– Да, с вашего позволения, пойдем…

У подножья холма Андрея блицем ослепил фотограф. Чемоданов-Рундуков гордо выпятил грудь, Андрей попытался закрыться, но не успел.

– Что за чертовщина? Кто пустил сюда корреспондента?..

– «Русское слово»! Прибыл запечатлеть наступление славных русских войск, которое замечательно успешно!

Андрей обрушился словно лавина:

– Что он тут делает? Какое к чертям собачьим «успешно замечательное»? Немедля забрать фотографический аппарат! Негатив – уничтожить, корреспондента – на гауптвахту… – но, подумав, сменил гнев если не на милость, то на нечто более мягкое. – Под арест его!

Ошарашенный корреспондент с удивлением смотрел на капитана, который раздавал приказы генерал-майору.

– Андрей Михайлович… – постарался успокоить его Чемоданов.

– Право-слово, это лишнее… – вмешался штабс-капитан. – Ежели начнем отбирать фотографии да корреспондентов под ключ, так в прессе шкандаль будет неуместный… Оно вам и нам надо?..

Нет, это совершенно было лишним.

– Да поймите же их… Тут по всему фронту – артподготовка. Скукота смертная. И выясняется, что на одном участке ее нет, мало того, войска продвинулись – смешно сказать: на четыре версты. Вот он и прибыл, дурачина, падкий до сенсации…

Корреспонденту оставалось только кивнуть: лучше быть вольным дурачиной, чем умным сидеть под замком.

– Ну, покажем ему пленных австрияков, дадим из «манлихера» пострелять – вот и вся сенсация. Отдыхайте, Андрей Михайлович, отдыхайте…

Данилин позволил себя усадить в авто: действительно, какой пустяк. Видно, нервы расшалились, слишком мнителен… Надо отдохнуть…

Капитана-самодура корреспондент проводил малопочтительным взглядом: верно, какой-то высокородный расшумелся, выпив лишнего. Позже, уже в редакции, кто-то сказал, что уж слишком он похож на авиатора Данилина. Но корреспондент отмахнулся: что ему делать на другом участке фронта да еще с пехотными командирами?

В машине Андрей протер глаза: слезились, все казалось мутным, расплывчатым. А для пилота потерять остроту зрения – горе. Хотя, может быть, дело в усталости. Проспаться хорошенько, и все пройдет. Андрей скосил взгляд на Беглецкого. Удивительно, но тот совершенно не показывал признаков усталости.

– Что это с вами, Михаил Константинович… Вроде бы и отдыхали всего-ничего, а свежи, мильпародон не по годам…

– Ах… Да нет тут особого секрета. Из семян иноземных растений удалось сделать чудную вытяжку, наподобие кофе, только сильнее. Кто выпьет, тому хватает двух часов сна в сутки. Правда потом природа свое берет и надобно отсыпаться. Но иногда просто глупо терять восемь часов на сон, когда вокруг так много интересного и непонятного.

Андрей кивнул: вокруг действительно много непонятного. Слишком много.

– Не поделитесь ли вашим эликсиром? Смутные предчувствия меня терзают.

За этим дело не стало – чудесная жидкость была у Беглецкого во фляге. Оказалась она противной на вкус, столь же аппетитная как рыбий жир, разве что настоянная на спирту.

В лагере Данилин отправился не отдыхать, а нашел старенького хирурга.

Еще в Аккуме, пролистывая список пассажиров, Андрей побурчал, де, зачем он нам, может, еще профессора лингвистики возьмем?.. Беглецкий ответно промолчал. Андрей махнул рукой: пусть прокатится. С дирижабля не убудет. И вот теперь оказалось… Да что, собственно оказалось?..

– Генрих Карлович… – поинтересовался Андрей. – Вы со своим инструментарием?

– А как же… – будто из воздуха хирург извлек ланцет. – Вам кому-то надо перерезать горло?

Андрей вздрогнул.

– Нет. Не до такой степени все плохо… Но мне нужна ваша помощь немедленно.

На командном пункте был устроен военный совет. Прибыли командиры полков, на новеньком «Руссо-балте» прикатил еще один генерал от Каледина – Отто Вальтерович Штольцев.

