Грабе кивнул не задумываясь.

После того, как анархисты сожгли «Лондон», в городе осталась лишь одна гостиница.

Располагалась она ровно напротив образовавшегося пепелища, и хозяин оставшегося заведения порой размышлял: а не такая уж и плохая штука – монополия. Может, следует договориться, дабы анархисты во второй раз пустили все дымом.

Но с иной стороны, город не такой уж и большой, сюда не спешат курортники. И за месяцы, пока «Лондон» пребывал в прахе, выручка выросла, но не так чтоб очень.

Доходили слухи, что выкупившие пепелище намеревались вести дела в прежнем русле, организовать игральный притон и платить взятку полицмейстеру. И первый взнос за разрешение уже заплачен. Будто даже фишки собирались использовать, оставшиеся от прежнего владельца.

И что? Опять шум? Опять в месяц двое или трое, выпьют шампанское, но отпустят извозчика за счет заведения…

Потом прислоняться к стене: дома может быть, их будут ждать родные, но им так стыдно, безумно стыдно взглянуть в глаза. Даже в последний раз.

И тупая револьверная пуля вышибет из тела дрожащую душу. Тело, и без того бренное, на шаг ближе станет к праху.

Выстрел, наверное никто не услышит за музыкой… Или все сделают вид, что не услышали – ведь для кого-то та ночь будет слишком хороша, чтоб обращать внимание на неудачников. Никто не подумает: вот еще один несчастный освободил место. Об кого следующего судьба вытрет ноги?.. Не об смеющегося ли ноне?..

И тело остынет в подворотне. Бездомные собаки будут слизывать кровь и мозги с брусчатки…

А утром, когда печальные мортусы (а чего им веселиться?) будут грузить тело на дроги, владелец «Лондона», вернее уже «Праги» будет делать удивленное лицо, а пристав – делать вид, что верит этому удивлению.

Так может, все же, кликнуть анархистов?..

Ну а ежели те войдут во вкус, сожгут не только «Прагу», но и гостиницу напротив?..

Нет, определенно: лекарство – опаснее болезни.

Как ни странно в тот же миг об анархистах размышляли люди ровно над головой владельца гостиницы уцелевшей.

– …А он что?.. – спросил человек, лежащий на кровати.

Его собеседник, разглядывая улицу через щель в жалюзи, ответил:

– Да сбежал он. Вылетел в окно, по улочкам и ушел в камыши… Я появился через четверть часа, уже было поздно и темно. А так бы – уже домой собирались.

Лежащий поднялся – это был Лещинский, лучший сыщик, который работал на Запасное. Отдыхал он даже не сняв пиджак своего бумазейного костюма.

– Кхе-кхе… Выглядит легко, – проговорил он. – Это же надо! Бежать из Сибири и вернуться к себе в город. И сразу к друзьям! Слишком просто.

– А все же интересно, – начал подручный. – Что в нем такого?..

– Это не наше дело. Просто убейте его, как только он окажется на расстоянии прицельного выстрела. Убейте где угодно – в доме, на улице, хоть посреди базара, на глазах сотен людей – потом вас оправдают все равно…

– Я слышал об этом много раз. Но, может быть, в нам неизвестном таится то, что даст след?..

– Думаю, что надо – генерал нам сообщил. Кхе-кхе… Впрочем, к делу… Вдвоем мы, вероятно не справимся. Он может затаиться в городе, но я думаю, что отправится куда-то… Поскольку пришел он с востока, то вероятен запад… Любое иное направление кроме восточного. Нам надо разослать его приметы на станции и в города где-то в радиусе верст тридцати… Думаю он пойдет пешком, шарахаясь от трактов и железной дороги. Хотя одну глупость он уже сделал. В телеграмме следует указать, что он особо опасен, причем как-то поярче, дабы его при задержании пристрелили не колеблясь. Меньше риска и меньше работы. Справитесь?..

Подручный кивнул:

– Все же странно будет, что мы ищем человека, который считался мертвым. Выдать его за кого-то другого вряд ли возможно. Слишком о нем хорошо помнят тут…

– Какая разница. Может, сбежал, может – не того повесили. Всякое бывает. Отбросьте сомнения – просто действуйте. Вам предоставлена свобода – вот и пользуйтесь ей. Результат все спишет.

