Иван Иванович Лисичкин дошёл до Берлина и на центральной колонне правой стороны рейхстага оставил надпись: «Лисичкин, Калинин». Знай, мол, наших.

 Друг Ивана Ивановича председатель Рамешковского районного Совета ветеранов Серафим Михайлович Щербаков в то далёкое время партизанил в 1-й Калининской партизанской бригаде. С 4 на 5 июля 1943 года участвовал в «рельсовой войне», когда, по решению командования, все партизанские соединения одновременно подрывали железнодорожные пути в тылу противника с тем, чтобы он не смог вовремя подтянуть резервы с других фронтов на Курскую дугу. «Толовые шашки закладывали в стыках рельс, чтобы подрывались сразу две рельсы. Один подрывник за раз выводил из строя до километра путей», — вспоминает Серафим Михайлович. Партизаны вывели из строя до 100 тысяч километров путей, оказав существенную помощь войскам Красной Армии на Курской дуге.

 * * *

 Уходят в историю былые бои и сражения. Большую жизнь прожили их участники — наши уважаемые ветераны. Всё, что выпало на их долю, они выдержали как солдаты и как достойнейшие из граждан России. И дай им Бог здоровья на долгие лета!

 Апофеозом Курской битвы стало знаменитое танковое сражение под Прохоровкой. Дадим слово постороннему наблюдателю-исследователю Мартину Кэйдину, американскому историку, бывшему лётчику-испытателю. «Решающей схватке суждено было произойти между танковыми корпусами генерала Ротмистрова и дивизиями 2-го танкового корпуса СС. По приказу Гота немецкие командиры, собрав в кулак все боеспособные танки из рвавшихся к Обояни соединений, бросили их в направлении Прохоровки... Оба танковых командира, противостоящие друг другу в этой битве 12 июля, Ротмистров и Гот, не были незнакомцами: они уже сражались друг против друга под Сталинградом, когда Гот предпринял отчаянную попытку пробиться от Котельниково к окружённой армии Паулюса. В том сражении победа осталась за Ротмистровым, и это придавало ему уверенность перед схваткой...»

 Утром 12 июля Ротмистров находился на КП на холме юго-западнее

 Прохоровки. В составе его армии, усиленной двумя танковыми корпусами и полком САУ, насчитывалось около 850 боевых машин — большинство из них — Т-34, хотя имелось и некоторое количество тяжёлых КВ-1.

 Танковое сражение под Прохоровкой — со стороны немцев в нём участвовало около 750 танков, в том числе более 100 «Тигров» — началось в необычной манере, и начало его было неожиданным для обоих противников.

 Когда советские танки покинули свои укрытия и устремились вперёд, наблюдатели обнаружили, что почти столь же грозная немецкая бронированная армада также перешла в наступление и движется навстречу советским танкам.

 Советские и немецкие самолёты устремились на помощь своим войскам, но густая пелена дыма и пыли и перемешавшиеся боевые порядки мешали лётчикам отличить своих от чужих. В результате воздушные армады сцепились друг с другом, и над полем боя с утра до вечера, почти не затухая, кипели яростные воздушные бои.

 Через несколько минут первые эшелоны советских танков, ведя огонь на ходу, врезались в боевые порядки немцев, буквально пронзив их диагональным сквозным ударом. В близком бою «Тигры» и «Пантеры» лишились того преимущества, которое давали им их более мощные орудия и толстая броня.

 Казалось, весь мир содрогнулся от оглушительного грохота вспыхнувшей битвы. Гул сотен натужно ревущих моторов, лихорадочный артиллерийский огонь, разрывы тысяч снарядов и бомб, взрывающиеся танки, вой падающих самолётов — всё слилось в адском громе, не смолкавшем до наступления темноты.

 Через несколько минут более 1200 танков и САУ смешались в гигантском водовороте, окутанном пеленой дыма и пыли, озарённой вспышками сотен танковых орудий. Танки кружились на поле боя, наскакивали друг на друга посреди грохота орудий, всполохов огня, внезапных ярких вспышек взрывающихся танков и САУ.

 Поле боя оказалось слишком тесным для такого огромного количества боевых машин, и уже через час оно было усеяно остовами горящих, коптящих, искорёженных танков; многотонные башни взлетали от взрывов боеприпасов в воздух и отлетали на десятки метров. Битва распалась на ожесточённые яростные схватки между отдельными группами танков, непрерывно маневрирующими, чтобы сосредоточить огонь на таких же вражеских группах.

 В опустившейся на поле боя ночной мгле ещё долго можно было видеть костры догоравших остовов танков и сбитых самолётов. Вермахт потерял 350, а возможно, и 400 танков, у Гота осталось не более 350 машин, тогда как у Ротмистрова имелось около 500! На следующий день Гитлер вызвал к себе в ставку Манштейна и Клюге и приказал сворачивать операцию «Цитадель». Но было уже поздно: инициативой владели Рокоссовский и Ватутин. Началась наша наступательная операция.

 Такого сражения не было нигде ни до 1943 года, ни после вплоть до наших дней. Маршал Г.К. Жуков впоследствии писал: «Здесь были не только разгромлены отборные и самые мощные группировки немцев, но и безвозвратно подорвана в немецкой армии и народе вера в гитлеровское фашистское руководство и в способность Германии «противостоять всевозрастающему могуществу Советского Союза».

 Танковые сражения на Курской дуге вспоминает бывший старший механик-водитель тяжёлого танка техник-лейтенант КВ-1C тверич Иван Павлович Камшилин (родился в 1922 году).

 * * *

 К началу сражения на Курской дуге Иван Камшилин уже имел опыт танковых боёв под Сталинградом в составе 27-го гвардейского танкового полка прорыва (21 танк, из них один — командирский). Машина КВ-1C по тем временам была грозным оружием: 76-мм пушка, комплект из 115 снарядов, 500 патронов, 36 гранат, экипаж 5 человек.

 ***

 «5 июля 1943 года мы находились под станцией Поныри. Примерно в километре от переднего края наши танки находились в «танковых» окопах, хорошо замаскированные, метрах в 300—400 друг от друга. Такие же запасные окопы были вырыты в пяти километрах от нас, это была вторая линия нашей обороны. В нишах окопов размещалось около 200 снарядов — как запасные, на всякий случай.

 Нашей целью было только прорвать оборону немцев и пропустить вперёд тридцатьчетвёрки. Артиллерия немцев была удалена от нас где-то на 12 километров, поэтому мы для них были недосягаемы.

 Почва повсюду — чернозём, стояла жарища, поверхность чернозёма превратилась почти в асфальт, с той разницей, что рождала чёрную пыль, мелкую, лёгкую, как сажа. Страшнее этой пыли не придумаешь.

 Часа в три утра вздрогнула земля. Никто не понял, что произошло, это потом узнали о нашей артподготовке. К 4 часам утра мы быстро заняли свои передовые окопы. Развиднелось. В слабом свете утра мы увидели вдали на передовой огромной высоты чёрную стену от горизонта до горизонта. А погода — ни ветерка. Стену эту из чернозёмной пыли образовали разрывы снарядов и начавшийся бой пехоты. Над ней — немецкие самолёты группами по 50, по 100 машин и больше шли на наш передний край, где засела пехота и артиллерия. С воздуха посыпались не бомбы, а какие-то «коробки», они, раскрываясь, стали засыпать большую территорию мелкими минами, звук разрывов которых напоминал звук рассыпавшегося по листу железа гороха. Волна за волной шли самолёты, по ним не били наши зенитки, ничего не стреляло, шла страшная обработка нашего переднего края. Потом всё стихло.