Остальные – строганина – кое-как держались на урезанной пайке и без нормального отдыха. Но когда Швед объявил, что все женщины теперь принадлежат ему, и он будет награждать бабами лишь за "особые заслуги", честные каторжники попытались возмутиться. Возмущение было пресечено в корне – дубинами и крюками. Самых шумных пустили на мясо, остальным позволили уползти зализывать раны. На какое-то время люди затихли.

И тогда Шведу сорвало планку окончательно. Он со свитой разместился в отдельном секторе, куда стащили все, имеющее мало-мальскую ценность – срезанные с кораблей ложементы, шкуры снегожорок, почти всю хозяйственную утварь, запасы фуду, одежды и оружия… Соседний сектор отвели под баб, вменив им в обязанности обслуживать смотрящего и его команду. Остальные каторжники могли выживать как хотят. Свободное перемещение по каторге было запрещено – людей под конвоем отводили в забой и таким же образом сопровождали обратно в сектора, у входов в которые круглосуточно стояла охрана. Раз в день запертым внутри людям швыряли скудную пайку, не заботясь о ее распределении между заключенными.

Через три недели такой жизни появились первые умершие от голода – те, кто не мог зубами вырвать кусок фуду у товарищей по несчастью. А еще через десять дней, когда начали слабеть самые здоровые, вспыхнул бунт.

Выведенные в тот день на работу каторжники, получив резаки и крюки, перебили охрану и бросились на штурм главного сектора. Откормленные бойцы Шведа легко подавили сопротивление изможденных людей. Уничтожив почти половину восставших – в устрашение – Швед приказал складировать трупы в раскуроченном секторе, а сам перебрался в другой.

Тех, кто мог работать на добыче льда, на каторге почти не осталось. Но Шведа это не слишком беспокоило – запасы человечины позволяли легко обеспечить выживших едой до прилета следующего корабля. А там можно будет снова открыть выработки. Или пустить на мясо вновь прибывших.

– Мне-то повезло, – простодушно делилась с пришельцами Нитка. – Я Шведу приглянулась, так он меня кормит, одевает, все как положено. И не дает никому, ага. А те бабы, которых он псам своим подарил, те, бедные, слезами умываются – больно злые они, не просто чтобы секс, а все как-то… – она вдруг погрустнела. – И помирают многие потом. У меня подружка была – хорошая девка, на корабле еще сдружились. Так Швед сперва нас обоих себе взял, а после Линда ему надоела. Мигранту подарил – это главный у него. Ужас, до чего злющий! Так Линда три дня после него кровью харкала, а после и того, померла.

Нитка шмыгнула носом, утерла кулаком глаза. Тимур понял, что она совсем еще девчонка – лет двадцать пять, не больше. Да что же это, растерянно подумал он. Разве так можно? Что она могла натворить такого, чтобы очутиться здесь?!

Слон, не мучивший себя рассуждениями на тему морали, дружелюбно хлопнул женщину по плечу, отчего та едва не упала, и посоветовал не грустить. Вот жива пока – и то ладно. А вот человечину жрать – грех большой, это уж точно. Работать надо честно и все будет пучком. Мужикам – лед рубить, снегожорок валить… Тут Слон слегка сбился и привычно-испуганно зыркнул на Раду. Та, как обычно, не реагировала, и, с облегчением вздохнув, амбал продолжал рассуждать. А бабам, им надо мужиков, значит, ублажать. Которые после честных мужских трудов в свой сектор вернулись, конечно, а не черно-белых отморозков с напрочь сдутой крышей…

– Ни одна выработка не действует? – мрачно спросил Тимур, прерывая Слона.

– Не, как же ни одна, – возразила Нитка. – Целых две еще есть, куда люди ходят. Мясо-то Швед никому не дает, кроме своих. А остальным что ж, надо кормиться как-то. Он и не отбирает даже у них фуду-то, Швед. Зачем ему фуду, если у него мяса полно.

– Где? – перебил Тимур.

На лице Нитки отразилось мучительное непонимание, смешанное с отчаянной готовностью услужить.

– Чего – где?

– Рабочие выработки, – терпеливо пояснил Тимур.

– А-а-а… Так это, за пятым сектором есть. И еще возле второго. Но туда снегожорки повадились ходить, много народу пожрали, так теперь боятся люди.

