– Не беспокойтесь, голубчик, – прошептал лысый прохиндей, глядя, по своему обыкновению, просветленным взором невинного дитяти, – ничего вы не напортачите, зря волнуетесь. История, согласен, волнительная, но, я вас умоляю, не дергайтесь. Все наладится.

– Кто это, как вы думаете?

– Представления не имею, Павел Иванович. Может, и в самом деле какой-нибудь шизофреник? Их в нынешние вольные времена нельзя, понимаете ли, запереть в больничке, пока они сами не соизволят разрешить. Вот и бродят… Я вам могу сказать одно: о н не может быть замешан ни в чем… э-э, дурно пахнущем.

– А как насчет ревнивого мужа или чего-то в том же роде?

– Глупости, – веско сказал Фомич, – вздор. Я бы знал. Дикое стечение обстоятельств…

– Ладно, – сказал Петр, мрачный, как туча, – хочу вам верить…

Он распахнул дверь и энергичным шагом вышел в приемную. Земцов вскочил:

– Я только что говорил с генералом… Они поставят людей у офиса и будут присматривать за вашим подъездом. Соответственно я усилил охрану по плану «Броня»…

– Благодарю за службу, – сказал Петр. – Пойдемте-ка взглянем на комнату…

Он умышленно пропустил Земцова вперед – план здания как-то стерся в памяти, Петр уже не представлял, как попасть в плановый отдел.

Выходя через десять минут во внутренний дворик, где стоял его «мерс» и две машины с охраной, Петр мысленно почесывал в затылке. Прямо-таки яростно скреб – каковой процесс, уверяют, способствует интенсивности мышления.

Весь его прошлый опыт категорически восставал против версии о косоруком стрелке, плохо умевшем обращаться с пистолетом. То, что он увидел в плановом отделе, вызывало скорее противоположные мысли.

Три пулевые выбоины располагались в одну линию, на равном расстоянии друг от друга, он, конечно, мог и ошибаться, но больше всего это походило на то, как если бы умелый стрелок в две секунды аккуратно выпустил три пули именно туда, куда намеревался с самого начала. Как рассчитывал, так и влепил. Слишком уж идеальна воображаемая линия, слишком уж регулярны промежутки.

Значит, и в самом деле предупреждение? Но касаемо чего?

Так уж удачно сложилось, что ни у Пашки, ни у Кати не было привычки уделять поутру время местным новостям. А посему за завтраком телевизор в столовой безмолвствовал, чему Петр был втихомолку рад: чем позже она узнает о веселухе возле фирмы, тем лучше. В вечерние теленовости сенсация пока что не попала: и силовички намекали, что приглушат, и Земцов собирался какие-то шаги в этом направлении предпринять. Никто нынче не может держать на коротком поводке всю прессу миллионного города, все телеканалы, в конце концов что-то такое проскочит – но уже сглаженно, скороговоркой…

Дождавшись, когда Катя, чмокнув его в щеку, исчезла за дверью в сопровождении шофера – нового какого-то, не Митьки, – Петр, игнорируя многозначительно-блядские взгляды Марианны, быстренько прошел в кабинет, выгреб из сейфа нужные снимки и без колебаний направился к Наде. Постучал приличия ради, она сразу же открыла дверь. За ее спиной на экране плавно вращалась какая-то сложная геометрическая фигура, синяя на черном фоне.

Петр, довольно невежливо потеснив девчонку с дороги – она не торопилась его впускать, а в коридоре шмыгала Марианна, – вошел, плотно прикрыл за собой дверь, протянул конверт:

– Держи. И негативы. Все, что было. И давай договоримся, что забудем на веки вечные, лады?

Надя взвесила в руке конверт, встряхнула пленку другой рукой, разворачивая, окинула беглым взглядом. На ее личике явственно изобразилось холодное разочарование. Петра это неприятно задело – он не собирался упиваться своим благородством, но в душе все же ожидал простого человеческого «спасибо». Или она настолько уж Пашку возненавидела? Ох, трудно упрекать…

– Что-то не так? – спросил он негромко. – По-моему, все…

– А кассета?

Он неловко переступил с ноги на ногу – вот так, еще и кассета. Но ничего подобного ни в сейфе, ни в кабинете не отыскалось…

– Какая? Видео? Аудио?

