Талавайн вздохнул про себя. Если верно то, что рассказывает трактирщик, то Ниллан не упустил ни одной ошибки, от которых их предостерегали во время обучения в Голубом чертоге. Как он мог быть настолько чертовски легкомысленным! Им постоянно внушали, что нужно быть незаметным и создавать впечатление, что они тоже стареют.

Трактирщик налил себе второй бокал, тем самым осушив кувшин.

— Знаешь, — прошептал он, настолько сильно перегибаясь через стол, что Талавайн почувствовал его дыхание на своем лице. — Некоторые поговаривают, что Лиллума заключил пакт с этими живыми тенями, которые прогнали предыдущего владельца дома. Продал им душу, — трактирщик снова осенил себя знаком отвращающего рога. — И за это получил успех и вечную молодость. Пока не настала ночь, когда ему пришлось заплатить свою цену. Говорят, его крики слышала вся улица торговцев пряностями. И будто бы звучали они очень странно. Больше похоже на свиной визг, чем на крики живого человека. Когда люди осмелились сунуться в дом — а тогда уже миновал полдень — они нашли его висящим вниз головой под потолочной балкой. Его выпотрошили, как мясник скотину. Пальцы на руках, ногах, нос, уши… Ему отрезали все, что можно — кто бы там ни приходил к нему среди ночи. Стены были сверху донизу забрызганы кровью. Его пряности, мебель и одежду — торговцы с базара сожгли все далеко за пределами города. Вместе с его бренными останками. А пепел развеяли над морем. Если тебе дорог брат, не позволяй ему покупать этот дом. Нехорошее место…

Слушая описание тела, Талавайн думал о Кацуми. Он вполне представлял себе, кто явился к Ниллану.

— Когда это произошло?

— Да всего пару недель назад, — трактирщик поднялся, чтобы уделить время новому клиенту.

— Случайно не в то время, когда произошла битва на равнине Куш?

— Вполне может быть. А может быть, чуть раньше.

Глубоко задумавшись, Талавайн отрезал себе сыру. Он был кислым и старым, но эльф почти не чувствовал вкуса. Пришла ли к Ниллану Ишта, или же это его соседи решили устранить излишне удачливого купца? Не умер ли Ниллан как раз в ту ночь, когда Ишта приходила к Кацуми? Скольких же шпионов Голубого чертога обнаружили девантары?

Он отодвинул хлеб и сыр в сторону. Аппетит куда-то пропал. Разумнее всего было бы просто вернуться в Голубой чертог, вместо того чтобы без поручения отправляться вершить справедливость ради бессмертного Аарона. Но может ли он просто забыть о Шайе и предоставить ее своей судьбе? Спасти ее означало бы искупить убийство Айи, которую он когда-то столкнул в яму со львами во дворце Акшу. Айя… Шайя… Странными путями ходит судьба. Как же похожи их имена. Обе они любили Аарона. Он должен спасти для него хотя бы Шайю.

Он знал, что если не идти в Альвенмарк, то из тех, кто мог бы помочь ему, остается только Ровайн. И вот обязательно ему было селиться прямо в Изатами. Древний город храмов, пожалуй, был самым опасным местом в Лувии — наряду с дворцом бессмертного. В городе священнослужителям регулярно являлась Ишта. И именно им Ровайн поставлял свои чудесные картинки на костях.

Талавайн помахал на прощание болтливому трактирщику, который целиком и полностью погрузился в разговор с новым клиентом. Путь до Изатами предстоял долгий. И ему снова придется идти по дорогам. На то, чтобы пользоваться тропами альвов, ему не хватало мужества.

Вспомнилась последняя встреча с Ровайном. Они столкнулись в зале для фехтования в Голубом чертоге. Там были дюжины других эльфов. Все — лазутчики, призвание которых стало для них жизнью. Не то место, где они оба могли признать, что втайне сдружились. Ровайн улыбнулся ему, словно только что выиграл большой фехтовальный турнир.

— Море прячет все тайны, — прошептал он ему на ухо. Талавайн не понял, что он имел в виду. Изатами находился на расстоянии более тысячи миль от моря.

