Когда все, включая и оглушительно гавкавшего Реджи, вывалились на лестничную площадку, Петр смог, наконец, без помех разглядеть, что показывал экранчик монитора. Четкость была поразительной. На решетке повисла тонкая девичья фигурка, слабо шевелившаяся, обеими руками цеплявшаяся за прутья, чтобы удержаться на ногах.

Узнав Надю, он обомлел. Подозревая самое худшее, кинулся на лестницу. Там уже царило относительное спокойствие. Решетчатую дверь отперли, девчонку втащили внутрь, на охраняемый островок сытости и благополучия, толпились вокруг – но ни в позах, ни на лицах Петр уже не отметил тревоги.

И тут же сам все понял. Отодвинув Марианну, пробился, наконец, к девчонке, сидевшей на полу, нагнулся – и в нос шибанул густой запах перегара. Чадушко было цело-невредимо, но пьяно вдрызг… От сердца тут же отлегло.

Она пошевелилась, что-то забормотала. Катя беспомощно оглянулась на охранника Витю. Петр подскочил, помог, вдвоем они кое-как утвердили Надю на ногах и повели в квартиру. Она болталась в их руках с грацией морской водоросли, временами пытаясь что-то то ли петь, то ли декламировать. Чертов бультерьер скакал вокруг в совершеннейшем восторге, полагая, что это новая игра, гавкал так, что кое-где в подъезде захлопали двери квартир, послышались удивленно-недовольные голоса.

– Павел Иваныч, подержите, – Витя свалил ему на руки слабо шевелившуюся Надю и отстегнул с пояса мобильник.

– Это зачем?

– Вызову Земцова. Согласно инструкции.

– Отставить, – сказал Петр, отнюдь не горевший желанием знакомить окружающих с маленькими семейными тайнами.

– Не могу, Павел Иванович. Обязан по инструкции. Такие вот случаи требуют немедленного расследования и самого кропотливого анализа. С кем пила, кто поил, зачем и почему. Вы сами жестко требовали…

Лицо у него было непреклонно-службистским. Петр мысленно махнул рукой, всецело сосредоточившись на том, чтобы удержать девчонку в подобии вертикального положения. Крепко обхватив одной рукой, по старинному рецепту русских городовых, принялся безжалостно тереть ей уши.

– Ты что делаешь?! – ахнула за спиной Катя.

– Помолчи, поможет, – сквозь зубы ответил Петр, не отрываясь от своего незатейливого занятия.

И в самом деле помогло: юное создание стало держаться чуть вертикальнее и даже издавать вполне членораздельные звуки, очень быстро сложившиеся в нечто рифмованное:

Л-листья же-олтые над городом кружатся,

С тихим шорохом нам под ноги ложатся…

Облегченно вздохнув, Петр сказал:

– А наш дворник довольно-таки большой пошляк. Разве можно так напиваться на рубль?

– К-кыкой рубль? – сварливо запротестовала Надя. – Н-на полсотни баксов!

Катя так и замерла со страдальческим лицом, растерянно глядя на законного мужа, поддерживавшего в нелепой позе родную доченьку. Судя по ее потерянному виду, подобных эксцессов прежде не наблюдалось, и это был Наденькин дебют на многотрудной ниве бытового пьянства.

– А в честь чего? – не без интереса спросил Петр, произнося слова громко и с расстановкой, чтобы облегчить взаимопонимание до предела.

– А ф честь н-ничего, – объявила Наденька. – Имею право. – Она через плечо покосилась на Петра, расплылась в широкой пьяной улыбке. – М-мейн либер фатер? Стебарь с-системы С-станис-лавского? На «Ос-скара» метишь, м-мудак? – и завернула такое, что у Петра уши едва не скрутились в трубочку да и у остальных, думается, тоже.

От неожиданности Петр едва ее не выпустил, а юная «падчерица», с пьяной непредсказуемостью впавшая в состояние буйного веселья, запустила еще одну матерную тираду, сделавшую бы честь старому боцманюге. Попыталась спеть что-то непонятное, развернулась к Петру и повисла у него на шее, удивительно цепко сомкнув руки:

– Ты м-мудак, режиссер… Но мудак с фантазией… Хх-очешь, я тебе прямо тут отдамся? А ты отдашь все н-немедленно? А? Ил-ли одного минета будет достаточно?

