— Я полагаю, что теперь ты уже достаточно взрослый, чтобы пить коньяк, — заметил он.

— Отец, я должен сказать тебе кое-что, — заговорил я. — В понедельник я уезжаю в Нью-Йорк. Я поступил на работу в рекламную фирму.

Мэрвин Майлс как-то спросила меня, когда я влюбился в нее (думаю, что этот вопрос многие задают друг другу); я ответил, что полюбил ее с первого взгляду. Я как раз переживал такое состояние, когда подобные вещи кажутся вполне правдоподобными. Вообще же прошло довольно много времени, прежде чем я заметил Мэрвин Майлс. Но повторяю, в те дни, работая в фирме Д. Т. Балларда, я находился именно в том состоянии, когда можно влюбиться в кого угодно. Мэрвин Майлс, безусловно, не относилась к типу девушек, способных мне понравиться, ибо в двадцать четыре года меня не влекло ни к чересчур темпераментным, ни к чересчур осведомленным особам. Мэрвин не была моим идеалом, однако в ее характере проявлялось нечто такое, на что я привык полагаться. Это не значит, что сам я был слабовольным человеком. Мужчины, слишком уж зависящие от женщин, никогда не вызывали у меня восхищения. Истина заключалась в том, что первые недели в фирме Д. Т. Балларда я провел в каком-то тумане и чувствовал себя еще более беспомощным, чем в армии.

Недели две мне ничего толком не удавалось понять, а Биль не мог прийти на помощь, так как все время участвовал в совещаниях по поводу «счета Коуза». Этот термин начинал мелькать в разговоре всякий раз, когда речь заходила о рекламировании продукции фирмы Коуза по торговле мылом, с которой мистер Баллард только что подписал контракт. Имелась мыльная стружка Коуза и несколько сортов туалетного мыла Коуза. Биль и мистер Кауфман трудились над рекламой одного из этих сортов, пытаясь обеспечить ему самый широкий спрос со стороны мужчин.

— Ты пока еще не в состоянии понять это, — сказал как-то Биль. — Откровение снизойдет на тебя мгновенно, как яркая вспышка света. — Он повел плечами. — Ты займешься вот чем. Это обобщенные данные, поступившие из пяти важнейших городов о туалетных комнатах гостиниц и мужских клубов. Тут сказано, что и где используется — жидкое мыло, или мыльный порошок, или мыльная стружка, и каких сортов. Тебе предстоит на основании обзоров вести соответствующую таблицу. Вот тебе лист бумаги, садись и начинай.

Предложенная мне работа носила более или менее канцелярский характер. Подобную работу я и раньше выполнял добросовестно и с прилежанием, а теперь, даже в свободное время, я стал интересоваться уборными гостиниц и типами мыльниц, приделанных около раковин. Недели через две я ни о чем другом и думать не мог, а затем обнаружил, что моя голова битком набита всякими интересными сведениями, вроде того, какое мыло употребляется в «Клубе лосей»[18] в Давенпорте, в штате Айова или в Торговой гостинице в Батон-Руж.

Обычно я принимался за свою мыльную таблицу с утра, сидя рядом с Мэрвин Майлс. Входя, я желал ей доброго утра, и на этом наш разговор заканчивался. Биль, как правило, отсутствовал, так что мы целыми часами сидели в кабинете одни, почти не разговаривая. У меня не было времени присматриваться к Мэрвин, поскольку все новые и новые мыльные обзоры поступали почти непрерывно.

Как-то в мае, если мне не изменяет память, когда истекла уже третья неделя моей нью-йоркской жизни, меня и Мэрвин послали выполнить одно поручение вне конторы. Я только успел повесить шляпу и заняться своей мыльной таблицей, как ко мне обратился Биль.

— Тебя хочет видеть Кауфман, — сказал он. После моей первой встречи с Кауфманом я почти не видел ни его, ни мистера Балларда.

— Он собирается уволить меня?

— Он просто хочет тебя видеть. Держись так, будто ты куда-то торопишься.

