– Вот видите… Нет никакого города…

И тут подул ветер из пустыни, туман не прогнал, но сделал его реже. Через белесую пелену проступили контуры зданий, и, что куда важнее – яркие огни.

– Чудо! – крикнул батюшка.

И тут же заспешил по лагерю:

– Чудо, рабы Божьи, чудо явил нам Господь! Восстаньте, отряхните усталость!

И народ поднимался, снова собирался в колонну. Идти было отрадно недалече – всего версты две. Шли, сдерживая дыхание, не произнося слова – боялись спугнуть.

Но вот что странно: к сему городу не имелось дорог. Как сюда люди попадают? Приплывают по морю? Но зачем?..

– А ежели и там большевики? – спросил сомневающийся учитель и тут же себя успокоил. – Ну и пусть стреляют… Чем так мучиться – лучше помереть. Детей, может и не тронут…

Их, конечно же заметили с охранной вышки.

У ворот их встретил казак с винтовкой наизготовку. Но на его шинели было видно погоны: стало быть не большевик – и то хорошо…

– Стой, куда прешь! – крикнул казак. – Стой, курва-мать! Стрелять буду!

И действительно: он передернул затвор, стрельнул. Правда поверх голов – и за то спасибо. Но было это лишним: дойдя до забора из колючей проволоки, остановились.

Один казак быстрым шагом отправился к домам и скоро вернулся со здешнем градоначальником.

– Кто таковые? – спросил Латынин.

– Беженцы мы… – отвечал за всех учитель. – Добрый человек! Не погуби! За нами большевики гонятся… Если принять не можешь, то обогрей на ночь, воды дай и мы далее пойдем. Нету мочи в такой России оставаться.

Латынин думал недолго. Бросил казаку:

– Отворяй ворота…

Пришедших развели по домам: получилось, что называется: в тесноте, да не в обиде. Беженцы старались вести как можно скромнее, тише, но сердобольные горожане угощали их чуть не лучшим куском. И просили не тишины, но рассказов.

Спрашивали:

– А, правда, что большевики дикие сердцем?.. Что Христа ненавидят?

И батюшка кивал, рассказывал, как в первое свое пришествие в город большевики из освященных пасхальных куличей делали бутерброды: мазали их маслом, поверх клали куски колбасы. Про то, как они без меры употребляли церковное вино, а перед ними под граммофон плясали девки, голышом, но в кокошниках.

В другой избе у дочери тамошнего предводителя дворянства выспрашивали:

– Верно ли говорят, что в руки большевикам лучше не попадаться? Что они ту же пленных расстреляют?

– Ну что вы! Большевики не такие! Не расстреляют! Они куда хуже! Они вас сперва мучить будут.

Ночь вступала в свои права. Город, страдающий тревожными снами, засыпал…

На утро к батюшке и учителю словесности явился посыльный, позвал их на совет, в здание к градоначальнику.

В кабинете было людно, но имелся только один военный в чине пехотного капитана. Остальные показались учителю ареопагом – сборищем мудрецов. Своей учительской душой он понял, что окружают его существа высшего порядка, нежели он сам – ученые.

На ареопаге, конечно же, ни батюшка, ни сам учитель право голоса не имели.

Начался разговор: расспрашивали: откуда они, как долго идут.

Шульгу интересовал численный и качественный состав войск. Об этом сообщить ему было почти нечего: имелась телеграмма с предупреждением, что на город движется большевицкий полк, да мутное изображение фата-морганы.

– Положим, более полка против нас не отрядят, – рассуждал Шульга. – Но даже половина полка против Белых Песков – слишком много. Нас может спасти только чудо.

На своем стуле поерзал батюшка, посмотрел на иконку: нет, два чуда к ряду было для такой иконки слишком…

– У нас есть телеграмма от Данилина, – напомнил профессор Стригун. – Полковник уже в пути. Господь нас упасет…

– Далинин – это, конечно, существенно, важно… Но Господь всегда на стороне больших армий, – напомнил Шульга известную военную максиму. – К тому же телеграмма была две недели назад о том, что он будет через неделю. А у нас армия крошечная. Видимо, придется бросить Аккум. Я думаю, надобно оставить город, углубиться в пустыню, переждать…

– Это вы не подумав сказали, – заметил Беглецкий. – Еще какие-то мысли будут?

