Однако нужно что-то придумать из пресловутой мужской солидарности – и чтобы не обижалась потом на Пашку, кукла смазливая, раскомплексованная, и чтобы подозрений у нее не возникло вовсе…

Жанна так и стояла перед ним, недоуменно уставясь глуповатыми черными глазенками.

– Жанночка, – сказал Петр, найдя великолепный выход. – Умеешь ты хранить производственные тайны?

– Спрашиваете!

– Я тебе поведаю страшную тайну, которую знают единицы… – начал Петр заговорщицким тоном. – Видишь ли, когда я влетел в аварию, там, – он указал на соответствующую область организма, – мне здорово прищемило ремнем безопасности…

– Ой! – ужаснулась Жанна. – И… что…

– Да глупости, – беззаботно отмахнулся он, – совершенно ничего страшного. Просто содрало кожу и получилась приличная ссадина. Замазали ее импортными снадобьями, но пока что придется лишить себя иных удовольствий…

– Па-авел Иваныч… – протянула она с сочувствием, – а посмотреть можно? Вдруг найду способ вас пожалеть?

– Не вздумай, – сказал он серьезно. – Как только… – он многозначительно воздел указательный палец, – так струпик и лопнет, опять закровянит. Не стоит и пробовать, ты ж мне зла не желаешь?

– Скажете тоже…

– Вот и ступай, лапа, – сказал Петр, демонстративно отстраняясь. – Пожалей меня с недельку, а то насмотрюсь на тебя, произойдет непоправимое – и еще черт те сколько времени жить мне без мирских радостей, пока окончательно не заживет. Ступай, золотко, не вводи увечного во искушение…

Она хихикнула и направилась к двери, пару раз лукаво оглянувшись, но, сразу видно, поверила сразу и окончательно, ничуть не сердится и не ломает более голову над внезапным пуританским выбрыком босса. Вот и ладненько. Одну сложность ликвидировали…

Усевшись за стол, он принялся просматривать бумаги. Сверху лежала уже замеченная им «Хроника области» – добросовестно составленная сводка свершений и встреч первых фигур области. Без сомнения, Пашке это было чертовски необходимо, но Петр решительно не мог понять, какой смысл таится в том, что один из заместителей губернатора встретился с лидером гильдии товаропроизводителей, а директор акционерного общества «Бруно» принял московских коллег.

Впрочем, и не стоило над всем этим ломать голову – все равно его это совершенно не касается. Пусть встречаются, устраивают брифинги и презентации. Пашка сам извлечет из кропотливо собранной информации все, что ему может пригодиться. А дубликату обещали приличные деньги отнюдь не за это…

Сводка прессы, теле– и радионовинок. Ага, вот вырезка из той самой бульварки. В общем, не стоит обижаться, вообще обращать внимание. Тем бульварки и живы – идиотскими сенсациями о слопавшем пенсионерку двухметровом кузнечике, телефонами шлюх, дурацкими сплетнями. К тому же, строго говоря, речь идет и не о нем…

Что это тут подчеркнуто? Ага, АО «Дюрандаль» – черт, с чем это вдруг ассоциировалось имечко исторического меча? – подарило новооткрытому кадетскому корпусу дюжину компьютеров, программное обеспечение, видаки… Губернатор выразил благосклонное удовлетворение… Пашке, надо полагать, зачтется…

Ну, и прочие упоминания о «Дюрандале», проходные – по отзывам московской прессы, работает стабильно… налоги платит исправно… вот газета посерьезнее – слухи о тяжелых травмах господина Савельева значительно преувеличены…

Ничего интересного, в общем. Рутина, письма… настоящим подтверждается… и хрен с ним… в соответствии с прошлыми договоренностями поставки осуществляются исправно… ура, ура… Тоже неинтересно.

