… Спускаясь по лестнице, Петр испытывал странное чувство, которое он сейчас даже не брался определить однозначно. Этакая помесь неудовольствия с беспокойством. Все вроде бы оказалось в порядке, все решено, все проблемы сняты, но что-то саднило и зудело в глубине души, некое ощущение неудобства, неправильности, нестыковок…

Во дворе мирно стоял «запорожец», Косарев возился с мотором – взглянуть со стороны, простецкий пенсионер, всю жизнь без особых затей и запросов оттрубивший слесарем или каким-нибудь бульдозеристом…

– Поехали? – громко сказал Петр.

Фомич едва не стукнулся головой о задранный капот, с грохотом его захлопнул:

– Напугали…

– Нервишки жалят? – доброжелательно поинтересовался Петр.

– Тут любой от неожиданности… – огрызнулся Косарев, но не стал углублять тему, послушно уселся за руль. – На фирму?

– Не совсем, – сказал Петр, – предварительно мы заедем еще в одно место, вы подождете, а я на четверть часика исчезну…

– Это куда?

– Фомич… – поморщился Петр с многозначительным видом, – я же вам говорил – у нас есть свои секреты… – Он накануне старательно изучил план Шантарска и потому уверенно сказал: – Отвезете меня на угол Кутеванова и Западной, высадите там, постоите, пока я не вернусь…

– Как прикажете, – угрюмо отозвался Фомич.

И довольно быстро доставил к указанному месту – карта не соврала, там и в самом деле оказался заросший скверик с чьим-то потемневшим бюстом посередине. Как Петр ни приглядывался, опознать неизвестного не удалось, и, поскольку тот не походил на канонизированные, классические образы великих, являлся, надо полагать, третьестепенной, чисто местной знаменитостью. Ну и черт с ним…

Карта картой, но ориентироваться на местности – совсем другое дело. Прежде всего, на плане города не указано, какая сторона улицы четная, какая, соответственно, – наоборот. И Петр, вылезши из «запорожца», едва не лопухнулся, направился было не в ту сторону, но тут же сделал вид, будто заинтересовался прессой в киоске. Таращась на цветные фото дорогих шлюх и дешевых политиканов, украшавшие обложки газет и журналов, краем глаза наблюдал за машиной. Косарев смотрел в его сторону в зеркальце заднего вида, но из «запора» предусмотрительно не вылезал. К тому времени Петр, пошарив взглядом как следует, наконец-то обнаружил четную сторону улицы. Что ж, почти угадал точку десантирования…

Энергичным шагом, создавая у любого наблюдателя впечатление, будто без оглядки спешит к близкой, конкретной цели, направился во двор, где с радостью усмотрел узенький проход между гаражами и трансформаторной будкой из обшарпанного кирпича. Куда и юркнул.

Из своего укрытия он видел, как во дворик, запыхавшись, влетел Фомич – сука такая, а если бы я и в самом деле выполнял Пашкино задание? – растерянно потоптался, не обнаружив предмета слежки, но потом, очевидно, сделал первое пришедшее в голову заключение: что Петр успел нырнуть в который-то из ближних подъездов, а посему дальнейшая беготня бесполезна. И Косарев, уже не озираясь, не пробуя никого расспросить, понурившись, побрел назад, в сторону своего железного одра. Из педантизма Петр выждал еще пару минут, после чего вернулся во двор и, не забывая столь же бдительно проверяться, свернул вправо. Пройдя мимо трех старых однотипных домиков – скверно оштукатуренные кирпичные двухэтажки сталинских времен, – нырнул в подъезд четвертой. Так, искомая квартира – на втором этаже…

Прижал пальцем кнопку старенького звонка, в квартире тягуче задребезжало. Чуть позже раздались неторопливые шаги, дверь открыла девица в черных джинсах и черной футболке навыпуск, крашеная блондинка из разряда стандартных, не обремененных ни особым шармом, ни особой уродливостью. Вся она была какая-то то ли заторможенная, то ли невыспавшаяся – уставилась на него без единого слова, слегка покачиваясь.

– Я по поводу Марушкина… – осторожно начал Петр.

Она отступила на шаг, бросила:

– Проходите, – и, небрежно захлопнув дверь за его спиной, с той же неторопливостью поплелась следом.