От спанья на качелях ломило спину.

Павел проснулся раненько – его разбудил предутренний хлад, который ветром потянуло с реки.

Анархист проснулся, огляделся, вспомнил вчерашнее…

Стало грустно: знакомых, друзей, к которым он мог бы решительно обратиться за помощью не было. Имелись какие-то далекие знакомые, но уверенности в них не было: в лучшем случае просто не помогут, а то и кликнут полицию…

И денег в кармане оставалось всего-то копеек пятнадцать.

В городе было решительно нечего делать и Павел побрел прочь: спустился к реке и вдоль нее побрел по полевому пыльному шляху.

Осень чувствовалась и здесь, на Украине. За тюрьмой и сибирским арестантством лето прошло незаметно. Для Павла это был год без тепла.

Хотелось убежать от надвигающихся холодов, и Пашка пошел туда, где, по его мнению, находился юг.

Чуть не в самом начале дороги, на проезжем шляху, в коричневой пыли лежала незаметная копейка двуглавым орлом вверх.

Относительно поднятой копейки Пашка знал две взаимопротивные приметы. Первая гласила: «Копейку найдешь – рубль потеряешь». Вторая гласила, что напротив, эта монетка, да еще орлом к верху – к удаче.

Павел склонялся ко второй. Думал: с какой стати найденные деньги к потере? Да и рубля, который можно было потерять, у него все равно не было.

Вдоль дороги росли грецкие орехи, и Павел то и дело останавливался, бил их на камнях, ел, набивал ими все карманы.

К обеду отошел от города совсем недалеко – верст на десять. После полудня солнце уже светило совсем по-летнему и, спрятав одежду в кустах, Павел искупался в реке.

Он не видел, как по дороге скрытой от него деревьями прокатила двуколка с Лещинским и его подручным.

После Павел отправился далее. Дорога привела его к водяной мельнице, перегораживающей реку. От шляха по плотине шел неширокий мосток – ко двору мельника, который находился на той стороне реки. Дорожка там и заканчивалась тупиком. Получалось, что мельник живет как бы и возле дороги, и как бы в стороне. За домом мельника раскинулось бескрайнее поле подсолнечника.

Во дворе имелся колодец – для питья мельник воду из реки не брал. Как убедился Пашка, от той уж сильно несло тиной.

Павел перешел на ту сторону реки, бросил в колодец ведро, после долго пил воду, рассматривал окружающие поля, рощи.

Хотя на доме был указан номер: два с четвертью, мельник жил одиноко.

Рядом не было никаких домов. Оно и понятно: не везде можно построить мельницу. Не всем будет удобна та запруда. Не всем хотелось жить рядом с мельником: ведь известно, что мельники нечисты на руку и водятся с нечистой силой.

Вышел мельник, осмотрел парня. Спросил:

– Кто таков будешь?..

– Да так… – Павел неопределенно пожал плечами.

Мельник кивнул: все с тобой ясно.

– Ищешь работу?..

– Ну да…

– Что умеешь?..

– А что надо?..

– Да все больше – мешки таскать.

– Наука будто несложная…

– Ой не скажи. Бывает за неделю мешков натаскаешься… А ты какой-то бледный, как в подвале сидел. Чего за лето не загорел?

– Да на севере был. А там не позагораешь. Даже в пиджаке холодно…

Мельник подошел, бесцеремонно пощупал мышцы на руках Павла. Взглянул в глаза. Попросил:

– А-ну дыхни.

Изо рта у Павла пахло неприятно: зубы ему приходилось чистить очень давно. Но мельник ожидал услышать другой запах.

Запах перегара.

Его не было.

Мельник кивнул.

– Пожалуй, сгодишься… Так что? Работа нужна?..

Выходило, что копейка будто и правда приносила удачу: работа, а значит и деньги словно нашли его сами. Павел кивнул.

Но, по крайней мере, насчет тяжести работы мельник не соврал. Работа и правда оказалась тяжелой: в следующий день пришлось разгружать и нагружать бесчисленные телеги с зерном или мукой.