– Да что ты городишь? – прямо-таки возопила Катя со всем накалом извечного родительского заблуждения, при котором искренне полагают, что воспитали ангелочка, а у него, оказывается, из-под белоснежного хитона чертячий хвост торчит…

Цепляясь одной рукой за шею Петра с ловкостью позабытой нынешним молодым поколением обезьяны Читы, Надя развернулась к матери, свободной рукой похлопала ее по щеке:

– К-какая великая артистка погибает… сказал Нерон, удавливая Клеопатру… Или не он? Или не ее? Режиссер, мы д-договорились? В деталях?

На счастье, именно в этот момент по лестнице затопали, в прихожую вторгся Земцов, без всегдашнего галстука, в сопровождении двух своих мальчиков и седого субъекта в белом халате. Началась деловая суета, в которой Петра с Катей как-то ухитрились оттереть в сторону. Появился еще один белохалатник, молодой верзила, громко потребовал побольше теплой воды и нашатыря. Наденьку уволокли в ее комнату и начали без излишней суеты бороться с алкогольным отравлением организма. Судя до долетавшим звукам, боролись на совесть, враз вызвав обильную рвоту.

Катя хотела пойти туда, но Петр удержал за

локоть:

– Не мешай, они справятся…

– Бог ты мой, такого еще не было. Два раза приходила с явственным запашком, но это по нынешним временам настолько безобидно…

– Хорошо хоть не наркотики, – удрученно сказал он.

– Хорошо… – слабым эхом откликнулась

Катя.

Петр усадил ее на диван, прижал к себе. Конечно, никакие слова сочувствия тут не годились. Он просто не мог найти нужных слов. Не мог встать на Катино место. Его дочке сейчас было бы примерно столько же. Было бы. Если бы заливший глаза водитель «ЗИЛа» не въехал, сука, на тротуар и не смел стайку первоклассниц. С тех пор многое и пошло наперекосяк, а потом разбилось так, что склеить не удалось…

Из Надиной комнаты по-прежнему доносились громкие звуки, сопровождавшие процесс насильственного очищения желудка. Катя всхлипнула, не сдержавшись. Петр покрепче прижал ее к себе, совершенно не представляя, чем в этой ситуации помочь.

– Я с ней потом поговорю… – пробормотал он.

– Боже мой, но это… Как гром с ясного неба…

Легонько покачивая прильнувшую к нему Катю, словно баюкая ребенка, Петр на миг почувствовал себя настоящим мужем и отцом, вляпавшимся в нешуточные хлопоты со взрослеющим чадом. Правда, охватившее при этом бессилие причудливым образом смешалось с холодным анализом, основанным на кое-каких пьяных фразочках…

Они долго сидели под дверью. Потом вышел Земцов в сопровождении врача, пожал плечами:

– Наши барышни играли в больших, Екатерина Алексеевна. Надя, Лика Перова и Таня Капчиц. Инициатива, если верить мадемуазели, исходила от нее… Это ничего. Никаких посторонних, никаких поисков подхода, Павел Иванович…

– Да о чем вы?! – вскрикнула Катя. – С ней-то что?

– Успокойтесь, – сказал седовласый врач устало, – завтра будет похмелиус вульгарис, только и всего. А может, и не будет – организм молодой, крепкий, излишествами не подточен. Вообще-то лучшим средством авторитеты полагают хороший ремень… Я ей ввел легонькие транки, до утра проспит. А утром, если все же решите проявить гуманность, попоите рассольчиком. Данный случай никакой опасности не представляет…

… Когда квартира часика через полтора отошла ко сну, Петр остался сидеть в кабинете. Зародившиеся у него догадки были, по совести, чертовски неприглядными, но, размышляя холодно, отстраненно, полностью укладывались в картину.

Аккуратно потушив окурок, он принялся методично, старательно обыскивать кабинет. В незапертом письменном столе не оказалось того, на что он рассчитывал наткнуться. И нигде не оказалось. Оставалось…

В дверь заглянула Катя, осунувшаяся, в ночном халатике:

– Спит, стервочка… Кажется, все нормально.

– Ты тоже ложись, – Петр подошел и поцеловал ее в щеку. – Ничего страшного, как сказал доктор… А я посижу. Если что, присмотрю. Иди поспи.

– Какой тут сон… – вздохнула она и вышла.