А вот это уже…

Пашка его и об этом предупреждал. Андропыч – должно быть, тряхнув гэбэшной стариной – регулярно составляет сводки слухов и сплетен, циркулирующих среди персонала «Дюрандаля». Надо понимать, стукачей навербовал изрядно. Неаппетитно и весьма, ну да это не его проблемы… Оформлено, надо признать, по всем правилам: трехбалльная система устойчивости, повторяемости слухов-сплетен-пересудов, показатель цикличности, схемы продвижения и прочее. Хваток Андропыч, хваток, не зря лопает хлебушек. Мать твою…

На первом месте по всем трем показателям стоял незамысловатый, однако неприятно царапнувший Петра слушок. «Хозяйская супруга вовсю трахается с Митькой Елагиным, говорят даже, прямо в машине». Изложено, конечно, не в пример деликатнее, обтекаемо-суконными канцелярскими оборотами, но суть именно такова. И, что характерно, на первом месте по всем трем показателям. Схема продвижения… черт, да если отвлечься от канцеляризмов, получится, что об этом с оглядочкой болтают все – от особ, приближенных к боссу, до уборщиц и бодигардов. Неприятно…

Морду набить сучонку? Пашке сдать? Вот и гадай тут…

– Павел Иванович! – под пульсированье синей лампочки промурлыкала Жанна.

– Аюшки?

– К вам господин Колпакчи, Георгий Спиридонович…

– Проси, – быстро сказал Петр.

И отвлечься от поганенькой сводки хотелось, и любопытство разобрало – что это за господин такой с явственным греческим уклоном?

Господин с греческим уклоном и в самом деле был мастью похож на грача – черные как смоль волосы, аккуратно подстриженные, впрочем, без намека на курчавость, такая же борода. Нос скорее славянский. Костюм отличный. Очки в тонкой золотой оправе, элегантный коричневый портфель в руке.

– Прошу, – сказал Петр насколько мог естественнее, вежливо встал. Хотел обойти стол и двинуться навстречу, но из въедливой осторожности не решился – еще нанесешь ненароком ущерб Пашкиному имиджу, сам того не ведая…

Гость молча приблизился к столу. Походка его была в чем-то знакомой, кого-то смутно напоминала.

– Прошу, – повторил Петр, указывая на предназначавшееся для посетителей кресло. – Чай, кофе, коньяк?

И мысленно похвалил себя – до того непринужденно срывались с языка реплики… Освоился, а?

Изящным жестом поддернув брюки, гость опустился в кресло, поставил на пол небольшой плоский портфель и, прежде чем Петр успел придумать наиболее подходящую светскую реплику, смутно знакомым голосом ответил:

– Водки давай, сучий потрох, водки…

Петр вздрогнул:

– Позвольте… – всмотрелся пристальнее, шумно вздохнул и в голос матернулся. Покрутил головой: – Н-ну… Предупреждать надо!

– А ведь не узнал, сукин кот, не узнал! – ликующе воскликнул Пашка уже своим обычным голосом. – Качественный паричок, а? И ботва. Как свои. Пока топал по собственному офису, ни единая тварь не опознала кормильца-поильца.

– У тебя даже походка другая… И голос…

– Поставили, Петруччио, поставили. Даже Жанна, соска, не узнала… впрочем, справедливости ради стоит уточнить, что она перед глазами имеет главным образом не физиономию, а совсем другую деталь организма… Ты Жанночку уже оприходовал?

– Нет.

– Ну и дурак. Рекомендую. Подсказать позу, в которой ее таланты наиболее ярко проявляются?

– Спасибо, обойдусь, – ответил Петр суховато.

– Петруччио, а Петруччио! Что ты такой кислый? – Пашка так и сиял. – Бери пример с меня. Ликовать надо, дубина. Как я вижу, ни одна сука не усомнилась… Давани вон ту кнопку, белую.

– Зачем?

– Замок блокируется. Пока не отключишь, никто не войдет. У меня масса свободного времени, у тебя тоже, можно поболтать не спеша… – он раскрыл портфель, нажал там что-то, послышался негромкий электронный писк, курлыканье, и все смолкло. – Ну, все в порядке. Никаких клопиков, а и были бы, глушилка даванет… Показываю еще один секрет, про который и Жанка не знает.

Он подошел к стене, нажал обоими указательными пальцами на верхние углы рамы небольшой яркой картинки, импрессионистски представлявшей взору букет цветов в белой вазе. Картина тут же откинулась, как дверь. Достав бутылку неизменного «Хеннесси» и две большие серебряные стопки, Пашка вернулся к столу, ловко раскупорил, ловко разлил. Ухмыльнулся:

– Ну, каково оно – быть мною?

– Я бы сказал, не самый тяжкий труд… но временами быть тобою, Паша, очень, я бы выразился, странно…