– А глаза забегали… – сказала раскрасневшаяся Катя, уже ничуть не похожая на удрученную жертву маньяка. – Уличила я тебя?

– Катерина, обвинения насквозь беспочвенны… И вообще, запахни остатки блузки и одерни то, что ты именуешь юбкой. Иначе я за себя не ручаюсь, руки так и тянутся…

– Ну и протяни, – с провоцирующей улыбкой сказала Катя, откинувшись на спинку и уже не придерживая разорванную блузку, – а то две ночи не протягивал…

Петр поднял ее из кресла, в две секунды разделался с теми пуговицами блузки, что ухитрились сохраниться после елагинской атаки. Катя прильнула к нему, тяжело дыша, юбка упала на ковер. Опуская ее в кресло, Петр успел подумать, что в Пашкином безумии есть своя система: и в самом деле, как-то по особенному возбуждаешься, держа в объятиях женщину, которую оголтело хотят другие мужики, настолько, что средь бела дня пытаются претворить желания в жизнь. И тут же испугался – как бы не нахвататься от своего двойника такого, что потом сто лет не отделаешься… Гены ведь одни и те же?!

Необычность ситуации придавала сил и толкала на новые подвиги. Прошло много времени, прежде чем Катя мягко высвободилась, расслабленно затихла в его объятиях. Не открывая глаз, засмеялась:

– Лучше бы ты в свое время с этого и начал – вместо известных глупостей. Может, я и испорченная, но ведь возбуждает – когда собственный муж совращает в служебном кабинете… Паша?

– Что? – спросил он, блаженно зажмурившись.

– А ведь у тебя что-то очень уж ловко получается с этим креслом, чувствуется привычка…

– Катенька, – сказал он беспомощно. – Давай все забудем и начнем все по-новому, все сначала?

– Хорошо, – ответила она тихо. – Старому я бы не поверила, а вот тебе новому отчего-то верю, Савельев…

Он напыжился от гордости, но, поразмыслив, пришел к выводу, что взлетать на седьмое небо рановато: слишком многое оставалось непроясненным и более того – откровенно настораживающим. Он даже в мыслях не мог решиться произнести – пугающим…

Вскочил, шлепнув по полу босыми ногами, кинулся к залившемуся трелью селектору. Катя принялась торопливо одеваться.

– Ну вот, – кривя рот в нехорошей ухмылке, сказал он, повесив трубку, – Появился молодчик на территории. Сейчас я с ним как следует поговорю…

– Паша! – она застыла с юбкой в руках. – Осторожнее! Он сумасшедший, точно тебе говорю! Ты бы глаза видел…

– Я тоже не подарок, – отмахнулся Петр. – Тут у меня булавка завалялась, заколи юбку, плащик накинь сверху, сойдет… Потом я тебя сам домой отвезу.

– Паша…

– Не беспокойся, – бросил он на ходу. – Мы люди светские… временами. Светски поговорим…

И зашагал по коридору, стараясь не выглядеть бегущим. Сначала, в первый миг, хотел вызвать Елагина в кабинет и учинить разборку там, но по размышлении это показалось недостойным настоящего мужика. Мало ли какой оборот примет светская беседа, лучше уж проводить ее на вольном воздухе… Пашка, может, и вызвал бы на ковер – но не я…

Елагин как ни в чем не бывало стоял возле своей черной «тойоты», заменившей в качестве разъездной машины несчастный джипер. Кроме него людей во дворе не было, что облегчало задачу.

Завидев Петра, Елагин его непринужденно окликнул:

– Никак марсиане прилетели, босс? Куда это вы галопом несетесь?

Старательно пытаясь сохранять хладнокровие, Петр подошел вплотную и, не отводя глаз, сказал:

– Я тебя, по-моему, предупреждал… Оба сошлись на том, что это – последнее предупреждение. Кто-то мне по-мужски обещал с этим делом завязать…

– Ты о чем? – невинно уставился на него

Елагин.

– Где Катя?

– Катя? – дернул Елагин плечом. – Я откуда знаю? Я ж ей не нянька. Когда я ее последний раз видел, со второй космической скоростью удалялась в сторону проспекта Мира, живехонькая и здоровехонькая. Ничего вроде бы с ней не могло стрястись…

Он осклабился, глядя простецки, недоумевающе, – Петр отлично знал эти приемчики, призванные спровоцировать собеседника, вынудить его стать нападающей стороной, а себя самого, понятно, выставить жертвой неспровоцированной агрессии. И потому собрал волю в кулак. Поиграем с ним в его же игру, тоже умеем…

– Посмотри-ка мне в глаза, – сказал он.

