Импортный газовый револьвер с укороченным дулом, черные пластмассовые коробочки с прозрачными крышками – газовые патроны, сигнальные, патроны с резиновыми пулями. Ствол выглядит так, словно его сто лет не брали в руки, если вообще озаботились хоть раз зарядить и проверить. Правда, полностью исправен – Петр не удержался, проверил.

Тоненькая стопка деловых бумаг – ничего интересного, счета и подтверждения каких-то поставок. Лист, на котором Пашкиной рукой небрежно написан с десяток греческих имен и фамилий: Спирос Манолидис, Микис Теодору, Костас Василидис… И так далее. К чему сие, решительно непонятно. Вроде бы у Пашки были какие-то дела с родиной Гомера…

Синяя коробочка с золотыми сережками – вряд ли это подарок для Кати, очень уж незамысловаты и дешевы, скорее уж сувенир для непритязательной Жанночки или ей подобной. Все. Где же может таиться чертова кассета? Не спрашивать же Фомича…

Закурлыкал селектор. Петр уже научился худо-бедно с ним обращаться, на сей раз безошибочно угодил пальцем в нужную клавишу.

– Павел Иванович, ваша супруга на линии… – прощебетала Жанна.

– Соединяй.

– Почему ты молчал, не рассказал, что случилось? – едва ли не кричала Катя.

Ну вот, то ли доброжелатели с языками без костей, то ли прорвалось в прессу…

– У меня? – этак недоуменно спросил он. – Ничего не случилось, с чего ты взяла?

– У нас только об этом и говорят… Что в тебя вчера стреляли, что было покушение… И молчал!

– Катенька, милая, – проговорил он насколько мог убедительнее, – ты же у меня умница. Помнишь детскую игру в испорченный телефон? Ну вот…

– Но ведь передавали, оказывается, по телевизору. В полдевятого утра, в «Горячих новостях»…

«Убивал бы репортеришек», – подумал он. И продолжал столь же беззаботно:

– Да ну? И что там такое говорили Невзоровы наши доморощенные?

– Что в тебя стреляли на выходе из офиса. Что это покушение, заказное…

– Катька, я тебя выдеру, – рассмеялся он. – Все-таки мы уже в том возрасте, когда не следует верить каждому слову. И уж тем более поднимать панику.

– Что же, врут?

– Ну, не совсем, – рассудительно сказал он. – Какой-то псих и в самом деле устроил пальбу из газовика, неподалеку от офиса, но не в меня, а в воздух. Кажется, наркоман обкурился… Или пугал с пьяных глаз жену, ревность взыграла. Его быстренько повязали… А дальнейшее – продукт идиотского усердия наших славных правоохренительных органов и страсть журналюг к высосанным из пальца сенсациям… Ты сама-то передачу смотрела?

– Нет. Но у нас все говорят…

– Ох, да верь ты больше вашим впечатлительным бабам… – засмеялся он с должной искренностью. – Там говорилось исключительно о выстрелах средь бела дня… Понимаешь? И не более того. А уж потом раздули до небес…

– Правда? – спросила она, немного успокоившись.

– Ну конечно. Меньше слушай сарафанное радио. Ваши кумушки тебе наговорят…

– Паша, – сказала она, уже окончательно успокоившись, судя по ровному голосу, – я так переволновалась… Подумала, что вчера вечером ты и в самом деле был какой-то не такой… Напряженный весь…

– Вот что, – сказал он быстро, – мне сейчас совершенно нечего делать, я в три минуты организую звоночек тебе на работу со срочным вызовом в мэрию – и двинем-ка мы с тобой куда-нибудь в зоопарк. Как простые обыватели. Погуляем, мороженого поедим, на теплоходе, который гостиница, в эту пору всегда половина номеров свободна… А?

– Мне больше всего нравится последний пункт, – засмеялась она уже вполне спокойно. – Скитаться с собственным мужем по нумерам – в этом есть что-то возбуждающее. Делай звоночек, жду…

«А ведь это она обо мне беспокоилась! – не без гордости подумал Петр, запирая сейф, не содержавший ровным счетом ничего интересного. – Обо мне!»

