– Жалеешь?

– Ни капельки, – она потерлась щекой о его щеку. – Почаще бы так… Пашка, ты не рассердишься?

– Смотря на что.

– А если я скажу жуткую глупость?

– Тогда не рассержусь.

– Мне иногда кажется, что тебя подменили. Совсем другой стал.

– Это плохо? – спросил он, впервые за весь день тревожно напрягшись.

– Наоборот, глупый… Такой мне гораздо больше по душе.

– Правда?

– Чистейшая. Правда, только правда и ничего, кроме правды… Паша… А всему этому – и правда, конец?

– Честное слово, – сказал он сдавленным голосом. – Поиграли – и будет. Считай, на меня нашло затмение. С каждым может случиться. А потом все кончилось. Прошло наваждение.

– Ох, как верить хочется… – сказала она с надеждой, заставившей сердце бедняги подполковника заколотиться чаще. – Знал бы ты, как мне все это осточертело…

– Катенька, – сказал он тихо, – не знаю, чем уж тебе и клясться, только все будет по-новому.

– Знать бы только, что наваждение не вернется…

– Не надо, милая, – сказал он, почувствовав в ее голосе тревогу. – Ты уж мне поверь.

– Только подумать, что для этого потребовалась всего-навсего дурацкая авария…

– Никогда не знаешь наперед, что потребуется, – сказал он рассудительно. – Если помнишь Библию, с одним парнем кое-что случилось по пути в Дамаск – тоже, знаешь ли, совершенно внезапно, все, в том числе и он сам, вряд ли могли угадать заранее…

– Ты как хочешь, а я завтра свечку поставлю, – серьезно сказала Катя. – Чтобы уж – наверняка…

Он проснулся в превосходнейшем настроении – спал без задних ног, не слышал, когда проснулась и ушла Катя. Все недавние воспоминания моментально нахлынули, и Петр ощутил себя столь счастливым, что даже испугался чуточку. Нехорошо, когда вокруг так хорошо…

Из суеверия даже хотелось какой-нибудь мелкой неприятности. Поборов это чувство, он встал, побрился в ванной до зеркального блеска, принял душ и вразвалочку пошел по широкому коридору, бодрый, свежий, окрыленный. Он понятия не имел, какие звуки издают цимбалы, кимвалы и тимпаны, но было подозрение, что в душе звучат именно они.

Бультерьер Реджи, стервец, опять принялся на него ворчать из своего закутка.

– Остынь, мышь белая, – благодушно посоветовал Петр и спокойно прошел мимо.

Дверь в Надину комнату была приоткрыта. Юная «падчерица» – если быть точным, неродная племянница – восседала перед компьютером с мерцавшими на экране строками и, судя по движениям локтей, по звукам, изволила завтракать прямо на рабочем месте.

Его переполняла любовь ко всему окружающему человечеству и невероятное благодушие. Хотелось шутить, каламбурить и острить. Недолго думая, вошел в комнату, легонько сжал ладонями худенькие плечи и весело сообщил:

– Говорят, читать за едой…

Все остальное застряло в глотке – Наденька взмыла, как подброшенная пружиной, тарелка отлетела в сторону, шмякнулись на ковер недоеденные макароны под красным соусом. В следующий миг тяжелая и острая антикварная вилка замаячила зубцами у самого носа Петра.

Он поразился, увидев лицо девчонки, искаженное нешуточной яростью. Могла бы убивать взглядом – убила бы. Не благонравное дитя из богатого дома, а сущая мисс фурия…

– Эй, эй! – растерянно прикрикнул он, отступив к стене. – Это что за коррида? Я же не бык, в конце концов… Ты меня ни с кем не перепутала?

Еще какое-то время она стояла, держа вилку на уровне его глаз. Потом, слава тебе, господи, немного опамятовалась, отступила, но руку опускала так медленно, словно не решила еще окончательно: отказаться от задуманного предприятия или все же воткнуть в него тяжеленный серебряный трезубец. На всякий случай Петр быстренько прикинул, как эту вилку у нее выбить, если решит продолжать корриду. Стоял не шевелясь, чтобы ненароком не спровоцировать новый взрыв, может, это от компьютера? Гипноз от неведомого вируса? Бульварные газеты писали о чем-то подобном…

Ну, кажется, совсем опамятовалась, бросила вилку на стол, на кучу каких-то распечаток. Петр осторожно сказал:

– Слушай, прелестное дитя, можно мне осведомиться, что это на тебя нашло? Книжек про вампиров с утра начиталась? Я бы еще понял, будь у нас ночь на дворе, но белым днем-то чего пугаться?

