Спускаясь по лестнице, он был мрачен как туча. Получалось, что незадачливого художника подняли на улице с запредельной концентрацией героина в организме часов через несколько после того, как он покинул здание «Дюрандаля», причем никаких денег, если только девица не соврала, при Марушкине не было. Интересные совпаденьица в жизни случаются…

Петр, откинувшись в кресле, расслабил галстук и с благостной ленцой смотрел, как Жанна шустро убирает на поднос остатки сдобренного коньяком кофепития. Только что его кабинет покинул не самый высокий, но и не самый низкий гость – московская министерская пташка, предварявшая своим протокольным визитом послезавтрашний прилет больших боссов, наших и импортных. Все. Сподобились. Завтра можно побездельничать, а послезавтра в самой что ни на есть торжественной обстановке будут подписаны все необходимые бумаги по Тарбачанскому проекту – и хлынет в область поток заманчивых инвестиций, и кончится вскоре лицедейство… вот только что же придумать для Кати?

В приемной замяукал селектор, и Жанна, оставив поднос, побежала туда – все-таки девочка была старательная. Почти сразу же вернулась, чуть растерянно глянула:

– Павел Иванович, звонили с проходной. Там ваша супруга приехала… Они, конечно, пропустили безо всякого, только говорят, с ней вроде бы не в порядке что-то…

– Что?!

– Они не сказали, просили просто передать…

– Где она?! – рявкнул Петр, срываясь с кресла.

– Да что с вами такое? Она в лифт вошла, сейчас сюда поднимется, вон идет уже… Я пошла, да? – и шустро выпорхнула.

Катя вошла, придерживая обеими руками у горла воротник белого летнего плащика. Он торопливо нажал кнопку, блокируя замок, встревожившись не на шутку: лицо у нее было испуганное, волосы растрепаны, у виска короткая, подсохшая царапина. Прямо-таки рухнув в кресло, Катя вздохнула:

– Еле добралась, чуть сердце не выскочило… Дай чего-нибудь крепкого.

Петр кинулся к картине, скрывавшей потайной бар, наплескал в рюмку, второпях пролив себе на пиджак, подал. Катя выпила в два глотка, помотала головой, прикрыв глаза, встретила его взгляд, попыталась улыбнуться:

– Отпустило, кажется…

– Что стряслось? – спросил он, себя не помня от беспокойства. – Может, Земцова вызвать?

– Не надо, – тихо сказала Катя, – все в порядке.

– Ничего себе – в порядке… На тебе лица нет. Что случилось? Машина где?

– Представления не имею… – бледно улыбнулась Катя.

– То есть как? Где Елагин?

– Не знаю. И сто лет его не видеть… Кобель чертов…

– Он что… опять? – догадался Петр. Как ни странно, вдруг отлегло от сердца – поначалу-то мерещились всякие ужасы вроде нападения на машину того психа, стрельбы, похищения Надьки…

– То-то и оно, Паша, что – опять… – сердито сжав губы, она распахнула плащ.

Атласная белая блузка с длинными рукавами не просто лишилась верхних пуговиц – была разорвана у ворота, на шее у ключицы краснеет парочка длинных царапин, тоненькая перемычка кружевного черного лифчика тоже разорвана, так что он свободно болтался, выставив на нескромное обозрение великолепную грудь.

– Насмотрелся? – в сердцах выпалила Катя. Встала с кресла и сбросила плащ, повернулась боком. – Ты еще сюда посмотри…

Петр выругался сквозь зубы. Сзади, на талии, застежка короткой синей юбки была выдрана с мясом, «молния» разошлась.

– Рассказывай, – сказал он, налив себе в ту же рюмку. – Он что, попытался…

– Нет, я сама ему предложилась в машине, – с сарказмом, зло сверкая глазами, бросила Катя. – Как думаешь? Короче, на полдороге он будто с ума сошел. Свернул к скверику, заглушил мотор и без особых прелюдий на меня буквальным образом накинулся. Порвал на мне все, глаза бешеные, несет дурь какую-то… – Она зябко передернулась. – Вспомнить жутко. Никакие уговоры не действуют, навалился, как робот… В общем, двери он забыл заблокировать, я выскочила, кинулась, куда глаза глядят. Он, слава богу, следом не побежал, может, опамятовался… Хорошо еще, была в плаще, иначе не представляю, как бы и выглядела… Но все равно люди успели заметить… я сообразила свернуть в переулочек, там кое-как запахнулась… юбка то и дело падала, приходилось через плащ поддерживать, вид был тот еще… Ну, а потом подвернулась машина, водитель попался приличный, в годах, ни вопросов особо не задавал, ни с сочувствием не лез, хоть и видел: что-то со мной не то. За кого принял, не знаю уж… Доехала до фирмы, узнали, пропустили…

– Ну, так… – многозначительно протянул Петр, подошел к столу. – Жанна, где там Елагин?

