А он ей предлагал?! А она соглашалась?! И с какой стати он начал вести себя как собственник?

Боже, дорогой Серёжа, что с тобою сталось? Неужели дело в этих так называемых конкурентах? Господи, нашёл к кому ревновать! Рыжеволосый паяц Голицын и замкнутая ледышка Иноземцев! Хороши кавалеры, один другого потешнее! О-о, Серёжа, что же делает ревность с лучшими из нас?

Саша подписала карточки всем троим, и вновь Голицын коснулся её пальцев, и задержал их в своей руке дольше положенного, и вновь это заметил Сергей, а она, наоборот, сделала вид, что не обратила на эту якобы случайность ни малейшего внимания. С Иноземцевым приключилось то же самое, но он повёл себя с точностью до наоборот, отдёрнув руку как ошпаренный, это заставило Александру еле заметно улыбнуться.

Хмурый Авдеев отдал карточки вновь подошедшей Савиновой, складывавшей их в шляпу своего мужа, и когда все они оказались собранными, игра началась. Первый фант загадывала хозяйка торжества, пользуясь своим правом, и выпал он, как нарочно, Александре.

Но она уже не волновалась как прежде, с кем-то из присутствующих она успела вскользь познакомиться, а другие не выражали особой враждебности. Разве что один из них? – невысокий тощий господин в чёрном, лет сорока пяти, с родимым пятном на щеке и тёмными усами. Голицын потом сообщил, что это не кто иной, как Андрей Юрьевич Митрофанов, собственной персоной.

"Страсть как похож на дочь, – мысленно вынесла вердикт Александра, – так же волком смотрит!"

Фант оказался лёгким: всего лишь сказать фразу "Доброе утро!" на всех известных языках. Что ж, это вышло даже забавным – особенно видеть, как на лицах некоторых господ, явно знавших о плебейской подружке молодого графа, пренебрежённая ухмылка сменяется удивлением, когда она произнесла вполне уверенно – сначала на французском, затем на английском, затем на итальянском (знание латыни помогло), затем, смеясь, на родном русском. После чего полковник Герберт деликатным покашливанием напомнил ещё кое о какой нации, всем известной, но, увы, не упомянутой в сердечном пожелании доброго утра.

Александра невольно рассмеялась, прижав руку к груди, и громким шёпотом сказала:

– Я думала, не положено. У нас с Германией война, как-никак!

Супружеская чета Штайгеров – и та оценила шутку, и под конец своей маленькой сценки Александра умудрилась очаровать практически всех собравшихся под этой крышей, на радость Алёне и графине Софьи Авдеевой.

– Она просто чудо, – шепнул полковник Герберт князю Голицыну-старшему, а младший Голицын вздохнул и сказал Сергею:

– Тебе страшно повезло, братец. Ох, и повезло же тебе!

И лишь Иннокентий Иноземцев молчал, во все глаза наблюдая за барышней, словно боялся что-либо упустить. Пришла её очередь загадывать, и Александра придумала интересное задание – сплясать венгерку. Выпало исполнять полковнику Герберту, от которого, как от человека военного, никто не ждал особенной пластичности, но не одной Саше суждено было удивлять всех этим вечером.

Вызванный дворецкий вместе с горничной убрали ковёр, освобождая деревянные полы, и в течение следующих пяти минут гости с удивлением наблюдали отменный заводной танец бывалого вояки, выдававшего такие пируэты своими лакированными штиблетами, что позавидовала бы даже таборная цыганка.

– Во даёт!

– Где это он так научился?

– Какая пластика! – слышалось отовсюду, и лишь одна Катерина Савинова догадалась сесть за рояль и аккомпанировать полковнику весёлым мотивом. Собравшиеся хлопали в ладоши в такт музыке, а полковник плясал и плясал, покуда не выбился из сил.

Софья Владимировна тактично напомнила Герберту о его ранении, но полковник лишь отмахнулся. И спросил у Александры, довольна ли она исполнением, или же продемонстрировать ещё? Саша заверила, что довольна сверх меры, но общество потребовало продолжения, и вот полковник отплясывал под весёлые мотивы уже в компании с самой хозяйкой торжества.

И было в самом деле весело! Александра не ожидала от себя ничего подобного, заметив, что и сама она непроизвольно хлопает в ладоши вместе со всеми, в такт музыке, окончательно потерялась в собственных чувствах. Обратиться бы к Серёже, попросить помочь разобраться – но вот беда, Серёжа сегодня сам не свой и, наверное, уже жалеет, что вообще позвал её.

Своему фанту полковник загадал отжаться двадцать раз от пола, и выпало Авдееву.

– Эка ты, братец, попал! – прокомментировал Голицын, но Сергей отказываться не стал, правда, заранее честно предупредив, что все двадцать может и не осилить.

– Ну, сколько получится, – щедро разрешил полковник, подкручивая тёмный ус и хитро поглядывая на Александру. Она осталась стоять возле двери на веранду, вместе с Голицыным, вдвоём. Как только объявили фанты, