– Мозги легонько поплыли у мальчишечки, – поразмыслив, сказал Петр. – Сколько раз он у нас палача-то изображал?

– Четыре. И в последний раз очень уж вжился в образ…

«Сукины вы дети, – подумал Петр, – и Митя, и Пашка. Это что же получается? Отталкиваясь от того, чему был свидетелем, от «Колючей проволоки», не так уж трудно догадаться, что представляет собой «Палач». Из той же оперы, мягко говоря. Пашка, но это уже за гранью… Это извращением попахивает, Паша».

– Поговорю, – заверил он, – сумею объяснить, что игры кончились. Э, нет! – он решительно отстранил ее ладонь, только что совершившую весьма даже игривые поползновения.

– Паша, – лукаво прошептала она. – А ведь крепнет содружество трудящихся, я успела почувствовать… Угум?

– Нет, – сказал он, сделав над собой героическое усилие. – Что-то там и впрямь крепнет, но у меня есть стойкие подозрения, что вы, Екатерина, хотите меня вульгарно отблагодарить. За изменения в грядущей жизни. А голая благодарность мне не нужна, уж извини изысканную натуру…

– И голая супруга тебе не нужна? – поинтересовалась она уже совершенно спокойным, завлекающим голосом.

– Сказал же, не нужно мне благодарностев, – фыркнул он. – При других обстоятельствах, когда все будет естественно и не отягощено комплексом благодарности… Милости просим.

– Ловлю на слове, Павел Иванович… – дразнящим шепотом сообщила она на ухо.

… Когда Петр направлялся в супружескую спальню в двенадцатом часу ночи, он уже чувствовал себя не то что спокойно, а где-то даже уютно. Некий рубеж был пройден, взято некое препятствие. Он больше не боялся жить с Катей под одной крышей и спать в одной постели. Он был уверен в себе, бодр и весел.

Бультерьер Реджи ворохнулся в своем закутке, сонно заворчал.

Остановившись совсем рядом, Петр негромко и весело произнес:

– Помолчи, мышь белая, не запугаешь…

Пес, как ни удивительно, заткнулся.

За завтраком он подметил, что Катя временами бросает на него быстрые испытующие взгляды. И без труда догадался, в чем дело. Но за столом, в присутствии малолетней «падчерицы» и проворно порхавшей Марианны, конечно же, говорить об этом не стоило. И он, поскольку никогда не жаловался на отсутствие аппетита – особенно за этим столом, – старательно притворялся, будто ничего не замечает, наворачивая бутерброды с икоркой и копченой осетринкой.

Потом уже, когда снизу брякнули Марианне по ее персональному – понимать надо, чья горняшка! – мобильнику и доложили, что экипажи хозяина и его супруги поданы к подъезду, а охрана уже бдит у двери, Петр улучил подходящий момент, когда посторонних в пределах прямой видимости не оказалось. Ловко притиснул Катю к стеночке – как, бывало, в отрочестве на танцплощадках – и сказал:

– Дорогая супруга, я ведь заметил, как ты меня за фуршетом дырявила пытливыми взглядами… Пыталась сообразить, не спьяну ли наобещал изменений в жизни?

Она кивнула, глядя с надеждой.

– Не доверяешь, – грустно сказал он. – Повторяю на трезвую голову, что не спьяну. Что сказал, то и будет.

Женщина, с которой он провел прошлую ночь в роскошной постели самым целомудренным образом, смотрела на него снизу вверх с такой доверчивой надеждой на безоблачное будущее, что у него внутри поднялась настоящая буря, потянулся было ее поцеловать, благо такое впечатление, что именно этого она и ждала, но черт некстати принес в прихожую горняшку с персональным мобильником. Пришлось отпрянуть и степенно сопроводить супругу на лестницу.

У подъезда наличествовали все три вчерашние тачки. Еще на лестнице он решил, что посадит Катю на «мерс», а сам сядет к Елагину, чтобы потолковать по душам, но оказалось, что Елагин как раз и сидит за рулем германского битюга. Тем лучше, зверь бежит прямехонько на ловца…

Машина еще не выехала со двора, когда Елагин безразличным тоном сказал:

– Хозяин всегда садится на заднее сиденье…

– Сегодня особый случай, – ответил Петр, – потолковать надо, Митенька. Не люблю смотреть в затылок собеседнику – в тех унылых случаях, когда нет в руках ствола.

– Надо же, как отставные штабисты духарятся… – с тем же нахальным безразличием бросил Елагин, не отрывая взгляда от дороги.

