом капюшон. Он не думал, что эта женщина, Вилкова, знает или сможет узнать его, но рисковать не стоило.