На экране замелькали сразу четыре, потом шестьдесят четыре сериала, синтезируемые в режиме реального времени. «Я убью тебя, крошка, для твоего же блага».

Стало скучно, киношные эффекты явно уступали тому, что мог сгенерировать Плазмонт совершенно наяву. Поэтому ни много ни мало я попытался своими силами прощупать самочувствие бедного Меркурия. Для начала представил его маленьким теннисным мячиком, который стал кататься в сфере действия своих полюсов – без особой надежды на успех. Но планета, как бы сама откликнулась на мой зов, наверное, по причине своих страданий. Мячик разбух, сделался громадиной, чем-то геометрически невнятным, туманностью, составленной из тяжелых и легких вибраций разных полюсов. Был братишка Меркурий скреплен многообъемной гравитационной сетью, которая разбивала непрерывность истечения сил на устойчивые ячейки. Ячейки субнуклонов, атомов, молекул.

Какой-то зубастый гад прогрыз сеть в двух местах. Там пропали ячейки сети и безвольно хлобыстали наружу силы. Меркурий "истекал кровью".

Планета напоминала пузырь, к которому присосался червяк сразу двумя своими концами. Пузырь худел, червяк быстро набухал как пиявка, усиленно занимающаяся кровососанием.

Тут, отрывая меня от наблюдения за печальной картиной, замок на двери защелкал и вошло двое унылых типов в униформах прокуратуры.

– Как, уже, что за нетерпляк? А право на испрошение помилования? – само собой, возмутился я.

– Мы просто должны перевезти вас в другое место для содержания под стражей вплоть до принятия решения главой чрезвычайной администрации или до времени исполнения приговора.

Нормальная дубовая фраза. Но почему-то раздражает. Сказали бы, например, что надо съездить на примерку пенькового галстука. Ладно, суть одна. Когда Леонтий станет выносить мудрое решение, я уже пару дней буду отдыхать в морге с дыркой между лопаток. И с биркой на шее "Ликвидирован при попытке к бегству". Пара веселых санитаров будет сноровисто фасовать мои внутренности по пакетам, а умница-доктор займется опытами по пересадке моих мозгов киберу, занимающемуся уборкой мусора и освежением сортиров. А стайка студентов-медиков пробежится мимо со словами: "Ничего интересного. Никакой патологии".

Когда меня выводили из здания, повстречалось трое опоновцев и Муха в том числе.

– Куда тебя, злодей? – не удержавшись, крикнул он. – Говорят, что ты только подал прошение о помиловании.

– Им кажется, что я потребляю слишком много кислорода.

Меня уже пинками запихивали в "воронок", однако я, упираясь, как баран рогами, еще протрубил зычным голосом:

– Мне так жаль, что я не попаду здоровый и жизнерадостный демону в брюхо, не смогу доставить ему радость. А вы ребята посыпайте себя солью и перцем – ОН действительно дружит с теми, кто вкусен.

Тут меня угостили по затылку и я улетел в нутро "воронка". Транспорт типа катафалк двинулся в последний мой путь-дорогу. Я уже рассчитал: сейчас свернут к мусорозаводу, там остановят, откроют дверцы, вышвырнут на мостовую – и пшик в спину из плазмобоя или чирик по шее лазерным резаком. Потом за руки за ноги (голову за нос) бросят труп обратно в машину и поедут отчитываться за проделанную работу.

Мы стали взбираться почему-то в гору – раньше вроде никаких холмов не было, неужели Скиапарелли наклонился? – а потом и вовсе остановились, пожалуй, не добравшись до мусорной зоны. Вот как им невтерпеж, мясникам.

Ну, что пора молиться Йеманье и четыреста одному духу Ориша по примеру Анискина?

Тут дверца открылась и первым делом показался сопровождающий, который наводил на меня плазмобой с гарканьем "Вылазь". Он, наверное, ожидал, что будущий труп станет упираться, артачиться. Вместо этого я резво, боком кувыркнулся вперед. Струя плазмы шарахнула над ухом, но я успел целым припасть к мостовой.

Плазма снова пшикнула, но организм не пострадал! Вместо этого меня подняла за шиворот крепкая рука. Неужто решили убивать красиво, чтоб я, стоймя, с матюгами ("так умирает русский лейтенант "), встречал смертельный исход?

