<Весна 1905 Париж> «И с каждым мгновеньем, как ты отдалялась…» И с каждым мгновеньем, как ты отдалялась, Всё медленней делались взмахи крыла… Знакомою дымкой душа застилалась, Знакомая сказка по векам плыла… И снова я видел опущенный локон, Мучительно тонкие пальцы руки; И чье-то окно среди тысячи окон, И пламенем тихим горят васильки… …Я видел лицо твое близким и бледным На пурпурно-черном шуршащем ковре… Стволы-привиденья, и с гулом победным Великий и Вещий сходил по горе… И не было мыслей, ни слов, ни желаний, И не было граней меж «я» и «не я», И рос нераздельный, вне снов и сознаний, Единый и цельный покой бытия… 28 августа 1905 Париж «Лежать в тюрьме лицом в пыли…» Казнимый может при известных условиях считаться живым, провисев в петле не только минуты, но даже и часы. Современная же медицина не имеет еще надежных способов для определения момента наступления действительной смерти. Проф. П. Минаков. Рус. Ведом. № 244 Лежать в тюрьме лицом в пыли Кровавой тушей, теплой, сильной… Не казнь страшна… не возглас «пли!» Не ощущенье петли мыльной. Нельзя отшедших в злую тень Ни потревожить, ни обидеть. Но быть казнимым каждый день! И снова жить… и снова видеть… Переживя свою судьбу, Опять идти к крестам забытым, Лежать в осмоленном гробу С недоказненным, с недобитым. И каждый день и каждый час Кипеть в бреду чужих мучений… Так дайте ж смерть! Избавьте нас От муки вечных возрождений! <После 5 октября 1905> Набат Набат гудит… Иду! Иду! Сейчас, теперь – во сне, в бреду. Как гулко бьется сердце башни, Опалено, потрясено… А сквозь зубчатое окно Синеет даль, желтеют пашни… Перебивая, торопясь, Как змеи черные виясь, И завиваясь в складки знамени, Удар за ударом Гудящим пожаром, Клубами ревущего пламени, Гудя, вырастая, К земле припадая, Неся миллионы бичей Спокойствию будней, Летит над затишьем янтарных полудней Торжественно мирных полей. Удар за ударом бичует и хлещет, И жжет мою душу и мечется в ней. И башня собора гудит и трепещет До самых гранитных корней. И сердце, сожженное жгучим приливом, Сжимая руками, слепой, как в бреду – За огненным кличем, за Божьим призывом Иду! Осень 1906 «Я здесь расту один, как пыльная агава…» Я здесь расту один, как пыльная агава, На голых берегах, среди сожженных гор. Здесь моря вещего глаголящий простор И одиночества змеиная отрава. А там, на севере, крылами плещет слава, Восходит древний бог на жертвенный костер, Там в дар ему несут кошницы легких Ор… Там льды Валерия, там солнца Вячеслава, Там брызнул Константин певучих саламандр, Там снежный хмель взрастил и розлил Александр, Там Лидиин «Осел» мечтою осиян И лаврами увит, там нежные Хариты Сплетают верески свирельной Маргариты… О мудрый Вячеслав, Χαιρη! – Максимильян. Апрель 1907 Коктебель «Дубы нерослые подъемлют облак крон…» Дубы нерослые подъемлют облак крон. Таятся в толще скал теснины, ниши, гроты, И дождь, и ветр, и зной следы глухой работы На камне врезали. Источен горный склон, Расцвечен лишаем и мохом обрамлен, И стены высятся, как древние киоты: И чернь, и киноварь, и пятна позолоты, И лики стертые неведомых икон. <1909 Коктебель> «Я не пойду в твой мир гонцом…» Я не пойду в твой мир гонцом, Но расстелюсь кадильным дымом – В пустыне пред Твоим лицом Пребуду в блеске нестерпимом. Я подавил свой подлый крик, Но я комок огня и праха. Так отврати ж свой гневный лик, Чтоб мне не умереть от страха… Сиянье пурпурных порфир Раскинь над славе предстоящим. …И кто-то в солнце заходящем Благословляет темный мир. <Начало 1910> «День молочно-сизый расцвел и замер…» День молочно-сизый расцвел и замер; Побелело море; целуя отмель, Всхлипывают волны; роняют брызги Крылья тумана. Обнимает сердце покорность. Тихо… Мысли замирают. В саду маслина Простирает ветви к слепому небу Жестом рабыни. <22 февраля 1910 Коктебель> Надписи на книге <1> Богаевскому Киммериан печальная страна Тебя в стенах Ардавды возрастила. Ее тоской навеки сожжена, Твоя душа в горах ее грустила, Лучами звезд и ветром крещена. |
