— Да, я думаю, что этого было бы достаточно, чтобы убить кого-то, — пошутил Грау, отводя глаза от ужасного зрелища. — Что думаешь, Эрнст? Был наш друг убит волками, или, может быть, пантерой?

Каленберг покачал головой.

— Он не выглядит обгрызенным, — ответил он. Когда Каленберг говорил, его тело напряглось, а ноги сомкнулись с заученной военной чёткостью. Это движение вызвало кривую улыбку на лице Грау. Каленберг мгновенно расслабился, упрекая себя за соскальзывание к старым привычкам. Никаких оснований для таких формальностей здесь не было, не с Грау. Да и ни с кем другим.

— Я бы сказал, что раны были нанесены клинком, — продолжил Каленберг.

— Вздор! — запротестовал Грау. — Этот человек был задран, как баран, — сидя на козлах ветхого фургона, Грау сделал широкий жест рукой, указывая на остальную часть дороги. Дорога была усеяна пёстрой коллекцией разбросанных предметов: мотки верёвки, куски дешёвой ткани, осколки разбитой посуды. Небольшая упряжка прислонилась к стволу дуба, её ярмо было треснуто, но в остальном она выглядела вполне исправной. — Не существует бандита или гоблина в этом углу Талабекланда, который оставил бы всё это добро валяться на земле!

Каленберг подошёл к фургону. Это был мужественный, крепко сложенный мужчина, достаточно высокий, чтобы смотреть в глаза Грау, даже несмотря на то, что старший товарищ сидел на козлах.

— Я думаю, что кое-что знаю о ранах, нанесённых мечом. Когда я вижу это, — ткнул он назад пальцем, указывая на тело, — я вижу лишь одно. Ты тоже должен бы был узнать некоторые вещи, если, конечно, умудрился не пропить и этот навык. Подойди и взгляни на него сам, если мне не доверяешь.

Грау нахмурился, и на его остром лице явно отобразилось отвращение, которое вызвало в нём предложение Каленберга. Он бросил осторожный взгляд на труп, а затем отвернулся.

— Я отошёл от этих дел, Эрнст, — сказал он. Грау пошарил под деревянным сиденьем и выудил оттуда глиняную бутыль. С лёгкостью, выдающей давнюю привычку, он выковырял пробку пальцем и приложил горлышко к губам. — У меня больше не хватает смелости для такого рода работы. Его превосходительство милостивый император Борис видел это.

— Поэтому ты теперь прячешься в бутылку? — с вызовом спросил Каленберг.

Выгнув бровь, Грау бросил испепеляющий взгляд на большего мужчину.

— А ты? Твой тайник намного ли чище, чем мой? Не морализируй со мной, Эрнст! Я тебя слишком хорошо знаю для этого.

Каленберг посмотрел на Грау, последние крохи достоинства и самоуважения боролись в нём. Эта битва, он знал, была проиграна ещё даже до того, как началась. В нём осталось слишком мало чести, чтобы спорить, хотя бы потому, что острый на язык Грау был прав. Каленберг скрывался от своего прошлого, от того, что делал, и от того, что должен был делать. Память была самым ужасным проклятием, которое боги могли возложить на разум человека.

— Когда определишься, наконец, с желанием свернуть мне шею, — сказал Грау, — можешь пойти глянуть на безделушки, которые наш друг разбросал по дороге. Возможно, некоторые из них можно будет продать.

— Разве нам уже и так недостаточно? — спросил Каленберг, махнув рукой на дно фургона. Всё его пространство было завалено мятыми шлемами, обломками брони, иззубренными мечами и расколотыми щитами. Груда представляла собой добычу, захваченную на многочисленных полях сражений и кладбищах. Грау был барахольщиком, столь же хитрым, как и любой стервятник: казалось, он мог учуять свежий труп за целую лигу.

Или, возможно, он слишком высоко оценивал старого негодяя. С чумой, распространившейся по всей земле, от него не требовалось каких-то исключительных усилий, чтобы найти смерть. Коса Морра пожинала обильный урожай от Зюденланда до Сильвании, истребляя целые деревни и превращая города в поражённые болезнью склепы. Каленберг почувствовал, как внутри него поднимается отвращение к цинизму, который был неотъемлемой частью торгового ремесла барахольщика. Якобы Грау был странствующим торговцем, продающим подержанную броню и оружие. Впрочем, о том, как его изделия стали подержанными, его клиентам было лучше не знать.