Артакс стоял на террасе дворца наместника. Под ним простирался разрушенный город. От того, что он видел, сердце обливалось кровью. Его собственный дворец сильно пострадал от землетрясения. Тронный зал рухнул, равно как и жилые комнаты и конюшни. Впрочем, судя по всему, никто не погиб. Поэтому всех слуг и воинов, которые пережили нападение на храмовые сады Цапоте целыми и невредимыми, он отправил помогать на улицах. Руководил ими Ашот. Артакс был уверен, что под присмотром этого хладнокровного человека все пройдет как должно.

На просторном дворе дворца, под террасой и в неповрежденных строениях подготовили временное жилье. Всем придется потесниться. Он приказал отдать все, что есть здесь, и еще доставить припасы из Арама. Конечно, он хотел быть внизу, в городе. Ему было неприятно стоять и ничего не делать, только размышлять. Но глядя на разрушенный город, он видел будущее. Это только начало. Пережить настоящую катастрофу им еще предстоит. И по сравнению с тем, что последует, разрушение Золотого города — лишь мелочь.

Постукивание дерева по камню оторвало Артакса от мрачных размышлений. На террасу вышел Володи в сопровождении своей жрицы из Цапоте. Наемник тяжело опирался на костыль и был очень бледен. Но он широко улыбался, как поступал всегда, какое бы несчастье ни обрушилось на его голову. За ними обоими следовал Матаан. Ему тоже для ходьбы требовалась палка. Ему никогда больше не быть воином. Такова оказалась цена, которую ему пришлось заплатить за то, чтобы спасти жизнь своему правителю в Каменном гнезде. С тех пор Матаан взял на себя обязанности гофмейстера Датамеса. Он ругался на гору глиняных дощечек, становившуюся выше и выше с каждым днем, на мелочных писарей и придворных, превращавших самые простые вещи в непонятные государственные акты. Он нашел новое поле сражения, и, несмотря на то что там ему не блистать никогда, как блистал Датамес, он занимался этим делом с полной отдачей, и то, что делал, делал хорошо и с педантичной точностью.

Артакс долго смотрел на Володи. Ему будет не хватать длинноволосого друснийца.

— Ты больше не можешь оставаться у меня при дворе, — без экивоков начал он.

Улыбка замерла на губах Володи.

— Что я плохо сделать?

— Здесь ты в опасности, друг мой, — с горечью произнес Артакс. — На горизонте сгущаются тучи. У моего нападения на Цапоте будут последствия, и я не хочу, чтобы ты попался на глаза тем, кто захочет получить мою голову.

— Я есть капитан лейб-гвардия. Есть мой цель — стоять между тобой и люди, которые хотеть получит твоя голова.

Артакс невольно рассмеялся.

— Ты ранен. Тебе довелось немало пережить… — Он поглядел на священнослужительницу. Бессмертный не мог понять, что свело вместе этих двоих, но, несмотря на то что Кветцалли стояла над Володи с жертвенным ножом в руке, похоже, она его любит. — И мне кажется, есть кто-то еще, кого ты должен защищать. Боюсь, цапотцы углядят в ней предательницу. Ей тоже здесь оставаться небезопасно.

— Я мочь защищать двоих, — уперся Володи. — У меня есть широкая грудь и крепкая рука. Мочь хорошо защищать.

— Я знаю. Однако же может настать миг, когда в твоих силах будет помочь только одному из нас. Я не хочу, чтобы тебе довелось делать такой выбор. Уходи как можно дальше от моего королевства. Настанут лучшие времена — я пошлю за тобой. Ты ведь знаешь, для тебя всегда будет место рядом со мной.

Володи недоуменно покачал головой.

— Если капитан лейб-гвардия не есть рядом с король в тяжелый час, то когда же?

— Если нельзя выиграть бой, Володи, то нужно отойти и дождаться лучшего дня, чтобы сразиться за свое дело. Давай разойдемся по-хорошему. Я не стану спорить с тобой по поводу этого приказа. Так нужно.

Друсниец повесил голову на грудь. В этот миг Артакс ненавидел себя, но в глубине души знал, что отослать его было правильным решением.

— Матаан, ты не проводишь Володи к Золотым вратам? Мне хотелось бы, чтобы он покинул город сей же час. Он и его спутница могут идти, куда им вздумается.