– Что это? Ночная атака?

– Да не… То большевики рыбки тоже захотели. Лень сидеть с удочками – так они гранаты бросают, а рыба, значит, и всплывает…

– И мы бы так могли.

– Могли бы, да что за интерес? Опять же, гранат малька не щадит, а что толку, если в реке всю рыбу выбить? Что на следующий год ловить-то?

Андрей задумался: и правда, что?..

Громыхнуло еще пару раз: по ту сторону фронта об этом, пожалуй, не задумывались.

В бою под Царицыном бронепоезд получил попадание трехдюймового снаряда в паровоз. Защитный лист порвало, заряд разорвался в будке. Убило кочегара, разбило все манометры, трубки. Вырвавшимся паром обварило Илью. К тому же, посекло осколками, сломало руку, ногу, ребро…

– Не жилец ваш еврейчик… – заметил урядник. – Прикажете яму копать? Как у них, у иудеев принято могилы рыть?

– Он крещеный, – ответил Андрей, хотя веры в том у него не было.

Но Пельцман категорически был не согласен помирать. Мало того, пришел в сознание:

– Ай-ай-ай… Больно же как… Я умру наверное… А я мамочке обещал беречь себя. Ай-ай-ай…

Но не малодушничал, не плакал: не просил для себя ни лекарств, ни пули.

Вызванный маневровый локомотив, оттащил поврежденного «Волхва» в тыл. И тут же Андрей распорядился отсоединить все вагоны от уцелевшего локомотива и как можно спешно доставить раненого в госпиталь, в Новочеркасск.

Казаки приказ выполнили безмолвно и только после того, как «ферли» ушел, стали показывать норов.

От неудобных разговоров Андрей не стал прятаться. Когда село солнце, полковник подошел к казачьему костру. Разговор затих, будто его перечеркнули. Верный признак – говорили о нем.

Андрей присел, бросил щепку в костер, всмотрелся в лица этих людей, смелых, утомленных боем…

Пояснил:

– Я с ним – с четырнадцатого года…

– А с нами – с восьмого.

– Не бойся, казак. Я бы так сделал для любого. Но вот ему не повезло. А хочешь проверить мое слово? На месте еврея-то оказаться?

Молчание сменило тон на задумчивый. Оказаться на месте еврея не хотелось никому…

В паровозной будке Пельцмана и убитого кочегара сменили два студента. Ремонт они производили старательно, но знаний не хватало. И с тем, что бы Илья сделал за два дня, они возились вторую неделю.

Взятие Царицына перешло в затяжную, позиционную борьбу, где части не сколько стреляли, сколько рыли землю. Андрей собрал унтер-офицеров, предложил съездить к раненому товарищу в госпиталь, или хотя бы просто прокатиться, развеяться.

С собой взяли и студентов – пусть отдохнут.

По дороге набрали гостинцев: вдоль железнодорожного полотна было полно огородов – а чьих не разобрать. Хозяева не то отдал Богу душу, не то прятался от этого, ибо гражданская война предоставляла много шансов просто так погибнуть. Андрей остановил локомотив, ушел в чигири, откуда вернулся с запоздалыми цветами и овощами. Цветы были пышными словно русская купчиха, георгинами. Они густо пахли, но Андрею все же не нравились и взяты были из-за отсутствия других цветов.

В город прибыли около полудня. Поскольку оказались тут впервые – заблудились, хотя городок был вовсе мал. Пока шли – осматривали местные достопримечательности, каковых было не так уж и много.

Задержались у афишной тумбы. Компания, которая некогда владела афишными тумбами в городе ввиду кризиса и беспорядков разорилась. За сим, старые объявления никто не снимал. Их обдирали местные ветер и дождь, проводя своеобразную стихийную цензуру.

На древнем, еще довоенном видимо плакате, зазывавшем в круиз, была изображена дамочка, прогуливающаяся по палубе какого-то корабля. На заднем фоне был изображен иной корабль, идущий курсом, предвещающим для дамочки скорые и крупные неприятности.

У тумбы остановились, дабы прочесть последние резолюции и приказы здешней власти, но нового обнаружено не было.

Здесь же местные обыватели клеили свои объявления.

Среди прочих имелось следующее: «Пропала корова. Просим вернуть хотя бы часть».