С первого взгляда стало ясно, что Петр угодил по нужному адресу. Дичайший беспорядок был не простой, а творческий, к коему следовало относиться снисходительно: есть разница между залежами пустых бутылок вперемешку с нестираными рубашками и грудами рам, картонов, холстов на рамах, холстов, свернутых в рулоны, тюбиков с красками… Впрочем, энное количество бутылок и пара грязных рубашек все же и здесь присутствовали.

Девица прошла мимо него со скоростью испуганной черепахи, плюхнулась на низкий диван, опустив руки, уставилась куда-то в стену. Потом, не глядя, протянула руку в сторону, взяла с пола початую бутылку водки «Воевода» и надолго прильнула к горлышку со сноровкой, заставившей Петра взглянуть на нее не без понимающего уважения. Пожалуй, от первоначальной мысли насчет наркотической природы ее заторможенности следует отказаться: наркоманы свою отраву со спиртным практически не совмещают, это во-первых. Во-вторых, футболка у нее без рукавов, и сразу видно, что руки не исколоты. Конечно, наркотик еще не обязательно впрыскивать посредством «баяна», но все химические запахи, витавшие в квартире, имеют своим происхождением исключительно инструментарий живописца. Нет, положительно, не «шаровая».

– Вы откуда? – без интереса спросила девица. – Опять из райотдела?

– Не совсем, – осторожно ответил Петр.

– Городское утро, что ли?

– Ну, не совсем…

– А может, вы вообще не мент?

– Не он.

– И не чекист?

– Нет, – сказал он, – и не налоговик, и не цэрэушник… Я, знаете ли, заказчик. Марушкин мне кое-что обещал… Буквально пару дней назад, должен был засесть за работу…

– Все, месье заказчик, – сказала девица, – он не засел, он залег…

– Куда?

– На Кагалык.

– Я могу его там найти?

– Запросто.

– Адрес вы помните?

Отхлебнув очередную порцию, девица подняла на него потухшие глаза:

– Циник или нездешний?

– Нездешний, – сказал Петр, уже чуя по ее тону что-то совсем нехорошее.

– Кагалык – это кладбище, – тоном автоответчика мобильной связи, равнодушно сообщающего, что данный абонент находится вне пределов досягаемости, сообщила девица. – Наверное, уже доехали… Сколько сейчас? Точно, доехали. А меня не взяли бы, бесполезно было и проситься. – Она то ли всхлипнула, то ли попыталась невесело засмеяться. – «Шнурки» у него чересчур уж правильные. Думают, если он меня рисует голой, то я обязательно шлюха и наркоманка. А я дури сторонюсь, две подружки подсели, насмотрелась… Только им, козлам, не объяснишь… Они и так на меня заявы настрочили, куда только в голову пришло. Два дня хату перерывали. И районщики, и городские. И не нашли ни хрена. Так им же не докажешь, козлам… – она звучно присосалась к горлышку.

– Что с ним случилось?

– Героин, – сообщила девица, рыгнув. – Дикая передозировка. Менты, похоже, не врут, один там был, на человека похож, он мне давал протокол читать… Не врут. Стал бы кто ради меня такие бумажки фабриковать… я-то им на хрен? Я ему говорю: а другие уколы у него на руках были? Он говорит: не было. Я говорю: сами видите, какой из него героинщик? Он говорит: а может, он нюхал или жрал, а «геркой» укололся попервости, вот и не рассчитал дозу? Я ему: и не жрал, и не нюхал, мы с ним по водке ударяли, а это ж мало сочетается… Ищите, хрен найдете… Не нашли, подобрели немного, даже извинились, что матом сначала… На людей похожи… – ее на глазах разбирало. – Банку унесли, придурки, а это же не дурь, он там кисти мыл, вот и получился… колер… На анализ. Вот будут рожи, когда ничего там не найдут… Вы ему ничего не должны, а? Мне жрать нечего, второй день квашу, как узнала…

Он задал еще пару вопросов, потом попробовал осторожненько прозондировать, насколько она в курсе заказов, кои покойному делали, но быстро обнаружилось, что девица такими вещами абсолютно не интересовалась. Сунул ей пару крупных бумажек, кивнул на прощанье и вышел – чего девица, казалось, и не заметила.