Ра оглянулась. Рядом никого не было. Она осмотрела себя, но тело ее осталось прежним. Нзунге не знают сомнений. Мтцубиши сказал, что семья приняла ее, значит, так и есть.

– Возвращайся к людям, сестра. Будь рядом. Слушай. Семья счастлива приветствовать тебя.

Эфир расцвел стрекотаньем. Она больше не одна! Жизнь перестала казаться трудной и страшной. Жалкие человеческие эмоции сменились непреодолимым желанием подчиняться. Умереть ради нзунге, отдать всю себя до последней капли, чтобы никогда не терять восхитительное чувство принадлежности к семье.

– Ты уверен, что он разморозится? – в который раз спросил Тимур.

– Как тебе сказать… Это зависит от многих факторов, – уклончиво отозвался Риф. – Видишь ли, Тимурка, "противоядие" я, можно сказать, нашел, но на людях его не испытывал. Только на мышах. Да и то, не слишком успешно.

– Каких мышах?

– Тут есть подземные грызуны, что-то вроде мышей. Вот я их и ловил на опыты. Ну и, опять-таки, дополнительные белки, – он понизил голос. – Только Радушке не говори, она этого не любит, питается исключительно растительной пищей.

Мужчины сидели в другой комнате. Но благодаря амебам-афики, которые вживил ей Гошка, Рада могла не только подключиться к волне, на которой общались нзунге. Ее слух обострился настолько, что при небольшой тренировке мог бы заменить зрение. Как только боль в голове улеглась, Рада смогла вычленять звуки по своему желанию. Перебирать их, переходить с одного на другой, словно переключая каналы. Поначалу это отнимало почти все силы, словно мозгу не хватало ресурсов. Движения стали замедленными, она могла подолгу сидеть, уставившись в одну точку. Отвечала не сразу и невпопад, но Риф обратил внимание лишь вскользь. Он был полностью поглощен появлением брата и его каторжной компании. Спустя пару дней Рада приспособилась к своему новому состоянию. Это было даже забавно: быть в курсе всех новостей семьи, переговариваться с подругами. Ощущать себя частью целого.

Вскоре выяснился еще один побочный эффект. Она почти перестала спать. Достаточно было подремать в течение небольшого отрезка времени, чтобы полностью восстановиться. Но даже и в эти моменты она не отключалась полностью, продолжая слышать все, что происходит вокруг. Вот и сейчас – услышав свое имя, она окончательно проснулась. Даже в легком плаще было жарко. Хотелось скинуть его, открывая кожу. Но Риф умолял ее не делать этого рядом с другими людьми.

Рядом тихо дышала Стерва. Рада пощупала ее лоб. Сутки назад жар начал спадать, женщина перестала метаться в бреду, но в сознание еще не приходила. В соседней комнате храпели остальные каторжники. Только двое братьев не спали, ведя бесконечный разговор.

– Так вот. Ткани мышей, Тимурка, возвращались в первоначальное состояние без всяких проблем. А что с товарищем твоим будет, не знаю. Может и разморозится, но вот очнется ли? Даже если и придет в себя, то ненадолго. Боюсь, его ранения несовместимы с жизнью. Так стоит ли вообще?…

Тимур кивнул.

– Лучше уйти по-человечески, чем вот так… Окажись я на его месте, предпочел бы смерть.

– Как скажешь, – вздохнул Риф. – Если бы я только знал, что Сегура втянет тебя в свою авантюру! Прости, Тимурка. Отсюда все видится по-другому.

– Проехали, – махнул рукой бывший журналист. – Только одного я не пойму, если аутеры обладают общинным интеллектом, как он мог пойти против своих? Разве он не должен слепо подчиняться решению большинства?