Надя смотрела с непонятным выражением. Он отчетливо ощущал, что контакт никак не налаживается. И ощущал распиравшую ее ярость – очень похоже, обращенную именно на него…

– Мне уйти? – осведомился он. – Или соизволишь объяснить, чем я тебя прогневал?

Девчонка прошла мимо него, как мимо пустого места, плотно закрыла дверь и негромко, напряженно спросила:

– Когда отдашь?

– Что?

– Не помните, папенька? – саркастически усмехнулась она. – Снова дырки в памяти?

– Ну, вообще-то…

– Хорошая отговорочка.

Петр чувствовал полнейшую беспомощность – он даже отдаленно не мог представить, о чем идет речь. И каверзные наводящие вопросы пока что не приходили в голову.

– Не будь скотиной, – сказала Надя, уставясь исподлобья, – ты же обещал. Или опять пойдут… дополнительные условия?

– Да нет… – протянул он растерянно, пытаясь настроиться на нее, угадать хоть самую малость. – Зачем какие-то новые условия, если я обещал… Я и не отказываюсь вовсе… Сколько тебе надо? – вдруг додумался он до подходящего вопроса.

Может, хоть так удастся приблизиться к ключику?

– Как это – сколько? Все. Если мне память не изменяет, мы с тобой именно так договаривались…

Тупик, похоже. Если «все», то подразумевается, что и так ясно, о чем идет речь…

– Ты же обещал, – повторила Надя с явственным надрывом, – красиво так клялся насчет обоюдного доверия…

– Надежда, – сказал он насколько мог убедительнее. – Можешь ты поверить, что я и в самом деле забыл? Не смотри так, после удара башкой в мозгах порой происходит масса странностей… Ты бы не могла мне деликатно намекнуть, что именно я должен отдать?

Она вздохнула:

– Понятно. Хорошая отговорочка: травма мозгов… Скажи уж сразу: вообще не отдашь или опять придется…

– Я серьезно, – сказал он твердо.

– И я серьезно, – отрезала девчонка непреклонно.

Вилка валялась в опасной близости. Не звать же в случае чего на помощь Марианну или охранника? Девчонка в таком состоянии, что ждать от нее сейчас можно любых сюрпризов… а он по-прежнему не представлял, о чем идет речь.

И пошел по линии наименьшего сопротивления. Пожав плечами, осторожно обогнул стоявшую на пути Надю, стараясь не поворачиваться к ней спиной – так и жжет глазами! Взявшись за ручку двери, сказал:

– Остынь, и поговорим попозже, идет? Честное слово, у меня с памятью не все гладко. Веришь ты или нет, но именно так и обстоит. Охолони малость, а потом поищи способ мне как-то намекнуть, что именно я тебе должен. Договорились?

Она молчала, выпрямившись – юная партизанка на допросе в гестапо, хоть статую с нее ваяй… Вздохнув, Петр прикрыл за собой дверь. Безоблачное настроение моментально улетучилось, чертова соплюшка все испортила. Но о чем может идти речь?

… Звонок, хотя и отличавшийся крайне мелодичной трелью, на сей раз взвыл, словно кот, которому наступили на хвост или иную нежную часть организма добротно подкованным сапогом. И орал не умолкая. Петр высунулся в коридор. Мимо него с азартным лаем промчался Реджи, держа курс на дверь, а за бультерьером спешил бдительно державший руку под полой пиджака охранник, без приказа покинувший отведенные ему апартаменты в «людской». И наконец из своей комнаты выскочила Катя. А там и Марианна появилась. «Полный кворум», – подумал Петр, последним выходя в громадную прихожую.

Места в прихожей было достаточно, чтобы все присутствующие смогли разместиться, не задевая друг друга локтями. Это Петр оплошал – а остальные воззрились на маленький экран монитора, показывавший кусок лестничной клетки у решетки.

Он так и не успел увидеть из-за спин, в чем там дело и кто трезвонит не переставая, но остальные прекрасно рассмотрели. И кинулись на лестницу. Охранник, правда, вынул руку из-под пиджака – но не пустую, в ней был пистолет…