Подумал и уточнил:

– Умные мысли?..

Шульга задумался и проговорил:

– Смелость города берет… А нам ведь не надо весь совдеп разбивать… Так ведь, переждать… Как думаете, может нам удалось бы передвинуть город верст на десять в пустыню? Или воздвигнуть горную гряду на пути большевиков?..

– Слишком долго это делать. Не успею…

– А ваши опыты с разворотом реальности вокруг своей оси?.. Мы бы могли развернуть их обратно к Гурьеву. То-то хохоту будет, когда они свой же город второй раз штурмом возьмут?

– Не выйдет. Они быстро заметят подмену: вчера море было по правую руку, теперь по левую… А окружить город этим полем я не в силах.

– Что у нас еще осталось? Армию призраков напустить?.. Может, поможет?..

– А может и нет. Даже скорей нет. Они поймут, что вреда с них никакого и не отвернут.

– Попытаться вызвать по радио англичан?

– Не успеют, даже если погода наладится. А нынче сами видите – через день – шторм…

Учитель словесности слушал разговор удивленно раскрыв рот. Что значит: передвинуть город в пустыню? Воздвигнуть горную гряду? Армия призраков и все остальное?.. Наконец, кто такой Данилин, что на него уповают, будто он Господь?..

Нет, определенно… Это не ареопаг, это сборище безумцев. Их, верно, сюда собрали, чтоб они нормальным людям вреда не наделали. Или нет, эти, в отличие от большевиков не буйные. Вероятно, они слишком долго общались с туземцами, поверили в свое превосходство над ними до такой степени, что возомнили себя джинами.

Но к своим речам совещающиеся относились серьезно.

– Положим, в наступлении подразделение несет потери в три-пять раза больше, нежели в обороне. Это соотношение обманчиво для нас, поскольку их много больше… А вот если мы ударим по большевикам, когда они растянутся на марше, то, может быть, что-то и выйдет. Оттянем время. А там вернется Данилин, может быть с подкреплением. Он везучий, как-то выкрутимся.

– Да помилуйте! У нас нет войск! Человек сорок казаков, да юнкера. Разве это воинство?.. Раздайте винтовки мужчинам, мы как-то всем миром остановим врага на подходе к городу.

Шульга покачал головой: не остановим. Ученые были немолодыми, часто подслеповатыми мужчинами, совершенно штатскими, доселе, наверняка оружие не державшими. Даже если их спешно обучить, с такой обороны будет толку немного.

– Я сам поведу юнкеров. Казаков оставим…

Командование с самого начала не задалось.

Сплошного фронта в этих краях не имелось, и Павел намеревался обойти по широкому кругу казаков, занимающих Гурьев и окрестности. Поэтому сначала отправился на восток, или даже северо-восток.

Далее планировалось выйти к заливу Цесаревича, к Мангышлаку. Но то ли Павел ошибся с глубиной обходного маневра, то ли просто не повезло, но эскадрон налетел на казачью сотню, был бит, прогнан в степи и три дня путал следы, боясь даже своей тени.

Плутали так, что совершенно честно заблудились. Это казалось невозможным: имея компас, десятиверстовые карты Шуберта в ровной степи заблудиться. Как это так? Не найти огромное море, размером тысячу на триста верст…

Хотя нет, именно, что толку было от карт, когда тут городов и деревень нет, а один холм похож на другой и на все остальные. Пашка пытался напустить на себя вид совершенно уверенный, глядя на карту, щурил глаза и кивал: де, совершенно все правильно, так и должно быть. И лишь иногда скашивал взгляд: не подозревают ли что подчиненные, этот комиссар, будь он неладен… Но тот, похоже, понимал еще меньше. На привалах читал книгу, что-то писал в тетрадях… Наверное, мерзость какую-то пишет, но шут с ней, пусть лучше так.

Когда выяснилось, что от беляков они все же оторвались, Павел развернул колонну на запад, ожидая выйти к восточному побережью Каспия. Но поход продолжался день, другой, а моря все еще не было. Командир тогда решил, что определил свое положение неверно, и сейчас обходит море с севера, пошел на юго-восток…