– Включайся скорее, Терентий, – вдруг стал уговаривать кто-то.

Я озираю окрестности. Вот так так, рядом сержант Мухин и еще двое полицейских, Митя и Алеша, оба мамальфейцы, наш клан. А мои сопроводители раньше меня переехали на тот свет, оставив на память свои невеселые трупы. Один валяется, прошитый плазмобоем, рядом с моим каблуком, второй, порезанный бластером – у открытой дверцы кабины, голова его укатилась в сторонку.

– Видеокамера, та, которая в "вороньем гнезде", показывает, что горизонт все выше и выше становится, – пожаловался Мухин. – А потом он сделается таким тесным, что в него можно будет вставить пробку.

– Хвалю. Ты просто научился читать мои мысли.

– Ты единственный, кто может нас как-то вытащить из этой передряги.

– Никого я выручать не стану, пока мне не достанете Шошану. Она у меня – для ясности – как силовая установка и рубка у корабля.

– Вот зараза, – непонятно в чей адрес выразился Мухин и длинно сплюнул. – Живо в машину. Ее уволокли сразу после тебя в госпиталь Скорой Помощи. Там видимо и собираются прикончить до наступления положенного срока.

Хорошо хоть мои доблестные спасатели использовали для догонялок не "клопа", а куда более скоростной "таракан-патрол". И госпиталь был всего в двух кварталах от места только что случившейся разборки. В Скиапарелли все рядом. Въехав на первый этаж с главного пандуса, мы вломились в здание через один из боксов.

– Укромное местечко тут есть в подвале рядом с судебным моргом, куда ни врачи, ни больные, само собой, не ходят, – подсказал коп Алеша. – Была тут у меня знакомая медсестренка.

Около трупохранилища пришлось снять санитара – ударом электрошоковой дубинки по затылку.

Мы пробежались табуном по моргу, мимо покойников в пластиковых гамаках, сделанных из охлаждающей пленки. В ней жмурики вылеживаются до той поры, пока не становится ясно, кому они еще понадобятся – производителям кормов или трансплантологам.

А выйти не можем, стена как будто отталкивает нас, обратно к жмурам.

– Это иная физика, правый заряд. Двигайтесь очень аккуратно, как бы скользя на лыжах, не отрывая подметок, не передавая ей энергию движения.

Ребята застыли, изумленно свесив нижнюю губу на подбородок. Но когда я умело заскользил, они тут же переняли мой стиль движения. И даже стали перекатываться вдоль стены – истерично посмеивались, но подражали.

А в конце дверь. Но как ни дергай, не открывается. И жмуры позади словно начали притягиваться к нам на своих каталках.

– Слушай мою команду. Ничего не надо дергать. Вы не на работе. Просто положите ладони на дверь. У нее левый заряд. Поэтому очень мягко, нежно, почти мысленным усилием потяните ладони на себя, как будто к ним прилип листик тонкой бумаги.

Сотоварищи удивились, однако же в столь безвыходном для себя положении были безропотны. И мы успешно устранили очередной препон. Следующий коридор сворачивал через двадцать метров за угол. И тут... чу, кто-то переминается за углом. Я предупредил соратников, приложив ладонь ко рту.

За углом был выставлен охранник, спиной к двери типа диафрагма. Похоже, не человек, а нитеплазменный конвертант. А когда я выскочил из-за угла, то сразу осознал – видимая часть конвертанта ничего особого из себя не представляет. Его силовые линии сходится в фокусе, который куда ближе ко мне, чем сама фигура.

Я выстрелил из Мухинского плазмобоя в этот узел напряжения, и охранник расфокусировался, затрясся, растекся соплями в пространстве.

– Как так? – не смог удержать изумление Мухин.

– Видимое не всегда реально. И наоборот. Прошу, господа.

Оторвавшуюся от охранника руку приложили к чувствительной панели в центре двери-диафрагма. Она, как и полагается, открылась, а за ней было что-то вроде процедурного кабинета. Столик на колесиках со всякой медицинской мишурой. Господин в белом комбинезоне, вставляющий ампулу в шприц-пистолет. Наверное, врач-палач. Господин в форме прокуратуры с бумажкой в руках – ему, должно быть, поручили засвидетельствовать летальный исход. И Шошана в кресле, несколько смахивающем на гинекологическое, с мощными захватами на руках, ногах, шее и голове.