– А разве мало?

– Ты мне начинаешь нравиться, – сказал Петр. – Не надо ерзать, я в чисто платоническом смысле… Значит, после того, как я в полном соответствии с традициями Агаты Кристи подсыплю тебе крысиного яда в какао, в Интернете окажется только этот компромат? Надюша, извини меня тысячу раз, но это такое детство…

И понял по ее озабоченному личику, что подсознательно она и сама давала себе в том отчет. Усмехнулся:

– А ты отчаянная…

– Какая есть, – отозвалась она настороженно.

– Ну, и чего ты от меня хочешь? Пару тысяч баксов в качестве платы за молчание? Говори, не стесняйся, дело житейское. Ах, нет? Головой мотаешь? Ну так какого ж тебе рожна, прости за вульгарность?

И тут же нашел ответ сам. Несмотря на тягостное прошлое, все эти фотосеансы и видеозабавы, несмотря на умелое обращение с сигареткой, на обретенную уже сексапильность, это всего-навсего ребенок. Дети обожают тайны, предпочтительно роковые, жаждут разгадки…

– Что ты молчишь? – поинтересовалась она напряженно.

– Думаю, – признался он. – Да нет, не про то, на сколько кусочков тебя разрезать… Искренне кое-чего не понимаю. Ладно, ты меня расшифровала. Что же с матерью сенсационными открытиями не поделилась? Или с какой-нибудь подружкой? Двинула ко мне самому. Это, извини, рискованно. Мало ли для каких целей я в вашу честную семью вполз коварным змием… Вдруг я вас всех хочу темной ночкою перерезать, украсть из серванта серебро и убежать? А подлинник давным-давно лежит в Шантаре с дюжиной утюгов на ногах?

– Не похоже.

– Да-а? – с интересом спросил Петр. – И как же ты себе представляешь механизм подмены?

– Я над этим неделю голову ломала, – сказала она, – и пришла к выводу, что о н сам это все устроил. Ты уже больше месяца его изображаешь, но никто ничего не заподозрил, ни в офисе, ни в других местах. Значит, ты должен очень много о нем знать, очень. Предположим, вы его похитили, пытали, выкачали информацию… Нет, не верится. Такое только в кино бывает. Он сам зачем-то все придумал. Интересно, где он тебя отыскал, такого? Ведь – как две капли…

– Нет, ты уж не отклоняйся от темы, – сказал Петр. – Ты почему пришла прямо ко мне, а не, скажем, к матери?

Девчонка подняла голову, глядя ему в глаза по-взрослому серьезно:

– Потому что мать изменилась. Ей так гораздо лучше. Уж это-то понять ума хватает…

– А тебе? – усмехнулся Петр.

– И мне.

– Понятно…

– Да ничего тебе не понятно! – взвилась Надя. Успокоилась, заговорила тише: – Понимаешь, все пошло совершенно по-другому. Жизнь вдруг стала совершенно нормальной. Без… всего этого. Ты меня прекрасно понимаешь, п а п о ч к а?

– Ну, – сумрачно признался он.

– Вот… И я свободно вздохнула, и мать на человека стала похожа. Вот и скажи ты мне честно – когда это кончится? Чтобы мне приготовиться. Или… Ладно, коли уж пошла полная откровенность… Нельзя ли сделать так, чтобы все осталось по-старому? Как теперь? Тебе что, этого не хочется? Думаешь, я не видела, как ты на мать смотришь? И как она цветет?

«Бог ты мой, как она должна Пашку ненавидеть», – подумал Петр растерянно. И сказал:

– Интересно, ты сама-то понимаешь, какой в твоем предложении потаенный смысл?

– Понимаю, – выпалила она, ни секунды не промедлив.

– М-да…

– Что – «м-да»? – спросила она яростным шепотом. – Что я его, козла, ненавижу? А ты фотографии просматривал, прежде чем мне отдать?

– Я и пленку видел, – признался он.

– Тем более. Поставь себя на мое место, а? Ты бы его любил?

– Я бы его пристукнул, – признался Петр.

– Так то – ты. А я не умею, у меня не получится. Да и неизвестно, где он спрятался… Слушай, – сказала она с мольбой, – неужели тебе не хочется насовсем? Насовсем им остаться?

– Самое смешное, хочется, – признался Петр. – Не ради денег и всего прочего.

– Ради матери?

