Родители Рады были из "крайних". Они родились и выросли в лесу. В поселок выходили редко, мать – за новыми книгами, отец – на совет старейшин. Отцу было уже почти пятьдесят, когда Рада появилась на свет. Когда он, уважаемый член сообщества и убежденный лидер "примитивистов", женился на пятнадцатилетней внучке самого Саланди, сомнений не было – только естественное зачатие. Рада однажды спросила, что было бы, если бы она появилась на свет с дефектом. Родилась же в их сообществе девочка с синдромом Дауна. Да и другие болезни встречались. Ведь отвергнув экстракорпоральное оплодотворение, пренатальную корректировку внешности и моделирование коэффициента интеллекта родители не могли даже приблизительно знать, что за ребенок у них получится! Отец отшутился: "Разве сознательно мы запланировали бы такое чудовище? Так что радуйся, дочь, ты существуешь только благодаря нашим принципам!" А мать вообще отказывалась разговаривать на тему примитивизма. Для нее простая жизнь в самом сердце джунглей была единственно возможной.

Впрочем, родители ей достались замечательные, в этом Рада была уверена на все сто. Они не пытались насильно обратить детей в свою веру. В колонии человек считался взрослым с четырнадцати лет и мог сам выбирать свой путь и партнеров. Когда Рада со своим другом по детским играм и первой любовью Васко, решили уйти из джунглей, родители протестовать не стали. Попробовали, конечно, отговорить.

– Что вы станете там делать? – спрашивала мама.

– Будем рассказывать о нашей колонии. О том, что люди потеряли, оторвавшись от природы. Разве Саланди не мечтал, чтобы весь мир превратился в одно большое палео-сообщество?

Отец усмехнулся в бороду.

– Представь, что ты сидишь на дереве, а Васко стоит на земле. Представила? А теперь скажи мне, дочь, что будет легче – затащить его на дерево или сдернуть тебя на землю?

– На землю, конечно. И к чему ты клонишь?

– К тому что, боюсь, немного выйдет толку из вашего миссионерства. Оглянуться не успеешь, как сдернут вас на землю.

– Не сдернут, – упорствовала Рада. – Они же поймут, что на дереве лучше! Как только люди услышат об этом, сразу поймут, что лучше жить здесь, чем там.

– Раз здесь лучше, зачем вам куда-то ехать? – удивлялась мама. – Не пойму.

– Кто-то же должен им рассказать!

Рада вздыхала и кусала губы: ну что им, просидевшим всю жизнь в лесу, было известно о том мире? Ничего.

Только оказалось, что она тоже понятия не имела, насколько трудно придется. Опасности джунглей даже близко не могли сравниться с жизнью мегаполиса. Там встречались хищники позубастее ягуаров. Сказать, что в первый год им с Васко пришлось туго, ничего не сказать.

Им быстро дали понять, что лучше не выпячивать факты своей прежней жизни. Внешний мир считал "прими" отсталыми дикарями, чуть ли не пещерными людьми, которые и двух слов связать не могут. Узнав о прошлом Рады, люди начинали разглядывать ее, как диковинную зверушку, говорить медленнее и с расстановкой. Словно она была умственно отсталой. А еще задавали идиотские вопросы, причем одни и те же. "А вы там голышом ходите? Совсем-совсем?", "Правда, что у вас женщины общие?", "Так ты никогда не пробовала фуду?!"

Тогда они с Васко решили, что сперва нужно чего-то добиться в цивилизованном мире, заставить людей уважать их и прислушиваться к ним, а уж потом распространять свои идеи.

С тех пор как Рада перебралась жить в гигаполис, у нее появилась фобия. Больше всего на свете она боялась куда-нибудь опоздать. Казалось, что мир рухнет, если она не придет вовремя. Не настоящий большой мир, а ее – маленький. Перестанут крутиться какие-то колесики, время замрет. Весь остальной мир, сияющий и безжалостный, унесется вперед, как стремительный звуковик, и не заметит, что она осталась одна в пустоте. И что тогда делать? Как догонять?

