– Странно, я этого совсем не помню. А жаль, – сказал вдруг Тимур. – Знаешь, я всегда хотел быть похожим на тебя, потому что отец гордился тобой.

– Знай он, что ты сделал, он бы гордился тобой гораздо больше.

– Надеюсь… Надеюсь, мы найдем то, что ищем.

– Конечно. У тебя все получится. По-другому и быть не может, – сказал он, а про себя подумал: "Только если кто-то из других уйога не добрался туда раньше нас".

Они обнялись. Рассказывать брату о своих планах Риф не стал, Тимур все равно посчитал бы это блажью.

У самого выхода лежал наполовину занесенный снегом труп. Тот самый человек, из-за которого Радушка оказалась на Фригории. Тоже нашел здесь свой конец. Что ж не самое плохое место во Вселенной!

Риф равнодушно посмотрел на него, подтянул лямки рюкзака и пошел. Сигнальные огни, когда-то указывающие, где пролегает тропа, почти все занесло снегом. Но он и без них знал куда идти. Нашел для пространника точку, ближе всего расположенную ко входу в пещеры. Каких-то пару часов пути – не то что бегство с каторги много лет назад.

Дорога через пещеры заняла гораздо больше времени. Риф не знал, сколько прошло дней, и не хотел знать. Он спал, грыз сушеную фуду, запивал водой, натопленной изо льда, шел, пока хватало сил, останавливался на привал, и круг замыкался: сон-еда-тоннели-сон…

Если бы не метки, оставленные им же, он, наверное, плутал бы в подземельях до конца жизни. Возвращаясь на каторгу, Риф оставлял их, сам не зная зачем. Просто на всякий случай – если подохнут знающие дорогу снегожорки или если придется идти назад вдвоем с Радушкой. Вот и пришлось, невесело подумал он. Если бы год назад мне сказали, что я вернусь на Землю лишь для того, чтобы, в конце концов, обманув всех, вновь сбежать на Фригорию, посмеялся бы над таким бредом. Странная штука жизнь.

Наверное, он и сам до конца не верил, что дойдет. Но и не идти не мог. Запрещал себе думать о том, что фуду может закончиться раньше, чем начнутся теплые пещеры. Что он повстречает голодную молодь и не доберется до города нзунге. Он просто шел вперед.

Потом он заблудился. Метки перестали попадаться, а попытавшись вернуться на переход назад, он не нашел следов последнего привала и понял, что окончательно заплутал. И пошел дальше наугад.

К спуску в родильные камеры Риф вышел спустя восемь – или десять? – переходов. Не удивился. Вокруг него давно уже густым облаком висело холодное спокойствие. Наверное, так чувствуют себя отшельники – мыслящей песчинкой, частицей мироздания, отданной на волю судьбы. Подобно тем, кто несся сейчас сквозь холодный космос.

Он постоял немного, глядя в уходящую вниз ледяную трубу. Отбросил резак, закрепил веревку на ближайший крупный сталагмит и полез. Веревка закончилась где-то на середине спуска. Он повисел, размышляя, а потом разжал руки и поехал дальше.

Вывалился в пещеру. Луч налобника выхватил из темноты знакомые остовы гигантских насекомых. Почти дома, подумал он и услышал стон.

– Ра уверена? – спросила Айр.

Без крыльев тело Ра выглядело… жалко. И, в то же время было совершенным. Готовность исполнить свое предназначение, продолжить цепь жизни – что может быть прекраснее?

– Не волнуйся, Ра знает, что делает, – ответила она.

На последнем празднике, когда после представления биши разбрелись кто куда, Ра бесцельно бродила меж танцующих сестер. Не подняться ей на крыло, не станцевать с сестрами, не услышать песни, не насладиться любовью. Но это неважно, сказала она себе, Ра – нзунге, Ра в семье, и это главное. И тут произошло невероятное – Глубина запела, обращаясь к ней. Звук был глубокий и чистый, он пронзал от темени до нижних конечностей, и внутри ее чрева что-то закручивалось в тугую спираль и замирало от сладостного предвкушения. Ра обернулась вокруг, но никто из окружавших ее сестер не слышал этой песни. Она была для Ра. Для нее одной! Глубина пела о ней, о том, как невыразимо прекрасна Ра, как бесконечно любима и драгоценна для Великого Нзунге. Оглушенная счастьем, она ощутила такую легкость, что закинула голову и раскрыла бессильные руки, словно собиралась взлететь. Со всех сторон ее подхватили биши, ощутившие ее восторг, и закружили в воздухе, наполненном негой. А когда Ра, опьяненная любовью, опустилась вниз, Глубина раскрыла ей тайну жизни.