– А почему сюда не ходят? – удивился Тимур. – Эта самой большой раньше была.

– Так далеко, – охотно пояснила Нитка. – Сил-то нету. Сюда пока дойдешь, уже и резак не поднимешь.

– Ясно. Иди к своим.

Тимур проводил взглядом невысокую фигурку. Подошел к Раде.

– Пойдем в ту, что возле пятого сектора. Я поеду первым, буду показывать направление. Следи за моими сигналами.

Рада кивнула. Тимур направился к своей снегожорке, но остановился, услышав ее голос:

– А… с ними что?

Он медленно повернулся обратно к девушке. Перевел взгляд на сгрудившихся с кучу людей. Что с ними делать? Правильнее всего – не оставлять свидетелей, которые могут вернуться к Шведу и поднять тревогу. Узнав, что его враги живы, Негатив вполне может объявить на них охоту.

А еще можно есть человечину, когда очень голоден, сказал он сам себе. А что – это же логично.

– Пусть идут, – бросил Тимур.

Слон возмутился было, что не годится так – ведь как пить дать доходяги побегут Шведу стучать. Но Тимур так зыркнул на него, что напарник подавился словами.

– Пусть идут, – с нажимом повторил Тимур.

И, уже со спины снегожорки, оглянулся. Каторжники, подхватив волокуши, направлялись к "холодильнику".

Снегожорки образовали круг, защищая людей от метели. От бронированных тел шло приятное тепло. Метель скрыла от Тимура его товарищей, они слились с фоном и, наверное, спали. Только Слон волновался – ерзал, то и дело высовывался наружу, хотя рассмотреть что-то в бешеной снежной круговерти было нереально. Рада скорчилась рядом, обхватив себя руками за плечи. Время от времени ее сотрясала волна дрожи.

– Ты в порядке? – негромко спросил Тимур, придвигаясь ближе. За все это время он с ей двух слов не сказал. Общался только по необходимости, как с переводчиком, на светскую болтовню времени не было, да и относиться к ней как к сестре не получалось. Тем более что в семейной идиллии брата явно наметилась трещинка. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы заметить это. Даже сейчас Рада села не рядом со своим мужчиной, а возле него.

– Не заболела?

Она отрицательно мотнула головой. После долгой паузы нехотя выдавила:

– Замерзла.

– Так не холодно же, – удивился Тимур.

Рада не то вздохнула, не то всхлипнула, и он вдруг понял – ей холодно. Сколько лет она провела в ласковом подземном мире? Вон, Риф вообще не хотел высовывать нос на поверхность. Она молодец, пошла без разговоров! Без нее – а значит без снегожорок – вряд ли им удалось бы добраться до лагеря без потерь. Не говоря уже о том, чтобы выполнить задачу.

– Иди ко мне, – он открыл объятия, и Рада придвинулась ближе, пытаясь согреться. Его бросило в жар от того, как она возилась, устраиваясь в кольце его рук. Хотелось греть дыханием озябшие цыплячьи пальцы, запихнуть ее всю, целиком, себе под кожу, чтобы унять дрожь. Отчего ни одна другая женщина, даже Мага, не вызывала в нем таких чувств, как эта сумасшедшая?

Стоп, старик, сказал он себе, надо абстрагироваться. Мир давно перевернулся. Девочки-с-глазами больше нет, а ты, попавший на каторгу за ксеноцид, наконец-то собрался на самом деле совершить свое преступление. Отправить на тот свет несколько десятков снеговиков. Уничтожить. Хладнокровно и продуманно.

И ведь самое смешное, продолжал рассуждать он, слушая частое дыхание Рады, что ты ведь никогда не рвался в герои. Знал бы, чем все обернется, отказался бы в ту же секунду, как впервые увидел на экране напульсника вызов от Сегуры! А теперь что ж… Все как-то само закрутилось. Нам так и так помирать – не на каторге, так в пещерах – а на Землю еще можно попытаться добраться. И кто знает, вдруг удастся спасти ее от злобных снеговиков. Ну и другие планеты до кучи. Те, до которых аутеры пока не добрались, но обязательно доберутся, когда вычерпают до дна нашу Родину.