— Император Борис обладает самым жирным кошельком в стране, и как-то не особо удовлетворён, — сказал Грау. — Ты полагаешь, что нам, бедным бродягам, стоит быть более альтруистичными, чем возлюбленный Император?

— Оставь своё красноречие на следующий раз, — ответил Каленберг голосом, в котором сквозил горький стыд, после чего принялся за сбор вещей, разбросанных по дороге.

— Не забудь карманы, — крикнул Грау из фургона, указывая на тело у обочины.

Каленберг отбросил жалкий кусок сукна, который держал в руках.

— Сам занимайся грязными делишками, — отрезал он.

Грау уставился на труп, и его лицо скривилось от отвращения. Он сделал глоток из своей бутылки. Вытирая капли пойла с усов, старый мошенник перевёл взгляд на Каленберга.

— Мы собрались обсудить распределение обязанностей? Мне кажется, что ты забыл, кто здесь главный.

— Ты нуждаешься во мне больше, чем я в тебе, — возразил Каленберг. — Как ты думаешь, долго ли бы продлилось твоё путешествие из города в город, будь ты один?

Намёк заставил слегка сползти румянец со щёк Грау. Он попытался отмахнуться от угрозы компаньона.

— Я смогу найти другого наёмника, когда мне заблагорассудится.

Вдруг Грау забыл свой спор с Каленбергом. Вскочив, он взволнованно указал на какой-то предмет, валявшийся под упряжкой.

Каленберг отреагировал с нарочитой медлительностью, отлично зная, какую ярость вызовет у Грау каждая секунда промедления. Старый барахольщик подпрыгивал на козлах, поливая всё вокруг рейнвейном из бутылки, в нетерпении умоляя своего телохранителя поспешить.

В конце концов, Каленберг добрался до телеги. Согнувшись, он полез под колёса и потащил из-под обломков тяжёлую коробку. Его мозолистая рука погладила тонкую кожу, обтягивавшую находку, глаза задержались на позолоченной надписи и небольшом стальном замке, запиравшем коробку. Надпись ничего не значила для него, но Каленберг мог оценить мастерство изготовления. Он уже настолько давно вёл жизнь падальщика и мародёра, что мог не хуже матёрого вора оценить стоимость вещи с первого взгляда.

— Тащи её сюда! — закричал Грау.

На этот раз Каленберг не медлил, так как хотел увидеть, что они нашли, не меньше своего работодателя. Он передал коробку Грау. Старик бегло осмотрел её, а затем достал кинжал и начал ковыряться в стальной застёжке. Чтобы открыть коробку понадобилось несколько минут, лезвие царапало и резало дорогую кожу.

Когда, наконец, коробка раскрылась, Грау взрыкнул от разочарования.

— Порезался? — поинтересовался Каленберг.

— Нет, — прошипел Грау. Его худая рука опустилась в коробку и выудила оттуда чёрную кожаную шляпу. Каленберг признал стиль, который использовала лишь Гильдия врачей, хотя он никогда раньше ни видел никого из них в чёрном. Грау некогда носил такую одежду.

— Золото? — спросил Каленберг.

— Нет, — повторил Грау. — И серебра тоже. Просто груда грубых медицинских инструментов, вощёный плащ и перчатки, — старик горько рассмеялся и вновь запустил руку внутрь, на этот раз, вытащив странную кожаную маску, которая напоминала клюв ворона. — Наш покойный друг, кажется, был чумным доктором.

— Чумной доктор?

Грау сунул уродливую маску обратно.

— Я не думаю, что ты видел их в казармах Рейксгвардии. Чтобы сдержать чуму, вам предоставлялись услуги храма Шаллии и настоящих врачей. Ну, а для тех вилланов и крестьян, что не имели привилегий, даруемых благородным происхождением и богатством, чуму пытались предотвратить чумные доктора. Сброд мошенников и шарлатанов, которые обдирали отчаявшихся и умирающих.

— Звучит прибыльно, — заметил Каленберг.

Грау уставился на него уничтожающим взглядом.

— От наших действий страдают лишь мёртвые, — отрезал он, закрывая сумку и кладя её на пол фургона. Затем Грау щёлкнул вожжами, и фургон загрохотал вниз по дороге.