— Он укусил меня. Вот чему их учат в Дартмуте!

— Укусил тебя? — переспросил кто-то, как и хотелось Боджо.

— Не верите, да? Следы зубов видны до сих пор. Можете снять с меня штаны, если не верите. Ну-ка, кто-нибудь помогите мне снять штаны. — Это было интересное зрелище. Все сомнения в том, что его укусили, мигом исчезали.

— Так вот, ребята, как обстоят дела. Не знаю, что у нас теперь получится с Иэлем.

Все это происходило как раз в то время, когда нам нужно было во что бы то ни стало выиграть у Иэля, и вечером накануне игры произошло нечто необычайное. Часов в семь в общежитии послышался голос Боджо.

— Эй вы! — кричал он. — Заходите ко мне!

У меня сидел Биль Кинг, и он тоже присоединился к нам, когда мы направились в комнату Боджо. Боджо сидел в кресле, а рядом стоял Сэм Грин.

— Привет, ребятишки, — обратился к нам Боджо. — Привет, Кинг. Можешь не уходить. Сэмми Ли сейчас приведет сюда всю команду, и мне бы хотелось, чтобы меня окружали друзья.

Мы выстроились вдоль стены, не спуская взглядов с Боджо. Каждый из нас понимал, что удостоился неслыханной чести. Постоять здесь, оказаться свидетелем подобной сцены — не всякому жалуется такая привилегия.

— Это, конечно, чепуха, — продолжал Боджо, — но мне вроде бы нравится, когда вы со мной.

— Может, мне лучше уйти? — спросил Биль Кинг. — Тут соберется куча людей…

— Да нет же, черт возьми! — возразил Боджо. — Оставайся, раз уж пришел.

— Идут! — закричал Сэм.

Послышался топот ног, и минуту спустя вестибюль и комната Боджо заполнились людьми. Первый вошел помощник тренера Сэмми Ли — пожилой человек с мясистым квадратным лицом, голубыми глазами и коротко подстриженными волосами.

— Я привел мальчиков взглянуть на тебя, — заговорил Сэм Ли. — Как твои дела? — Он положил руку на плечо Боджо, повернулся к группе и продолжал: — Ну-с, молодцы, вот он, Боджо Браун, и я надеюсь, все понимают, что мы думаем о Боджо Брауне. Все мы знаем, что завтра Боджо Брауна не будет с нами, и все мы понимаем, что это значит. Но есть нечто такое, что может сделать каждый из вас. Я хочу, чтобы каждый из вас подошел к Боджо Брауну, пожал ему руку и заверил его, что хотя завтра его и не будет с нами, мы все равно спустим шкуру с иэльцев. Ну-ка, молодцы, пожмите ему руку!

Я почувствовал, что задыхаюсь и к горлу у меня подкатывается комок. Кого бы ни тронула строгая торжественность этой сцены! По мере того как члены команды гуськом проходили перед Боджо Брауном, обращаясь к нему с какими-то бессвязными словами, его лицо багровело все больше.

— Может, хочешь сказать им несколько слов? — спросил Сэм Ли.

Боджо схватил костыль и, опираясь на него, встал. Все мы не знали, куда деться от смущения, заметив, что в глазах Боджо блестели слезы.

— Одно я могу сказать, — заявил он, — всыпьте им по первое число! Долой Иэль! — Голос у него сорвался на рыдание, он сел и закрыл лицо руками.

— Ребята, — заявил Сэм Ли, — я не стану говорить, что мы сейчас испытываем. Что тут скажешь? Трижды «ура» Брауну!

Я не знаю, можно ли наблюдать сейчас такие сцены, но знаю, что тогда я плакал и не стыдился своих слез, как не стыдился своих слез и Боджо. На цыпочках, тихо и благоговейно, мы вышли, и минуту спустя я оказался в своей комнате вместе с Джо Бингэмом и Билем Кингом.

— Боже мой! — воскликнул Джо. — Вот уж чего я никогда не забуду!

Биль Кинг закурил сигарету.

— Я тоже не забуду, — ответил он. — Меня прямо-таки тошнит.

— Что ты имеешь в виду, Биль? — осведомился я.

— Меня тошнит от этой сцены.

Я взглянул на Джо Бингэма и прочитал на его лице глубочайшее возмущение. Биль Кинг спокойно дымил сигаретой.

— Подожди минуту, прежде чем возражать, — сказал он. — Подожди и подумай: о чем тут плакать? Боджо Браун не отправляется на тот свет, правда? Так о чем же плакать? Предположим, мы не побьем Иэль. Ну и что? Речь-то идет всего лишь о футбольной игре.

