– Успокоил, – кивнул Петр.

Он лгал самым беспардонным образом. Что-то здесь было не так. Все вроде бы гладко и связно, но в Пашкином тоне ухо определенно чувствовало фальшь, на протяжении всего рассказа. Петр был стопроцентно уверен, что не ошибся. Врал Пашка, как сивый мерин… Но зачем? И в чем разгадка?

– Значит, с покушениями кончено?

– Совестью клянусь! – приложил Пашка руку к груди. – Ты лучше расскажи, как там дома, интересно же… С Катькой, я так понимаю, у вас форменный ренессанс пламенных чувств? Да ладно, ладно, что набычился? Я за тебя попросту рад, вот и все. Мне она давно встала поперек души, а вот у тебя с ней, надо же, любовь, да еще, судя по твоей счастливой роже, надо полагать, обоюдная… А в театр сходить, правда, не тянет? Все, умолкаю!

– Сколько мне еще тобой прикидываться?

– Дай подумать… Недели две, Петруччио. Справились мы с тобой раньше, чем планировалось… но пару недель тебе еще придется потерпеть. Пока морда у меня не заживет, пока не кончится вся суета вокруг проекта. Выдюжишь? По физиономии вижу, что выдюжишь с превеликой охотой – возле Катюхи-то… Ты, кстати, не придумал еще, как с ней потом уладить?

– Времени не нашлось, – честно признался Петр. – То одно, то другое… Может, вдвоем подумаем?

– Обязательно. Чуть погодя. Когда все будет подписано и начнется рутинная работа, не требующая вмешательства господина Савельева, неважно, право, которого… Вот тогда мы с тобой сядем за стол и не встанем, пока железный план не разработаем… Лады? Расскажи лучше, как ты с Бацой денежки считал…

– А что рассказывать? – пожал Петр плечами. – Триста килограммов долларов, только и всего…

– Браво, брательничек! Врастаешь… Ты не думай, Баца нормальный мужик. Ну, завелась у человека неучтенка, сделанная на бензинчике…

– Я знаю. Мне Фомич подробно объяснял про неправедные деньги, служащие праведным целям…

Пашка подался вперед и хлопнул его по колену:

– Петруччио, смак в том, что именно так оно и обстоит… По крайней мере, лично мы с Фомичом по большой дороге с кистенем не бродим. И никого не посылаем бродить. А вот состояньица кое-кого из тех, кого потом чинами жаловали и медали на шею вешали, из смутных источников произошли… Думаешь, только в доброй старой Англии пираты на склоне лет джентльменами становились и награбленные капиталы в мануфактуры вкладывали? Кой у кого из наших Третьяковых и прочих там Морозовых предки как раз кистенем и промышляли. В «Угрюм-реке», мне один доцент рассказывал, чистая правдочка написана, даже конкретные фамилии шантарские называл… Так что денежки Бацы, считай, не такие уж и грязные…

– Когда мне их забрать?

– Придумаем, – сказал Пашка. – Пусть пока полежат, тут один мэн подъехать должен, он ими и озаботится. Никуда они со стоянки не денутся, там все ребята – либо племяннички Бацы, либо иная кровная родня, народ верный… Я тебе брякну, когда нужно будет. Ты тоже запиши номер вот этого мобильничка, я теперь постоянно буду в Шантарске обитать. При нужде моментально созвонимся. Кстати, – спросил он словно бы небрежно, но Петр легко уловил нотки тревожного интереса, – что это за «дипломат» ты в кабинет приволок?

– Что, за мной и на фирме надзирают?

– Да брось ты. Просто Фомич забирал картины вот и наткнулся на непонятный «угол»…

«Интересно, – подумал Петр. – „Дипломат» появился в кабинете уже после того, как Фомич забрал картины».

– С «дипломатом» вышел форменный детектив, – сказал он самым естественным тоном. – Позвонила какая-то Полина, потребовала срочной встречи. Я, естественно, приехал – ты про нее ничего не говорил, мало ли что… А она мне объявила о полном и окончательном разрыве, кинула под ноги «дипломат», заявив, что не намерена больше держать у себя «мои» шмотки… Ну, я и забрал, а что оставалось делать? Поставил в заднюю комнатушку, пока ты на горизонте обозначишься…

– И правильно, – подумав, сказал Пашка. – Документы там пустяковые, пусть валяются… Фомич потом заберет. Значит, решила нас бросить, стерва?