Надя посмотрела на него с недоверием, да что там, с легкой брезгливостью:

– Опять головушка подводит? Так это следует понимать?

Петр понимал, что достучаться до нее не удастся, но все-таки рискнул:

– Можешь ты, бисова дитына, раз в жизни поверить честному слову?

– Твоему?

– Моему.

– Трудненько, – призналась Надя, глядя с вызовом.

– А ты попробуй. Что за кассета, как выглядит? Где она была, когда ты ее видела в последний раз?

«Безнадежно», – подумал он с тоской. Девчонка кривила пухлые губки в иронической усмешке. Ни единому слову не верила, паршивка…

– Слушай, черт с тобой, – сказала она устало, безнадежно. – Ну, верить твоим обещаниям нельзя, ясно было… Давай все переведем в плоскость банальной коммерческой сделки. Неси кассету, четко обрисуй, что тебе на этот раз сделать… Согласен?

Он яростно выдохнул сквозь зубы, старательно борясь со злостью – и на себя, и на нее, и на Пашку. Почти что умоляюще сказал:

– Пойми ты…

– А это всегда пожалуйста, – усмехнулась девчонка, – понимаю, как всегда. Душа у тебя нежная, как цветок, изобретательных фантазий требует. Чего же тут не понять…

Эта сказочка про белого бычка могла тянуться до бесконечности. И Петр сдался, пожав плечами, вышел – по сути, позорно бежал с поля боя, но что прикажете придумать?

– Павел Иванович…

Поджав губы, он несколько секунд разглядывал Марианну, с невинным видом загородившую ему дорогу, потом, не колеблясь, легонько ее посторонил:

– Мадемуазель, по-моему, вы слишком много времени проводите на хозяйской половине…

Прошел мимо, ухом не поведя при виде заворчавшего Реджи, нажал кнопку, вызывая охранника из «людской», кратко распорядился:

– Машину. Я – в офис.

Выходя из подъезда в плотном кольце четырех бодигардов, на миг ощутил прежнее возбуждение, непонятное простому смертному ожидание выстрела. Обошлось. Двор был пуст, только напротив подъезда стояли милицейские «Жигули». Без сомнения, присланные для бережения его скромной персоны.

У себя в кабинете он начал с того, что старательно обыскал все ящики письменного стола. Обнаружил кучу всякой мелочи, от американских квортеров до сломанных зажигалок, – но ни следа Пашкиных забав на ниве фотографии и видеозаписи.

Подошел к сейфу – той же марки, того же размера, что стоял дома. Задумчиво провел рукой по толстому никелированному колесику. Съездить еще раз за образчиками бытовой химии? Или…

Пашка всегда был недругом цифири, математика у него шла плохо. Удивительно, как он вообще выбился в крупные негоцианты – впрочем, для этого вовсе не нужно быть гением бухгалтерии, достаточно крутить комбинации, а специалиста по цифири всегда можно нанять, взять в долю… Логично будет предположить, что при нелюбви к математике братец не станет особо мудрствовать в том, что касается кодов…

И набрал код домашнего сейфа. Дверца не дрогнула. Прокол, однако. Съездить все же в «Тысячу мелочей»?

По некоему наитию он попробовал еще раз, вновь набрал код, трудолюбиво им вскрытый дома, – но наоборот, от конца к началу, затаив дыхание…

Есть! Дверца щелкнула, сдаваясь. Повернул ручку, распахнул. Начинаешь верить газетным статьям, уверяющим, будто мозги у близнецов работают совершенно схожим манером. Максимум, на что хватило Пашкиной изобретательности в данном случае, – вывернуть код домашнего сейфа шиворот-навыворот… Ну да, в девятом классе во время одного из розыгрышей, основанного на сходстве близнецов Савельевых, как раз и опознали в «Петре» Пашку благодаря нелюбви последнего к математике…

Однако никаких видеокассет в сейфе не обнаружилось. Там вообще не было ничего интересного – новенькие японские часы в коробочке, судя по гравировке, преподнесенные братцу на последний день рождения неким (или некой) П. Надпись откровенно суховата – «Паше в день рождения с пожеланием удач. П.» Поди тут определи, какого пола П.