Айр сделала шаг в сторону, и Ра жадно уставилась на кладку. Восемь белоснежных продолговатых яйц, лежащие на мягкой подстилке из сброшенных крыльев, притягивали взгляд, заставляли чаще биться сердце, а сяжки – нервно и бессмысленно подергиваться. Ах, как жаль, что она не может устроить для малышей такого же уютного гнездышка! Жалкое, бесполезное тело, доставшееся ей по ошибке!

Она бережно взяла три яйца под гордым взглядом Айр. Прижала к груди неловкими чужими конечностями.

– Спасибо! Ты подарила мне смысл жизни! – от всего сердца показала Ра лучшей подруге.

– Так весело послужить тебе, сестра. Прощай, любовь моя! – отозвалась Айр и, тут же позабыв о существовании Ра, принялась устраиваться в гнезде, накрывая яйца своим телом.

Ра чувствовала, как человеческое существо внутри нее мечется, не в силах разобраться в мешанине чувств – своих и нзунге. Тише, сказала ей Ра, теперь все будет хорошо. Молодь отдала свою жизнь, чтобы спасти тебя. Теперь пришло твое славное время. Они вдвоем отнесли яйца в дальний конец пещеры-для-рождения, в ту часть, что давно не использовалась, заполненная останками прежних биши. Не нужно, чтобы кто-нибудь наткнулся на них и помешал выполнить предначертанное.

Пришлось удовлетвориться жалким подобием настоящего гнезда, сооруженным из глупой штуки, необходимой этому телу для сохранения тепла. Яйца выглядели такими несчастными на грязной человеческой тряпке.

Ра легла, свернулась вокруг кладки, не обращая внимания на протестующие чужие мышцы и суставы. Сосредоточилась, отсекая все лишнее – память, страх, прошлое и будущее. Очень скоро мир сузился до размеров гнезда. Вот так. Хорошо, похвалила себя Ра. Теперь – ждать.

Время остановилось. Осталась только песня любви, все еще звенящая в ней со вчерашнего дня. Молодь должна знать, что ее любят, тогда и она когда-нибудь переполнится любовью к тому, что вокруг.

А потом Ра ощутила первый толчок. Крошечное существо внутри яйца впервые попробовало на прочность свою оболочку. Подожди, милый, еще рано, ласково сказала ему Ра. Малыш послушно затих.

Но очень скоро другой принялся энергично толкаться и извиваться внутри яйца. Ра будто своими глазами увидела, как сокращаются мускулы на крошечном суставчатом тельце, как жадно скользят по внутренней поверхности оболочки яйца слабые мягкие жвальцы.

Вот зашевелился второй малыш, за ним третий. И почти сразу оболочка первого яйца треснула, беззвучно разошлась по всей длине.

Легкое, неуверенное прикосновение коготков к обнаженной коже живота.

Ра закружилась в вихре счастья, предвкушения и полноты существования.

Боль. Правильная, приятная боль – будущее должно поглотить прошлое, чтобы стать настоящим! Забрать себе память рода, опыт, знания. Как хорошо!

Жалкое человеческое существо, заключенное в стены ментальной тюрьмы, забилось. Тише, стараясь быть ласковой, попросила Ра, ты напугаешь детей.

Боль становилась все шире, накрывая биши, точно волна общего экстаза на празднике песен.

Да, о да!

И в этот момент Ра поняла, где допустила ошибку. Это тело слишком мало, чтобы дать жизнь детенышам! Жалкой плоти на ее костях не хватит! А значит, малыши не смогут набрать достаточно сил, чтобы выжить. Надо было взять одного, но ей так хотелось стать настоящей матерью. Истинная кладка никогда не бывает меньше трех яиц.

Слабое существо внутри нее застонало от горечи поражения.

Совсем рядом, там, где уходил наверх путь молоди, послышался шум. Кто-то бесформенный и лохматый ввалился в пещеру-для-рождения. Сделал несколько неуверенных шагов и склонился над ней. Тяжелая рука обняла Раду за плечи. Сухие колючие губы прижались к щеке.