– Не подъехал еще, Павел Иванович.

– Как только подъедет, пусть немедленно сообщат мне. Свяжись с гаражом, с охраной, с кем хочешь, но чтобы мне моментально доложили. Усекла?

– Конечно, Павел Иванович. Говорила я вам… Все ж сразу понятно, я не дура…

– Ладно, глазастая, – бросил он раздраженно, – свои соображения держи при себе. И – чтобы немедленно…

Отключив селектор, вернулся к Кате, присел на широкий подлокотник ее кресла, присмотрелся. Она явно успокоилась, щеки после коньяка порозовели.

– Все будет в порядке, – сказал он ободряюще. – Как только появится, вышвырну я его с волчьим билетом, а напоследок начищу харю, как в лучших домах…

– Может, без скандала? – спросила она рассудительно. – Он еще, чего доброго, болтать начнет про…

«Тьфу ты, – вспомнил Петр, немного охолонув, – и в самом деле, если Митька начнет продавать газетам кое-какую информацию, выйдет нешуточный конфуз. Или нет?»

– Брось, – сказал он, – кто ему поверит? Доказательств-то никаких. Слова есть простое сотрясение воздуха, и не более того.

– А у него не могло остаться… фотографий?

– Ни в коем случае.

– Ох, Паша… Все эти твои развлечения…

– Катенька, договорились же – забыть.

– Забудешь тут, когда такие встряски случаются посреди бела дня…

– Ну, прости, – сказал он сокрушенно, вынужденный вновь принимать на себя чужую вину, – выпей еще рюмочку, что ли. А я аптечку принесу. Надо царапины смазать.

Отыскав в аптечке какую-то импортную мазь, заменявшую старый добрый йод, ловко обработал царапины, парочка коих обнаружилась и на талии. Митька, похоже, полностью соскочил с катушек и уподобился орангутангу. Катя ежилась и ойкала.

– Не пищи, – сказал он ворчливо. – Если верить тому, что на тюбике написано, болезненных ощущений эта дрянь не вызывает.

– Щиплется…

– Перетерпи, – посоветовал он столь же хмуро. – Вообще вид у тебя, надо сказать, провоцирующий. Виктимный, по-научному. Юбка, как носовой платочек…

– Мода.

– Мода… – ворчал он, вешая на соседнее кресло ее плащик. – Ну-ка, повернись, я еще здесь посмотрю… Когда в машине сидишь, юбки, поди, и не видно как таковой… А потом удивляемся, что у кого-то мозги плывут…

– Ладно, не ворчи, – сказала Катя, явно приведенная хорошей дозой коньяка в беззаботное состояние. – Все хорошо, что хорошо кончается. Но какой у меня был вид… Боюсь думать, на кого была и похожа…

– На чертовски легкомысленную девицу.

– На жертву маньяка, – поправила Катя весело, – это ближе к реальности… – Она посмотрела на свое живописное подобие. – Пашка, ты все-таки и сам немножко маньячок. Что, твои иностранцы меня сегодня в таком виде лицезрели?

– Они люди раскованные, – сказал Петр. – Что ты так озираешься?

– Пытаюсь представить, где именно ты подружек располагаешь! Неужели прямо в кресле?

– Кто тебе такое напел? – возмутился он.

Однако в глубине души чуточку устыдился – как-никак не только Пашка, но и он сам в этом кабинете развлекался довольно предосудительно – с точки зрения законной супруги. Вопрос, конечно, философский – этично ли изменять чужой жене, пусть и свято верящей, что она – твоя жена? Ну, предположим, сии мысли есть не более чем увертки – речь ведь идет не о чужой жене, а о твоей любимой женщине. Но ведь, если что и случалось, то – по обязанности, в рамках взятой на себя роли…