— Шесть пять, — объявил Гэс. — Продолжайте, мистер Пулэм.

Я наблюдал за Гэсом уголком глаза. Слава богу, я еще не успел растолстеть и отяжелеть и мог оказать ему достойное сопротивление. Мяч снова отскочил от стенки, и сильным ударом я послал его в угол. Гэс промахнулся, и я выиграл сет.

— Ого! — крикнул он и постучал ракеткой по стене. Возможно, Гэс проиграл умышленно, но не думаю. Мне вспомнилось, что говорил Шкипер. «Когда играешь, — внушал он, — вкладывай в игру все свое сердце и душу». Именно так я и играл, и все же на корте, если можно так сказать, я присутствовал только наполовину: вторая моя половина была там, с Мэрвин Майлс.

Мяч отскакивал то от задней стенки, то от боковых, то прилетал из углов, и, отбивая его то справа, то слева, я все думал и думал о Мэрвин.

Я вспомнил, как признался ей в любви.

— Внимание! — крикнул Гэс.

…Что произошло бы, если бы я так, между прочим, позвонил ей и спросил, как она поживает? В конце концов, что тут особенного? Наоборот, это можно было бы рассматривать как ответную любезность с моей стороны, — ведь она звонила мне весной прошлого года.

— Тринадцать двенадцать, — объявил Гэс. — Продолжаем.

Я не мог понять, что на меня нашло. Она была замужем, я был женат, а кто же ведет междугородные телефонные разговоры с замужними женщинами, проживающими в Нью-Йорке?

«Любимый, — написала она на поздравительной открытке много лет назад, — неужели ты не вернешься?»

— Хорошо, — сказал Гэс. — Давайте сыграем еще одну партию.

Гэс получал жалованье за свой энтузиазм.

— Пожалуйста. Давайте сыграем. Начинайте.

Снова со свистом полетел мяч. Сквош — темпераментная игра, она способна встряхнуть вас лучше и быстрее, чем любая другая. Гэс пытался оттеснить меня к стенке, я же старался вернуться к месту подачи. Мэрвин Майлс, наверное, забыла меня и, конечно, решит, что я либо пьян, либо сошел с ума.

— Четырнадцать двенадцать! — крикнул Гэс. — Конец. Пошли переодеваться.

Я понимал, что должен выбросить из головы свои мысли, иначе и в самом деле сойду с ума.

Я был весь мокрый и с трудом переводил дыхание, когда стаскивал с себя тенниску.

— Спасибо, Гэс. Мы сыграли замечательно.

— Спасибо и вам, мистер Пулэм.

Я встал под душ, до предела отвернул кран и едва не задохнулся, когда на меня обрушились струи холодной воды. Но я не сдвинулся с места, пока не начал замерзать. Только тогда я вышел из-под душа и сразу почувствовал, как стремительно побежала кровь по моим жилам. Обсыхая перед камином, я наслаждался ощущением приятной усталости и облегчения. Поджидавший меня мистер Бумер немедленно принялся рассказывать, как иэльцы на половине дистанции вырвались на корпус вперед и еще больше усилили темп. Потом, без всякого перехода, он спросил, не откажусь ли я от стакана мартини, и я ответил, что не откажусь, хотя по-прежнему был здесь только наполовину. Часы показывали четверть восьмого, то есть время, когда плата за междугородные переговоры взималась по льготному тарифу. Глупо, но почему-то именно льготный тариф пришел мне на ум в ту минуту.

— Команда в лодке подобралась замечательная, — долетал до меня голос мистера Бумера. — На воде люди быстро становятся настоящими друзьями.

Я посмотрел на голову лося, висевшую над камином, и откашлялся.

— Льюис! — крикнул я. — У вас есть телефонный справочник Нью-Йорка?

— Есть прошлогодний, мистер Пулэм.

— О, — заметил мистер Бумер. — Вы хотите позвонить в Нью-Йорк?

Я снова откашлялся.

— Да. Мне нужно позвонить.

Не могу понять, почему мне показалось, что я делаю что-то нехорошее, сообщая ему, что собираюсь позвонить в Нью-Йорк. Страницу за страницей листал я телефонный справочник. Его звали Рэнсом, Джон Рэнсом, служебный адрес — Бродвей, квартира — Парк-авеню, телефон Рейнлендер четыре… Теперь, после того как я сказал, что хочу позвонить в Нью-Йорк, мне уже нельзя было отступать.

— Льюис, — попросил я, — принеси мне еще стакан мартини.