– Догадлива ты не по летам, дите мое…

– Потому и догадлива, что давно не дите, – отрезала Надя. – Научили жизни… Ну, так чего ж ты медлишь? Пристукни его к чертовой матери – и все будет отлично.

– Легко сказать…

– Слушай, кто ты все-таки?

– Брат-близнец, – подумав, решился он.

– Серьезно? – глаза у нее поневоле округлились. – А вообще тогда все понятно… Полковник?

– Подполковник.

– Ну да. Он давненько как-то говорил, что брат у него офицер, но насчет близнеца ни словечком не помянул… Вообще на моей памяти он тебя поминал всего-то раза два… – Надя воззрилась на него с нескрываемым любопытством. – Теперь-то понятно… И я, дура, так разоткровенничалась… Если ты родной брат, не сможешь…

– Зато он, кажется, сможет, – сказал Петр угрюмо.

– Что?!

Он решился. Был сейчас настолько одинок, что любой сподвижник, даже эта соплюшка, стоил целой армии. А учитывая, что девчонка люто Пашку ненавидела, мало того, жаждала, чтобы все осталось по-старому, – быть может, и не столь уж никчемное приобретение?

Он рассказывал негромко, профессионально отсекая лишнее, малозначащее, ненужное в данный момент – голая суть, сначала факты, потом его версии, его наблюдения, его выводы. Надя слушала, не сводя с него глаз, по-взрослому печальных. Он развел руками:

– Ну вот и все, если вкратце… Что думаешь? Ты его получше знаешь…

– Он нас убьет. Всех. Это такая сволочь… что он, что Митька Елагин. Вполне в его стиле – подставить тебя вместо… а самому махнуть за границу под видом грека.

– Ты не в курсе, мать что-нибудь подписывала? Ну, знаешь, такое случается – часть акций или другого имущества регистрируют на имя жены, чтобы…

– Да прекрасно я поняла, – досадливо махнула рукой Надя. – Два года назад, когда была перерегистрация предприятий. Я плохо помню детали, мне их и не объясняли… но, в общем, она практически совладелец. Полноправный. Что ты нахмурился? Это для нее… хуже?

– Гораздо, – сказал он честно. – Значит, класть будут не меня одного, а всех… Троих.

– Так что же ты сидишь?!

– Потому что бессмысленно куда-то бежать, махая руками, – сказал Петр. – К тебе можно относиться серьезно, как ко взрослой?

– А ты как думаешь? – огрызнулась она. – Если меня хотят ухлопать всерьез, как по-твоему, серьезно я хочу это сорвать или нет?

– Пожалуй, что серьезно, – сказал он задумчиво. – Я, собственно, не о том… Молчать сумеешь?

– А до сих пор я что, по-твоему, делала? – хмыкнула девчонка, взглянув на него, честное слово, с видом извечного женского превосходства. – На всех углах о своих догадках болтала?

– Да нет, – признался Петр, – вот что… У меня сложилось впечатление, что квартира, где ты… где тебя снимали на видео – в этом же доме?

– Ага, – сумрачно поддакнула Надя, – двадцать четвертая. О н уж давненько купил…

– Елагин там живет?

– Иногда. А так – никто. Там у них… – она горько покривила пухлые губки, – киностудия и все такое прочее. Зачем тебе?

– Затем, что кое-что я уже просчитал и план у меня есть, – сказал Петр раздумчиво. – А эта квартирка, похоже, свою роль в их плане определенно сыграет. Слушай внимательно…

Откинувшись на спинку кресла в роскошном кабинете, он в последний раз прокрутил все в голове. Как и следовало ожидать, собственный план при трезвом размышлении смотрелся авантюрой чистейшей воды – да и был таковой. Вот только ничего другого он был решительно не в состоянии предпринять. И потом, в истории человечества авантюры неисчислимое число раз проходили, проскакивали, увенчивались успехом. Авантюра – это то, что провалилось, а вот при успехе – и не авантюра вовсе…

Немного успокоив себя захватанными истинами, встал, вышел из кабинета спокойной деловой походочкой и направился прямиком к Земцову. Какового и обнаружил за столом – кажется, не в самом худшем расположении духа.

– Ну, как успехи на ниве безопасности? – спросил Петр, усаживаясь. – Не похоже, чтобы вы были особенно удручены…

– То же и о вас можно сказать, – отозвался Земцов.