– А вообще, господа… – проговорил Данилин. – Взять к примеру корову. Нет у нее никаких забот, кроме как пастись и давать молоко! Это мы, род людской, мучимся от неразделенной любви, чахнем над златом, гибнем на войнах… Знаете ли, мне кажется. На каком-то этапе корова нас обманула…

– Судьба коровы – бойня… – заметил один из студентов.

– Поверьте, но судьба многих человек – тоже…

Нашли госпиталь, справились у дежурной сестры милосердия: имеется ли среди пациентов некто Илья Пельцман, доставленный такого-то числа.

Андрей ожидал, что в тылу – бардак, что раненый потерялся, а ежели и доставлен в нужную больницу – так помер из-за недосмотра. Думал, что делать с гостинцем, ежели Ильюхи более нет. Его стоило бы отдать какому-то сироте, заброшенному на больничную койку…

Но сестричка, улыбчивая и красивая – словно ангел, сверилась с амбарной книгой, сообщила, что таковой есть, он прооперирован, состояние тяжелое… Но всем туда нельзя.

– У нас только для двоих халаты! А вы молодцы какие, пришли товарища все навестить!..

Впрочем, халат взял только Андрей, остальные ответили, что они кланяются, но подождут, пожалуй, во дворе. Вслед за сестричкой, Данилин прошел в палату.

Илья похудел, постарел, заметно поседел. Его лицо стало серым, как и больничные простыни, на которых он лежал. В палате пахло камфарой, йодом и болезнью. Но окна открывали редко – берегли хрупкое осеннее тепло. В маленькой комнатенке, похожей на келью, стояло восемь коек почти впритык друг к другу. Три были пусты, кто-то спал, кто-то листал газету…

Илья о чем-то думал, видимо, невеселом, но отвлекся, когда зашел Андрей.

– Андрей Михайлович?! Простите, что хлопоты вам доставил… Простите… Ребята, наверное и вовсе ругаются – без локомотива остались, а им повоевать охота.

– Еще навоюются. Ты, главное, выздоравливай… Вот, приехали к тебе. Ребята тоже хотели к тебе, но доктора пустили только меня. Я… Мы тут тебе гостинец собрали…

Андрей оглянулся, ища, куда бы это положить. Тумбочки не было, и пришлось все поместить на подоконнике.

– Разделите потом…

– Ваше высокоблагородие, закурить не найдется для инвалида? – спросили из-под бинтов лежачий раненый.

– Не курю, любезный друг…

– Курить вредно – от этого умирают… – заметил Илья.

– Что за народец пошел – от всего помирают… – больной обиделся и отвернулся к стене.

– Как делишки, Илья? – спросил Андрей, будто и без того не понимал, что делишки скверные. – Вижу, тебя тут не забывают, подлатали, заштопали.

– А как такого забудут?.. – бросил больной. – Доктора-то навроде него, все нерусские.

И осекся. Андрей предпочел сделать вид, что не расслышал…

– Ай-ай-ай, погибаю я… Ведь хотел после войны выбраться, увидать Иерусалим, Землю Обетованную, как мамочке обещал.

– Ты же крещеный, зачем тебе Земля Обетованная?..

– Туда христиане тоже на поклон ездили. Я вот тоже хотел, да война. Турок не пустит… Ай-ай-ай…

– А как же твой паровоз?

– Заберите паровоз и выпустите меня отсюда.

Своих спутников Андрей застал не у больницы, а на площади, у тумбы. Там среди бумаг появилось обновление, которое оживленно читали солдаты и унтер-офицеры.

Протиснуться не было никакой возможности, да и желания, отчего Андрей спросил, в чем дело.

– Победа!.. Германцы капитулируют – передали только что по радиотелеграфу! Теперь Англия и Франция за большевичков примутся! Победа!

– Победа, победа, да только не наша… – бурчал прапорщик на костылях. – Хорошо если наше мнение спросят хотя бы. Эх, всего-то года не дотянули! Дорого нам этого год обойдется – попомните мои слова!

Но как бы то ни было, положение изменилось довольно быстро.

После выхода Османской империи из войны, союзники смогли пройти в Черное море. На рейде Таганрога застыли британские эсминцы, под разгрузку стали транспорты. Поставки были разными: пришло оружие, военные излишки: то, что осталось после демобилизации, развернутой по случаю окончания Великой войны.