— Алло, Гарри! Сядь и подожди минуту, — попросил Биль и принялся шагать взад и вперед по мягкому ковру.

— Биль, почему ты не сообщил мне, что работаешь в таком месте?

— Не плохо, а? Впрочем, все это одна пыль в глаза… улавливать простаков из Детройта. Не мешай мне.

Биль снова принялся ходить взад и вперед.

— Мисс Прентис, зайдите ко мне на минуточку. Это мистер Пулэм… Мисс Прентис. Сделайте себе заметку достать «Арабские ночи» Бартона… Каждый шофер — сам себе калиф из Багдада.

— Биль, ты, случайно, не свихнулся?

— Послушай, Гарри, убирайся-ка ты отсюда. Ты же знаешь, что мне нужно, когда я работаю. Приходи в половине шестого ко мне на квартиру.

— На квартиру?

— Да, в мои апартаменты. Я живу сейчас в городе, у меня есть своя квартира и камердинер-япошка. Его зовут Хоручи. Мисс Прентис, позвоните мне домой и скажите Хоручи, что придет мистер Пулэм. Велите ему приготовить коктейль мартини. Я вернусь в половине шестого, и мы позовем Мэрвин, она работает у Балларда, а потом отправимся в «Алгонквин». Сегодня вечером у меня назначена там встреча кое с кем из ребят. Ну, а после можно будет пойти на какое-нибудь музыкальное ревю, любое музыкальное ревю. Мисс Прентис, дайте мистеру Пулэму мой адрес…

— Биль, — вмешался я. — Мэрвин Майлс… не нужно…

— Ты не хочешь видеть ее?

— Я просто хочу поговорить с тобой.

— Ну хорошо. В таком случае, марш ко мне на квартиру. Мы встретимся в половине шестого… Мисс Прентис, так на чем я остановился?

Только оказавшись в квартире Биля, я понял, что он, должно быть, зарабатывает кучу денег. Квартира состояла из огромной комнаты, похожей на театральную студию, и спальни. Дверь открыл японец в белой куртке. Еще до прихода Биля в квартире появилась какая-то блондинка. Она довела до моего сведения, что ее зовут Фрэнчин Парк и что я могу называть ее просто Фрэнчин; я представился ей как один из друзей Биля.

— Да, да, — подхватила девушка, — у Биля действительно есть всякие курьезные приятели.

— По всему видно, что дела Биля идут чертовски хорошо, — сказал я.

— Еще бы!

— А умен все-таки Биль!

— Умен? Как бы не так! Просто ловкач, скользкий, как вьюн. Вот уж кому рога не наставишь!

Хоручи подал нам по бокалу с коктейлем, затем еще по одному.

— Да я не собираюсь этого делать, — сказал я.

— А кто говорил, что я собираюсь?

— Не знаю. Я не говорил.

— Так что же вы тогда имели в виду?

— Один бог ведает.

— А вы не очень-то умны, хотя довольно милы, — резюмировала Фрэнчин.

— Знаете, это же просто забавно! Именно так отзывались обо мне и многие другие девушки.

— Стало быть, так уж вы себя с ними ведете. Вы — в самом деле так себя с ними ведете?

В эту минуту Хоручи кинулся к двери и впустил Биля. Тот бросил пальто и шляпу японцу, взглянул на меня и засмеялся.

— Здравствуй, Билли, — обратилась к нему Фрэнчин.

— Здравствуй. Как ты сюда попала?

— Да ты же сам пригласил меня, мерзавец эдакий!

— Постой, постой… Ну да, правильно. Невозможно все запомнить. — Биль взглянул на меня и снова рассмеялся. — Ну-с, вот мы и у меня.

— И что же мы будем делать дальше? — поинтересовалась Фрэнчин.

— Послушай, красотка, — осклабился Биль. — Отправляйся-ка в спальню и попудри носик. Гарри нездешний парень, и мне надо поговорить с ним.

— И я тоже хочу говорить с Гарри, — заупрямилась Фрэнчин.

Биль подошел к кушетке и заставил Фрэнчин встать. Хоручи открыл дверь в спальню.

— Марш отсюда, — приказал Биль. — И не вздумай мешать нам. Хоручи, закрой ее на замок.

Он провел ладонью по своим волосам.

— Ну и денек же сегодня выдался!

— Кто эта Фрэнчин? — спросил я.

— Да так, никто. Если человек работает столько, сколько я, должен же он иногда отдыхать. Кроме того, Фрэнчин нравится всем ребятам из Детройта. Да ты не морщись, мой мальчик!

— А я не морщусь.

— Нет, морщишься. Пора бы привыкнуть к таким вещам. Побольше терпимости, мой мальчик, побольше терпимости.