– Как выражается генерал Лебедь – слушай сюда, я тебя говорить буду, – тихо, недобро произнес Петр. – Чересчур ты что-то обнаглел, мальчишечка. Катю оставь в покое. Усек?

– Точнее? – как ни в чем не бывало бросил плечистый.

– Не прикидывайся целкой, – сказал Петр. – Она мне жаловалась. Все эти навязчивые прикосновения, причем на публике… И не врала она, вышел я из того возраста, когда не умеют правду от вранья отшелушивать.

– Ну, в таком случае ты чертовски счастливый человек, командир, вот что я тебе скажу…

– Не виляй. Уяснил, что от тебя требуется?

– Ты ее хоть трахнул?

Петр постарался не заводиться:

– Сказал, слушай сюда. Ты ее с этого момента оставишь в покое, Гульфик Лундгрен доморощенный. Понял?

– Допустим. Вот только не возьму в толк, зачем ты, дубликат, впрягаешься в чужие отношения. Твое дело простое – старательно изображай оригинал и не задирай хвостик.

– Чего-то ты, я вижу, упорно недопонимаешь, – пожал плечами Петр. – Хорошо, что она мне пожаловалась. А если бы оригиналу? Хорошо я его знаю, не стал бы он с тобой душеспасительные беседы беседовать…

– Спаситель ты мой… Что, Катюшу распробовал и настолько она тебе глянулась?

– За словами следи, падло, – сказал Петр металлическим голосом. – Уж если зашел разговор об оригиналах и дубликатах, позволь тебе напомнить, что дубликат еще до-олгонько будет изображать оригинала. Пару месяцев, знаешь ли. За это время можно столько дров наломать…

– Например?

– Например, выкину тебя сейчас из машины и прямо посреди проезжей части навешаю по чавке, – сказал Петр спокойно. – Вон те ребятки, – он показал большим пальцем за спину, на видневшийся в зеркальце заднего вида бежевый «пассат» с охраной, – ни о каких таких подменах не подозревают, моментально подключатся. А в конторе прикажу тебя уволить к кузькиной матери. Через пару месяцев, может, и восстановишь справедливость – хотя, насколько я знаю своего братца, он, узнав о твоих поползновениях, из чистого принципа яйца тебе шлюпочным узлом завяжет… И вообще, что мне стоит в нынешнем своем обличье позвонить знакомым из областного УВД и наябедничать, что мой шофер на рабочем месте из горлышка самогон жрет и анашу под сиденьем держит…

Он бил наугад – ну не могло у Пашки при его положении не оказаться добрых знакомых среди местных силовиков в чинах… Видимо, так оно и было: Елагин, дернувшийся было сказануть что-то хамское и обидное, захлопнул клювик. Помолчал с минуту и уже совершенно другим тоном произнес:

– Давай считать, что – проехали?

– Коли ты от нее отвяжешься, – сухо сказал Петр.

– Заметано.

– Слово?

– Ну, сказал же…

– Смотри у меня.

– Да ладно тебе, – покаянным тоном произнес Митя, явно стараясь нащупать пути к примирению. – Я же не железный, понимаешь…

– В роль «палача» вошел?

– Что, разузнал уже? Мое дело маленькое, командир. Ежели босс хочет, чтобы я сыграл рольку на театре, отказываться как-то и неловко. Полицедействовать пять минут за дополнительные бабки на фоне нынешней безработицы – очень даже неплохое занятие…

– Вот только в роль входить за пределами театра не следовало, – сказал Петр, уже остыв.

– Да ладно, говорю ж – заметано… А теперь ты послушай. Инструкции. Вон там, в бардачке, возьмешь больничный, его тебе добрый доктор Айболит аж на три недели выписал, понятное дело, босс так распорядился. Никакой отсебятины, все, что я говорю, велено передать в точности и незамедлительно… Короче, у тебя все еще позванивает башка и заниматься ежедневной конторской рутиной не стоит. Косарева нет в городе, а кроме него никто не знает про… вас с боссом. Когда он приедет, и займешься делом. А пока – заедешь на фирму на полчасика. Чтобы своим бодрым цветущим видом опровергнуть всякие сплетни – одна наша бульварная газетенка уже печатнула, сучка, что у господина Савельева якобы полный паралич и он, по слухам, совершенно недееспособен. Тут подъедет одна морковка с тиви, наши «паблик-рилейшен» договорились и проплатили, дашь ей кратенькое интервью – мол, жив-здоров и весел-бодр, правда, рекомендовали отдохнуть недельку, но это в принципе пустяки… Потом можешь ее трахнуть, босс ей пару раз вставлял черта под кожу, так что не удивится… Сосет, говорит, виртуозно, так что пользуйся моментом.