– Нет, не должен. То, о чем ты говоришь, это групповой интеллект, как у нзунге. Семья действует как единый суперорганизм. Они собирают информацию и принимают решения сообща. У них нет собственных решений, а желания сводятся к удовлетворению физических потребностей. Они не выбирают, кем быть, просто рождаются с заложенной кастовой программой, по решению семьи, которая определяет, кто сейчас нужнее для выживания. На каждой касте лежат специфические социальные функции. Жизнь, работа, питание, размножение, защита – все подчинено определенным ритмам. Можно сказать, что они являются заложниками высокоструктурированной системы со строгой иерархией. У нзунге нет индивидуальности, нет понятия "я". У них нет личных привязанностей, все члены семьи взаимозаменяемы, и, по большому счету, они не могут по-настоящему сочувствовать друг другу. Смысл имеет лишь то, что хорошо или плохо для всех.

– Дикость какая-то. Как ты умудрился прожить с ними столько лет?

– Это было нелегко, – согласился Риф. – Но, в конце концов, инопланетные формы жизни – моя профессия. Если уж судьба распорядилась таким образом, нужно было использовать возможности для исследования. На самом деле, они не такие отсталые, как тебе кажется. При довольно примитивной на первый взгляд организации жизни у них невероятно продвинутые биотехнологии, которые нам даже не снились. Нзунге максимально используют скудный потенциал своей планеты. Синтетические микроорганизмы обеспечивают их энергией, перерабатывают продукты жизнедеятельности и промышленные отходы, снабжают пищей и воздухом, лечат, создают комфортную для нзунге управляемую среду обитания. Искусственный биогеоценоз, который им удалось создать под землей, полностью удовлетворяет их потребности. Нзунге манипулируют генами и хромосомами, рекомбинируют их, трансплантируют. Вся их жизнь организована таким образом, что скудная местная флора и фауна работает на них, и все это завязано на электронную телепатию. Представляешь, они обладают возможностью передавать информацию объектам и изменять их на молекулярном уровне. Я пытался разобраться с помощью Радушки и Гошки, но куда там!

– С муравьями понятно, а что с аутерами? – перебил Тимур брата, оседлавшего любимого конька.

– Технологии аутеров гораздо понятнее и ближе нам, потому что у них есть самосознание, как и у человека. Они вообще во многом похожи на людей. Даже их наука и техника развивалась похожим образом. Ты еще увидишь, какую мы с Радушкой там лабу наладили. Так вот, каждый из снеговиков – индивидуальность. И если нзунге ограничены рамками своей касты, то аутеры – специалисты широкого профиля, как люди. Но и у них есть возможность психологической синхронизации, благодаря чему они могут делиться друг с другом накопленным опытом. Представляешь, как возрастают возможности?

– Ну и чем они отличаются от муравьев?

– Тем, что они делают это по собственному желанию, ради всеобщей гармонии, а не из-за того, что так велит инстинкт. В этом и заключается общинный разум.

– Не вижу особой разницы.

– Нам трудно это понять, как нзунге не в состоянии понять и принять нашу индивидуальность. Вот представь, что ты, Тимур Ларин, чувствовал бы все остальное человечество как часть себя, своего тела. Ты бы никогда не смог отправить кого-то на Фригорию, потому что страдания каторжников отзывались бы в тебе, как ну… скажем, зубная боль. Возможно, они считают, что мы обладаем ограниченным разумом, потому что история человечества, к сожалению, не отличается милосердием и состраданием к себе подобным. Мы воюем и создаем специальные структуры правопорядка, чтобы защищаться друг от друга. С точки зрения нзунге мы, наверное, жалкие варвары, – усмехнулся Риф.

– Нет, не сходится, – упрямо мотнул головой Ларин. – Кто-то же отрезал Сегуре голову. Думаешь, твои милосердные аутеры обливались слезами от жалости и сострадания, но продолжали пилить его шею? Во благо собственной цивилизации? А может нашей?

– Я думал об этом. Ты уверен, что это был Сегура? И даже если он, то где гарантия, что его убрали аутеры, а не люди?

Тимур выругался.

– Это все равно не объясняет, почему он пошел против своих.

– В том-то и дело! Я не думаю, что Сегура шел против своих. Так как общественное не подавляет в них индивидуальное, то, возможно, с его точки зрения он действовал в высших интересах своего вида.

– Да уж, попытался загрести жар моими руками.

– Может, со временем он либо отказался бы от своей точки зрения, если бы счел ее неверной, либо убедил всех остальных. Так или иначе, синхронизация произошла бы.