— Вот это правильно, — одобрил мистер Бумер. — После нового стакана мартини разговор с Центральной телефонной станцией пойдет куда лучше.

Я чувствовал, что не смогу зайти в телефонную кабину, если не выпью еще одного стакана, но в конце концов, что особенного я собирался сделать? Всего лишь позвонить в Нью-Йорк своей старой приятельнице. Ее телефон — Рейнлендер четыре…

— Поставь мой стакан на стол, Льюис, — распорядился я. — Сейчас я вернусь.

Ее телефон — Рейнлендер четыре… Я уже был в кабине в вестибюле и набирал номер телефона междугородной. Отступать было поздно.

— Нью-Йорк-сити, — сказал я. — Рейнлендер четыре…

— Не отходите от телефона, — ответила телефонистка. Затем послышались короткие гудки. — Нью-Йорк, Рейнлендер четыре…

Предположим, она дома, но что — о боже милосердный — я скажу ей? Как объясню, зачем позвонил? Если я спрошу только, как она поживает, ей покажется, что я сошел с ума.

— Нью-Йорк на проводе, — сообщила телефонистка. — Бостон вызывает Рейнлендер четыре…

— Алло, квартира мистера Рэнсома, — услышал я звучный, мягкий голос.

Должно быть, отвечал камердинер. Ведь Мэрвин говорила, что она обязательно заведет камердинера.

— Дома миссис Рэнсом? — спросил я.

— Миссис Рэнсом обедает.

Я с облегчением перевел дух.

— Ну что ж, если она обедает, я не буду ее беспокоить.

— Как мне доложить, кто звонил, сэр?

— Не важно. Я не хочу беспокоить ее, — ответил я и повесил трубку.

Затем я вынул носовой платок и вытер лоб. Мне припомнилось, как я почувствовал себя однажды в кресле зубного врача, когда мне дали дозу анестезирующего газа. Вначале все перед моими глазами подернулось туманом, потом мне в голову полезли всякие нелепые мысли, но неожиданно сознание прояснилось, и я обнаружил, что нахожусь в кабинете зубного врача и что врач склонился надо мной.

— Надеюсь, вам было не очень больно? — спрашивал он.

Точно такое же ощущение появилось у меня, когда я вышел из телефонной кабины. Теперь все было позади, я сделал то, что собирался сделать, — позвонил ей. Все было позади, и я мог не ломать себе голову, как еще несколько минут назад. Это никогда больше не повторится. Я сразу почувствовал себя прекрасно. Мои мысли вернулись к тому, чем сейчас занята Кэй, какие новости о войне передаются по радио. Стакан мартини ожидал меня на столе в большой комнате.

— Ну что ж, — сказал я. — Так-то вот. — Теперь я мог уделить все свое внимание мистеру Бумеру. Ничего подобного я раньше не переживал, и теперь с этим было кончено.

— Вам удалось дозвониться? — поинтересовался мистер Бумер.

— О да. Я позвонил, но они обедают.

Конечно, я мог бы снова позвонить через час, после того, как она кончит обедать, но знал, что не позвоню. Я побывал в бурном, полном опасностей плавании, но благополучно вернулся. Один, без Мэрвин Майлс.

Вернувшись в город, я сразу же положил связку всех нужных ключей в левый карман брюк. Видимо, из таких вот незначительных деталей и состояла большей частью моя жизнь — не забыть, что ключи у меня с собой, не забыть взять бумажник с шоферскими правами, не забыть заехать в аптеку и купить крем для бритья. По меньшей мере трижды я похлопал себя по карману — так хотелось мне убедиться, что ключи у меня и мне не придется мучиться, когда я вернусь домой. Однажды, после обеда в клубе, где я, по всей вероятности, выпил лишнего, мне пришлось звонить у своей двери не меньше получаса, прежде чем кто-то проснулся. Хотя этот случай был много лет назад, Кэй до сих пор его не забыла. Вдобавок ко всему, что сегодня случилось, не хватало только, чтобы она подумала, будто я ушел злой и напился, как другие мужья, о которых ей рассказывали.

Дождь почти перестал, когда я вышел из клуба, и город выглядел каким-то светлым и оживленным, как всегда в начале осени. Я проходил мимо витрин с новыми платьями, красными, голубыми и зелеными шляпами и охотничьими костюмами; окна цветочных магазинов привлекали взгляд цветущими растениями. Я зашел в один из них и купил дюжину чайных роз на тот случай, если Кэй еще не спит; пусть она знает, что я думал о ней.