Рада и гляциологом стала не только от того, что замерзшая вода с первого взгляда очаровала ее четкими линиями кристаллов, но и потому, что не нужно было никуда торопиться и ловить объект изучения. Лежит себе лед веками и еще столько же пролежит, что с ним станется?

"Тебе нужно было родиться в девятнадцатом веке, – говорили приятели по университету. – Вечно ты копаешься. Давай уже, быстрей!". Куда еще быстрей, думала Рада. Все вокруг несутся с такой скоростью, только успевай поворачиваться. Это не я медленная, это они слишком быстрые. И зачем так жить, если нет возможности насладиться моментом? Чашкой кофе по утрам; распустившимся одуванчиком в трещине дорожного покрытия; облаками, похожими на перышки; неторопливыми объятиями и поцелуями; неспешной прогулкой под звездами.

Чтобы оплачивать учебу, снимать жилье и хоть как-то прокормиться, пришлось устроиться на работу в систему очистки города от снега и льда, освоить управление снегоуборочным роботом. Рада скрипела зубами и уговаривала себя: "Ничего страшного, ты же будущий гляциолог, вот и придумай, как от льда избавиться. Кому-то нужно это делать. Почему не тебе?". Через три месяца она отвечала за уборку снега в одном из спальных районов. Через год под ее началом оказались все снегоуборочные роботы в городе. Они рассыпали разработанные Радой реагенты, топили лед лазерными пушками, прессовали снег и вывозили за город, не давая сосулькам ни одного шанса упасть на головы горожан.

Конечно, родителям все это было не по нутру, но они никогда не высказывали неодобрения. Ни ее стилем жизни, ни био-татуировками, ни регенерацией сломанной руки. Даже когда Рада чипировалась, они не протестовали. Но и принять не смогли. "Наша дочь управляет машинами, – говорили они друзьям, стыдливо отводя глаза. – Мы уважаем ее выбор. Она добровольно служит обществу, набирается жизненного опыта".

Работа и учеба отнимали все время и силы, да еще и с Васко нелады начались. Они держались друг за друга до тех пор, пока это не стало мешать его новой жизни. На волне очередного всплеска интереса к "прими" он в одночасье стал модным и дорогим художником. Вот он, шанс сделать то, ради чего мы приехали в мегаполис, думала Рада. Но Васко больше не хотел проповедовать идеи "прими". Очень скоро новые друзья подсадили его на цифровые наркотики, он влился в стройные ряды транс-кидов и пустился во все тяжкие.

Поначалу Рада все ждала, что Васко одумается. Их так воспитали. В колонии "прими" не было ни принуждения, ни насилия. Те, кто не мог соотнести свою свободу со свободой других, рано или поздно просто уходили.

Она поддерживала Васко, как могла. Вытаскивала его, приводила в чувство, кормила, отпаивала. Но легкие деньги и транс-трипы – плохое сочетание. Когда он впервые поднял на нее руку, Рада поняла, что их пути окончательно разошлись.

К окончанию университета она только-только начала оправляться от болезненного разрыва с Васко. Подала заявку в перспективный исследовательский проект в составе международной команды в Антарктиде. Попасть туда было очень сложно, но нелюбимая работа, как ни странно, помогла. Резюме Рады выгодно отличалось наличием серьезного практического опыта, и почти сразу же ее пригласили на собеседование. Посулили не только приличное вознаграждение и бонусы, но и возможность заниматься наукой, а впоследствии защитить докторскую в Аризонском Университете. Трехлетний контракт на работу был тем, что нужно, чтобы начать жить с чистого листа, учтя все прежние ошибки.

Перед отъездом на "Эскудеро" она навестила родителей.

– Неужели домой не тянет? – спросила мама. – Не хочешь вернуться?

Рада вздохнула. Родные края снились ей чуть ли не каждую ночь, но представить себя без всего этого – нарукавника, голофильмов, пространников, скорости, бесконечного мельтешения лиц вокруг – она уже не могла. Что она будет делать в лесу – тереть маниоку, учить детей, плести корзины и ткать?

– У меня в твоем возрасте было уже трое, – гордо сказала мама. – Неужели тебе не хочется этого? Свою семью, детей? Между прочим, Васко месяц назад вернулся. Навсегда.