Мистер Кауфман восседал за своим аккуратно убранным пустым столом. Мэрвин Майлс расположилась около стены и слушала, как мистер Кауфман разговаривает с художником и одним из сотрудников художественного отдела. На столе перед ним лежал сделанный пером рисунок молодого человека во весь рост, в тяжелом и длинном пальто, наблюдающего за каким-то спортивным зрелищем, если судить по его полевому биноклю и спортивному флажку Иэльского университета. Мистер Кауфман сидел, поставив локти на стол и подперев подбородок ладонями своих коротеньких, толстых ручек. Художник был лысым, по внешнему виду процветающим человеком средних лет. Я вошел как раз в ту минуту, когда мистер Кауфман хмуро посматривал на рисунок, а художник хмуро посматривал на мистера Кауфмана.

— Не могу вам сказать, мистер Элсмир, что именно тут неладно, — говорил мистер Кауфман. — Рисунок просто не передает идеи. Ну, например, вы не видите ни пуговиц, ни стежков на подкладке.

На лице мистера Элсмира появилось раздраженное выражение.

— А можно спросить у вас, — поинтересовался он, — удавалось ли вам когда-нибудь разглядеть на таком расстоянии пуговицы на пальто?

— Какое мне дело до расстояния! — ответил мистер Кауфман. — Я плачу вам не за расстояние.

Тут он увидел меня и нахмурился еще больше.

— А вам что нужно? — буркнул он.

— Мне сказали, что вы хотели меня видеть, мистер Кауфман.

— Ах да, да! Вы Пулэм, не так ли? Ну что ж, садитесь рядом с мисс Майлс. Нет, не садитесь. Подойдите сюда и взгляните на рисунок. Сейчас, мистер Элсмир, мы узнаем впечатление совершенно нового человека. Пулэм, о чем вы думаете, когда смотрите на рисунок?

— Не знаю, сэр. Я не понимаю, что вы имеете в виду.

Мистер Кауфман стукнул кулаком по столу.

— Вот вам, пожалуйста! — воскликнул он. — Теперь вы получили ответ, правда? Человек смотрит на ваш рисунок, за который вы берете с нас тысячу долларов, и ему не понятно, что сие означает!

Мистер Элсмир взглянул на меня, и макушка его лысой головы побагровела.

— А может, он вообще не способен соображать, — заметил он.

Мистер Кауфман ткнул пальцем в мистера Элсмира.

— Неужели вы хоть на минуту допускаете, что обычный человек, увидев этот рисунок, будет что-то соображать? Боже мой, мистер Элсмир! Мы не хотим быть и не будем интеллектуалами. Ну-ка, Пулэм, взгляните на рисунок еще разок. Что вам прежде всего бросается в глаза — человек или пальто?

Казалось, оба они с нетерпением ожидают моего ответа.

— Человек, — сказал я.

— Вот вам, пожалуйста! — снова воскликнул мистер Кауфман. — Вопрос исчерпан. Пальто выставляет человека на первый план. Мистер Джек, вы не находите, что в рисунке не чувствуется мысли?

Сотрудник художественного отдела откашлялся.

— Рисунок выполнен прекрасно, — сказал он. — Работы мистера Элсмира пером несравненны. Что же касается мысли… да, пожалуй, здесь действительно не чувствуется мысли.

— Ну, хорошо, — продолжал мистер Кауфман. — В таком случае нам придется внести эту мысль. Изобразите рядом с мужчиной девушку. Пусть она смотрит на его пальто. Пусть легкий ветерок раздувает полы пальто и показывает его подкладку. Выньте у него из руки флажок и опустите его руку в большой, вместительный карман. Нарисуйте высокий поднятый воротник, прикрывающий уши. На рисунке надо прежде всего показать пальто — пальто, а не человека. Девушка томится страстным желанием заполучить такое же пальто. Она представляет себе, как наслаждается молодой человек, чувствуя теплую шерстистую подкладку. Если вы, мистер Элсмир, хотите и впредь работать с нами, вам придется думать. Переделайте рисунок как можно скорее и приходите снова, да не пытайтесь слишком разрисовывать девушку. Дело не в девушке, а в пальто. Ну, хорошо. Можете взять рисунок.

Мистер Кауфман повернулся ко мне. Выражение его лица оставалось серьезным.

— Ну-с, пододвигайте стул, мисс Майлс, пододвигайте стул. Вы понимаете, мисс Майлс, не так ли? Быстрое резюме мнений, нечто теплое, нечто человеческое, нечто такое, что можно было бы прочесть вслух. Попытайтесь объяснить мистеру Пулэму, в чем тут дело. Кстати, я проверю, дошла ли до вас моя идея.