– Смотрю, – безмятежно кивнул Елагин, – а что?

– Да ничего. Нормальные глазыньки, без следа клиники. Тут кое-кто называет тебя сумасшедшим – на мой взгляд, совершенно безосновательно, старлей. Совершенно. Сдается мне, никакой ты не шизик, а попросту наглая скотина. У меня такие в противогазе отжимались со всем рвением, пока в него же блевать не начинали. И упаси их бог при этом перднуть.

– Ты не особенно-то, штабная крыса, – не повышая голоса, ответил Елагин. – У меня такие, как ты, тоже, случалось, хрен посасывали со всем прилежанием. И добавки просили совершенно добровольно, чтоб ты знал…

– Ну вот и внесли ясность, – осклабился Петр. – Давай уж до конца внесем… Дерьмо ты, старлей. И совсем не потому, что рвешь на бабе лифчик, когда она того не хочет… Дерьмо ты потому, что сначала даешь честное слово, а потом не соблюдаешь… Дешевка.

– Слушай, вице-полковник, – все так же простецки улыбнулся Елагин. – Я искренне не пойму, чего ты дергаешься? Тебя наняли, чтобы постоял пугалом на огороде, вот и стой. Не поднимай кипеж. В конце-то концов, это не твоя мочалка и никогда твоей не была. Трахай эту блядешку сколько вздумается, но и другим не мешай. Коллективистом надо быть, милый. – Он мечтательно потянулся. – Знал бы ты, как я ее гнул вот этими ручками, шлюху белобрысую, как я ее на ощупь знаю… Положишь ей, бывало, ладонь на нижние губки, а она трепещет…

Он сумел-таки уклониться от первого выпада, но второй удар пропустил – и спиной вперед вмазался в бок «тойоты», все еще с наглой, высокомерной усмешкой, не успевшей погаснуть. Тут же с нереальной быстротой извернулся, оказался на широко расставленных ногах, в сулившей неприятности стойке. Процедил сквозь зубы:

– А потом средним пальчиком вовнутрь, невзначай этак…

– Иди сюда, сука, – сказал Петр, отступая на шаг. – За все пальчики не говорю, а двадцать первый распинаю…

Отчаянно затопотали ботинки. Во дворе вдруг стало очень много народу – надежно их разделив, трое охранников встали плотной стенкой, двое сторожили Елагина, третий развернулся к Петру, готовый то ли прикрыть, то ли перехватить. Сбоку появился Земцов, развел руками:

– Павел Иванович, а мы вас повсюду ищем… Пойдемте? – он стоял на дороге с вежливой непреклонностью. – Нечего вам тут делать, поверьте моему слову… – и словно бы небрежно взял за локоть, с силой потянул к двери.

Петр подчинился – драться при куче свидетелей, тем более с собственным шофером, было бы верхом идиотизма. Не барское это дело в конце-то концов…

Когда они вошли в здание, Земцов сказал:

– Не самое умное поведение, Павел Иванович.

– Знаю, – пробурчал Петр, остывая, – но терпение у меня лопнуло… Напрочь.

– Если вам интересно мое мнение, я удивляюсь, что вы столько терпели… Увольте вы его к чертовой матери, давно пора. А я с ним поговорю по уму, пусть считает, что ему крупно повезло, и не вздумает дергаться…

– Без вас я бы и не догадался… – сварливо откликнулся Петр. – Где его личное дело?

– У зама по персоналу, разумеется.

– Пусть принесет.

– Зачем?

– Освежить хочу в памяти… – сказал Петр и быстрыми шагами направился на свой этаж. Остановился у стола Жанны, распорядился, понизив голос: – Лапочка, настучи приказ. Елагина с сегодняшнего дня – по собственному желанию. Заявление его насчет собственного желания возьмешь потом у Земцова. Выходное пособие, прочее, что там полагается… Ну, ты ж у меня умница, сама знаешь, как все оформить.

– Конечно, Павел Иванович, не беспокойтесь. Давно пора… – она с любопытством распахнула глупенькие глазки. – Вы ему хоть навешали по фейсу? Как следует?

– Работай, прелесть моя, работай… – хмыкнул Петр, входя в кабинет.

Катя так и вскинулась:

– Ну что?

– А что? – елико мог беззаботнее усмехнулся Петр. – Поговорили, как цивилизованные люди, господин поручик согласился, что был не прав, высокие договаривающиеся стороны разошлись, довольные проведенным брифингом…