Джо Бингэм первым обрел дар речи.

— Никогда не думал, — проворчал он, — что ты такой сукин сын. Если тебе не по вкусу мои слова, давай выйдем и закончим наш разговор на улице.

Биль Кинг стряхнул пепел с сигареты.

— Да он шутит, Джо, — вмешался я. — Биль, тебе просто захотелось подразнить нас?

— Ты прекрасно понимаешь, что я прав, — ответил Биль. — И вообще, какое значение имеет, выиграем мы или проиграем?

— Огромное, особенно если ты начнешь высказывать свое мнение на каждом перекрестке. Люди возненавидят тебя, ты наживешь кучу неприятностей, выставишь себя на посмешище.

— Но ты же понимаешь, что я прав, — повторил Биль. — Больше того, вы оба понимаете, что я прав.

— Да-а, — протянул я. — Дух у тебя совсем не тот, что нужно.

— К черту дух! — воскликнул Биль. — Спокойной ночи, ребята.

Я и Джо Бингэм, кажется, вздохнули с облегчением, когда Биль Кинг ушел и мы остались одни.

— Гарри, — обратился ко мне Джо.

— Ну?

— Почему ты молчишь?

— Я думаю.

— А ты знаешь, о чем я думаю? По-моему, он нытик.

— Все возможно.

— Боже мой, — продолжал Джо Бингэм. — Я бы хотел, чтобы он в свое время учился вместе с нами в школе, Вот если бы его слышал Шкипер! Мы бы избили его до потери сознания и хорошенько прополоскали под помпой.

— Да, — согласился я. — Наверное, так бы мы и сделали.

— Мне кажется, — добавил Джо, — что тут полным-полно таких радикалов-мерзавцев, которым университет не дает ровным счетом ничего и которые просто не понимают, что такое университетские традиции. Знаешь, Гарри, мне даже несколько жаль его. Он мог бы стать неплохим парнем, если бы в какой-нибудь порядочной школе из него выбили всю эту дурь.

По приглашению Биля я ездил к нему в Нью-Джерси на рождественские каникулы, но ничего особенного из этой поездки не запомнил, если не считать того, что жил он очень скромно вместе с отцом и теткой, старой девой. Отец Биля — архитектор, худощавый, седой, страдающий ревматизмом человек — всегда разговаривал каким-то раздраженным тоном. Убогий, серый домик, крытый бурым гонтом, находился в пригороде; к домику примыкал небольшой участок. Семью обслуживала одна служанка. В то время я не обратил на это внимания, но теперь думаю, что большую часть работы по дому выполняла Элли, тетка Биля, если только она не читала, не играла в бридж или не занималась штопкой. По вечерам мы обычно усаживались за бридж; между тетей Элли и отцом Биля то и дело возникали ссоры из-за карт; ссоры возобновлялись по утрам, за завтраком, и велись до тех пор, пока мистер Кинг не уходил к поезду 8.15. Биль однажды сказал тете Элли, что она выглядит настоящей дамой пик и что у нее точно такое же выражение лица, особенно когда она одета в черное; тетя Элли никогда не забывала, кто какой картой пошел. Дома мы редко играли в карты вообще и еще реже в бридж, так как мать считала его пустой тратой времени и утверждала, что куда приятнее вести интересный разговор.

В первый вечер я подумал, что возненавижу свое пребывание в доме Биля, но вскоре должен был признать, что мне у них очень нравится. Мне нравилось все, что говорили мисс Кинг и мистер Кинг, мне нравилось, что они относились к нам, как к взрослым. Отец Биля, если не играл в бридж, проводил время за чтением; за столом он говорил быстро, потому что, по его словам, предпочитал слушать самого себя, а не нас. Во время обеда, за супом, он вдруг начинал доказывать, что арабы интересные люди, и рассуждал об Аравии вплоть до сладкого.

— Биль ничего не знает, — обычно говорил мистер Кинг. — Он никогда не возьмет книгу в руки.

— У старика опять ноет нога, — объяснял Биль.

Особенно хорошо запомнились мне следующие слова мистера Кинга.

— Биль по-настоящему умен, — сказал он. — Это у него от меня. Я, пожалуй, самый умный из всех, кого знаю. Я могу без всяких усилий, как и Биль, заучить все, что надо. Я настолько умен, что понимаю, какие идиоты все мои коллеги. Вот потому-то я и оказался у разбитого корыта. Я всегда был слишком умен и слишком высокомерен. Вот подождите, если вы не поссоритесь с Билем, то увидите, куда заведет его ум.