— Терпимости мне и без того не занимать.

— Ну и слава богу. Как поживаешь?

— Неплохо, Биль. Я очень счастлив!

— Да ну! Это почему же ты очень счастлив?

— Потому что помолвлен. Официально помолвка будет объявлена на будущей неделе.

— Помолвлен? — переспросил Биль и замолчал. Фрэнчин отчаянно колотила кулаками в дверь спальни. — Я знал ее?

— Да. Это Кэй.

Биль подошел к столу и поставил на него бокал.

— Кэй? Ты помолвлен с Кэй?

Меня удивило, что на этот раз он соображал так медленно, хотя обычно схватывал все на лету.

— Да, — подтвердил я. — Ты помнишь ее — Кэй… Корнелия Мотфорд.

— Разумеется, помню. Ты связал себя по рукам и ногам, если обручился с Кэй.

Биль засунул руки в карманы тщательно отглаженных брюк. Потом вынул одну руку, растопырил пальцы и уставился на них.

— Да, ты, конечно, связал себя.

Его поведение, его костюм, его квартира — все это, вместе взятое, начало меня раздражать.

— Уж если тебе угодно знать, — сказал я, — так я рад, что такая девушка, как Кэй, хочет выйти за меня замуж.

Биль покраснел, складки в уголках его губ стали глубже.

— Гарри, не знаю почему, но я ужасно люблю тебя.

— И я тебя. Надеюсь, ты не откажешься быть моим шафером?

Биль протянул мне руку.

— Не подумай, что я не рад. Кэй прекрасная девушка. Не забудь передать ей от меня самый горячий привет.

— Конечно, передам.

— Мне просто трудно свыкнуться с этой мыслью, — продолжал Биль, — но чем больше я думаю, тем больше мне нравится твоя женитьба. Давай выпьем еще по бокалу, и я выпущу Фрэнчин.

Теперь я был рад, что приехал в Нью-Йорк. Теперь, после того как я повидался с Билем, все мои сомнения окончательно рассеялись. Я хотел вернуться к Кэй, вернуться в тот мир, которому принадлежал.

— Гарри, а ты сообщил об этом Мэрвин Майлс?

— Нет.

— Ну хорошо. Я скажу ей сам.

Как мне теперь представляется, после рождественского сочельника не я управлял событиями, а события управляли мной. Весь мир привык к мысли, что мы с Кэй должны пожениться, и все были довольны этим. Девушки, мои приятельницы, как и подруги Кэй, по-прежнему были милы со мной, но уже не проявляли ко мне такого интереса, как раньше. Когда я поделился своими наблюдениями с Кэй, она ответила, что то же самое происходит с ее знакомыми молодыми людьми. Все как-то отдалились от меня и Кэй, предоставляя нас самим себе. Сесилия Леверет, например, при нашей встрече изо всех сил старалась казаться любезной. Она заявила, что Кэй девушка хоть куда, хотя и старше ее (Сесилия помнила Кэй по школе, когда та была уже совсем взрослой и прекрасно играла в травяной хоккей), и тем не менее Сесилия уже ни разу не приглашала меня зайти к ним. Мы с Кэй были целиком представлены самим себе, словно, кроме нас, во всем мире никого не существовало.

По правде говоря, и с Кэй я мог встречаться не так уж часто. То она с матерью отправлялась приобретать одежду, простыни, полотенца, то мы вместе с миссис Мотфорд ходили по городу и осматривали дома и квартиры. Не раз заводили мы разговор о том, где станем жить после женитьбы — в Кэмбридже, в Бруклине или здесь, в городе, и в конце концов сняли небольшой дом недалеко от Эспланады. Вслед за этим началось бесконечное хождение по магазинам, где все мы трое — я, Кэй и миссис Мотфорд — рулон за рулоном перебирали обои и кусок за куском просматривали драпировочные ткани. Однажды я заикнулся было, что Кэй могла бы и без моей помощи выбрать нужные обои и драпировки, благо разбирается в них лучше меня, но добился только того, что навлек на себя ее неудовольствие. Наш дом будет в такой же степени мой, как и ее, заявила она, к тому же я должен понимать ее стремление обставить квартиру в соответствии с моими вкусами. Тогда я высказал пожелание отделать гостиную зеленым. Однако Кэй и миссис Мотфорд, которые только что спорили на эту тему не меньше часа, вдруг в один голос заявили, что зеленый цвет безобразен, раздражает глаз и не идет Кэй. Потом выяснилось, что Кэй утомлена и что миссис Мотфорд тоже утомлена, и на следующий день все начиналось сначала, и мы снова просматривали груды обоев всех цветов и оттенков.