В штаб-квартире концерна, носившего имечко исторического меча, уже стали привыкать к новым реалиям, то есть отключившемуся от дел текущих боссу. Никто не рвался на прием, никто не тряс требовавшими немедленного решения бумагами. Однако Петр все же добросовестно торчал в кабинете – ради Пашкиного же блага, чтобы подчиненные не разболтались. Старые армейские порядки, он давно успел убедиться, пригодны и во множестве случаев из цивильной жизни. А одно из древнейших установлений военного народа в том и состоит, что хороший командующий (пусть даже он дни напролет трескает в шатре винище и заваливает сговорчивых маркитанток) обязан обозначить свое присутствие в лагере или штабе. Появиться с чрезвычайно деловым видом, рыкнуть на оплошавшего капрала в неначищенных прохарях, распечь парочку генералов, озабоченно-деловито похлопать по крупу обозного коня, чиркнуть пальцем по дулу пушки в поисках пыли – и все, можно бездельничать. Главное, сверху донизу моментально пронесется по узун-кулаку сигнал тревоги: «Старый хрен появился!» Если есть толковые полковнички и поручики, дело пойдет по накатанной. Если господа штаб– и обер-офицеры нерадивы – все равно как-нибудь устроится…

Каждый день он около часа просиживал в кабинете, листая свежие газеты и лениво ломая голову, куда подевался Пашка. Даже посвященный во все тайны Косарев его не беспокоил. И потому Петр не на шутку удивился, когда взмяукнул селектор и Жанна объявила:

– Павел Иванович, к вам Марушкин.

Это было произнесено таким тоном, словно Петр сам должен был отлично знать, что это за Марушкин такой. Но в том-то и соль, что он понятия не имел… Поколебавшись, небрежно-вялым тоном переспросил:

– Кто-кто, лапа?

– Марушкин, – настойчиво повторила Жанна, – этот, который художник. Вы ж сами ему выдали «золотой» пропуск, вот и проскочил вахту, без записи и согласования… Принес аж три свертка. Какие будут распоряжения?

Он лихорадочно прикидывал. «Золотой» пропуск, Петр уже знал, – здесь привилегия редкостная. Ежели Пашка его выдал, значит, человечек этот пришел не с пустяками. Облечен личным доверием и все такое прочее. Не пускать? А вдруг этим что-то в Пашкиных планах серьезно нарушишь?

– Косарев где? – спросил он.

– В «Шантарском кредите». Должен вернуться минут через сорок. Вы ж говорили, чтобы Марушкина – беспрепятственно…

– А разве я сейчас что-то другое говорю? – хмыкнул Петр, уже решившись. – Ладно, запускай.

– Охрану не вызывать, чтобы эти свертки проверили? Вы тогда особо подчеркивали, чтобы я не вздумала… Только вот как мне быть после вчерашнего… – она тактично оборвала фразу на полуслове, явно не подыскав удобного эвфемизма для вчерашней заварушки. – Вообще-то и так видно, что там картины, я потрогала…

– Ну, тогда запускай, – повторил Петр.

Через рамку-то как-то прошел этот неизвестный Марушкин? От металлоискателя и «золотой» пропуск не избавляет. Значит, металла при нем нет. А если – шизик с пластиковой взрывчаткой? Нет, но это же определенно Пашкин доверенный человек. Ладно, станем держать ушки на макушке, не пальцем деланы, в конце-то концов. По мордасам не разучились щелкать…

Дверь бесшумно приоткрылась. В кабинет непринужденно ввалился тощий, как жердь, юнец с реденькой окладистой бородкой и жидким хвостиком на затылке, весь из себя джинсовый, вертлявый, на первый взгляд – совершенно несерьезный и уж никак не годившийся в деловые партнеры матерому шантарскому негоцианту. Вьюнош волок три больших плоских пакета, довольно громоздких, два в правой руке, один в шуйце.

Проводив дерзким взглядом Жанну, странный гость как ни в чем не бывало поинтересовался:

– Пал Иваныч, вы мне эту фемину не одолжите в качестве натурщицы? Вечеров на пару.

– Самим жрать нечего, – беззлобно хмыкнул Петр, с интересом разглядывая визитера.

– Понятно, понятно, вопрос снимается… – загадочный Марушкин плюхнулся в кресло, вытянул ноги, ловко вытряхнул из пачки сигарету прямо в рот. – Где-то у вас зажигалочка была? Ага, вот…

Он разбросал руки на широких подлокотниках, задрал голову к потолку и принялся пыхать сигаретой, не обращая внимания на пачкавший колени пепел. Петр все еще гадал, какие слова пустить в ход, чтобы не выдать, что представления не имеет ни о личности гостя, ни о цели его визита.