– Тебя, братан, – усмехнулся Петр. – Я с ней единственный раз общался…

– А, какая разница… Ну и хрен с ней. На свете таких Полин… Ну ладно… Я вынужден констатировать, Петруччио, что ты с заданием справляешься прекрасно. Благодарность от командования. Держи премию, тут тысчонка баксов. Да не жеманься ты, тебе еще и Вике интервью давать, и Жанне на булавки подкинуть надо… В чем, в чем, а в телках недостатка не испытываешь, а? Скажи братухе спасибо…

– Вот, кстати, – сказал Петр, – есть еще одна тема, напрямую, правда, с сексом не связанная, но, я бы сказал, где-то близкая… Этот снимочек я у тебя в столе нашел. Дома, в кабинете. Чисто случайно, искал твои ордена для съемок, телевизионщики ж от меня потребовали быть непременно в орденах… Эт-то как понимать? Катя могла наткнуться…

Пашка рассматривал снимок обнаженной Нади, сидящей на широком подоконнике в небрежной позе, поворачивал так и этак. К великому сожалению Петра, наблюдать за выражением лица брательничка было невозможно по причине бинтов.

Фотографию эту, разумеется, он не в столе нашел, а отложил, одну-единственную, когда отдавал конверт и негативы Наде. Хотел понаблюдать за реакцией Пашки, но вот бинтов совершенно не предполагал…

– Ах, вот оно что… – досадливо сказал Пашка, – а я-то думал, что спалил или выкинул, забыл совсем…

– Откуда это взялось?

– А это ты у соплюшки спроси, – отрезал Пашка. – Я, знаешь ли, не рискнул. Чтобы не вторгаться в интимные тайны юного создания. Вот так же, чисто случайно, наткнулся. Хотел поговорить с Катей, да недосуг было. Я так предполагаю, соплячка себе завела сердечного дружка – настолько сердечного, что балуются на досуге фотографией. Что смотришь? Нынешняя молодежь в этом возрасте все университеты прошла… – Он небрежно скомкал снимок и сунул себе в карман. – А может, и не стоит с Катькой обсуждать? Еще расстроится, Надьку все равно от этих забав не оттянешь, раз уж начала где-то на стороне личной жизнью баловаться…

И вновь его голос звучал спокойно и естественно, но Петр снова чуял фальшь. К тому же имел все основания полагать, что объясняется все немножко по-другому…

– А как мне с рыжей быть? – спросил он. – Ведь так и вьется вокруг. Открытым текстом заявляет, что я, по ее мнению, о чем-то серьезном умалчиваю, со следствием не сотрудничаю, хотя знаю прекрасно, кто в меня палил, и вообще…

– Да плюнь ты на нее, – сказал Пашка. – Походит и перестанет. Голубчик наш месяц будет куковать в психушке, следов никаких, менты к нему и близко не подберутся. В конце концов отправят дело в архив… Мы с тобой, братан, сейчас на такие высоты вскарабкались, что никаких рыжих не стоит опасаться. Даже если и почует что-то неладное, нестыковки какие-то вычислит, все кончится пшиком. К тебе-то у нее никаких претензий нет и быть не может, и позиция твоя неуязвима. Об этом и не думай, не трать нервные клетки. Лучше соберись, главное близится. Тот самый великий миг. И все будут при своем интересе – я, ты, еще куча народу… Ну что, все проблемы обкашляли?

– Да вроде… – добросовестно припомнил Петр, – хотя… Вроде бы и говорить об этом неудобно, такие вопросы полагается решать между мужиками с глазу на глаз, но я как-никак – ты…

– А что такое?

– Твой Елагин, знаешь ли, оборзел. Пристает к Кате в открытую. Настолько, что об этом треплется вся контора. Земцов мне принес сводку слухов и сплетен, и там это – на первом месте…

– Так… – судя по положению головы, сплошного шара из бинтов, Пашка призадумался, – с одной стороны, парнище мне необходим. С другой, такое без последствий оставлять никак не годится, тут ты прав, правильно сделал, что сказал… Сейчас подумаем… А, что тут думать! Сделаем так: если он еще раз что-то себе позволит, ты его самым официальным образом уволишь. Приказ издашь, все, как полагается. А потом я его назад возьму, когда вернусь. Парнишка-то в принципе неплохой, работничек полезный, только заигрался немного по молодости лет, действительность от сцены плохо отличает… В общем, если что – увольняй. Фомич поспособствует. Пока мною будешь ты, пусть погуляет вдали от конторы, так даже лучше…