С каждым командиром прибыло по офицеру в чинах меньших – вроде адъютантов. В маленьком блиндаже места не хватило, поэтому часть осталась курить на воздухе. Они все знали друг друга, и Андрей чувствовал себя чужим. На него смотрели, спрашивали здешнего штабс-капитана. Тот указывал вверх, на небо. Смысл этого жеста был не вполне понятен: не то объяснял, что Данилин – знаменитый ас, не то – что прибыл по Высочайшему распоряжению. Чтоб избежать возможных знакомств, Андрей вернулся в блиндаж.

На него многие присутствующие посмотрели недовольно, приняли за очередного адъютанта. Поморщились: де, наши планы – не твоего ума дело, но не погнали. И за то спасибо. Андрей занял место у стенки, где-то в сажени от стола, на котором были разметаны карты.

– Здесь, как видите – меандр, – пояснял Чемоданов-Рундуков, показывая на трехверстовку. – Иными словами река делает изгиб выпуклостью к нам. Но австрийцы фронт спрямили, и окопы тут от берега отстоят на сто-двести саженей. Чем не идеальный плацдарм.

– Ничем. Не идеальный. Не плацдарм, – отвечал посланник из штаба армии.

Доверенное лицо Каледина было самого что ни на есть немецкого вида, типичный пруссак, одетый в русский мундир: сухой, высокий, с моноклем в глазу. Памятуя о шпионе, Андрей старался держаться от него подальше, и в то же время – ненавязчиво присматривался.

– Но отчего же, Отто Вальтерович?..

Доводы русского немца были просты и логичны:

– Участок этот простреливается не только с нашей, но и с их стороны. Вот отсюда… – перст указал на холмы, – Они будут бить прямой наводкой. А из-за них – навесной. Да вас просто сметут. Подавить немецкую артиллерию вы не можете – ваша расстреляла стволы да снаряды. Что же делать будете? Снова свою теорийку о неэффективности артподготовки мне расскажете?..

И заезжий генерал хихикнул. Некоторые полковники сдержанно улыбнулись. С одной стороны шутивший был генерал-лейтенантом, с другой стороны портить отношение со своим непосредственным командиром не хотелось.

– Осмелюсь заметить, что и против прорыва первой линии вы возражали. А что до артиллерии, так у нас есть еще и трофейная. Сами знаете: австрийских винтовок мы в тыл отправили около двадцати тысяч…

– Возражал… Но вторая даже посложней будет. К тому же, контрразведка сообщала, что у вас обезврежен шпион.

– Но он же уже обезврежен!

Андрей будто бы невзначай уронил со столика многострадальную книгу. На шум обернулись, что Андрею и было надобно.

– Простите. Право, какой я неловкий, – и посмотрел в глаза Чемоданову.

Тот едва заметно покачал головой: молчите, этот ничего о вас не знает.

Андрей кивнул.

– И все же разрешите?.. – попросил Афанасий Никифорович. – Я сам поплыву на первой лодке. Если атака провалится… Ну это я к примеру говорю… Я погибну…

Генерал-лейтенант потер подбородок:

– У меня от Каледина есть распоряжение вам не мешать. Право-слово, не знаю, чем оно вызвано. Но и содействовать вашей глупости я не намерен – увольте меня от этого. План ваш – дрянь. Солдат, конечно, русская баба еще нарожает, но вот если устроите нам тут сухопутную Цусиму – под суд пойдете. Уразумели?..

И сверкнул из-за монокля таким холодным взглядом, что вздрогнули все в землянке. Кроме, пожалуй, генерала со смешной фамилией, вероятно уже привыкшего к таким взглядам.

– Уразумел. Чего тут непонятного…

И зевнул.

– Но все-таки план ваш негодящий! А казалось бы – перспективный офицер.

Афанасий Никифорович промолчал. Счел за лучшее оставить последнее слово за вышестоящей инстанцией. Оно действительно таковым и оказалось – инспектор укатил на своем авто.

– Афанасий Никифорович, – спросил кто-то из полковников. – А вы в сам деле собрались переправляться на тот берег первым?..

– Может, и не первым. Но в первой волне. Еще до того, как мосты наведут.

– Поостереглись бы…

– Куда мне уже далее стерегтись. Уже шестой десяток – а все в першпективных офицерах. Пристрелят – так тому и быть, а более не могу сидеть.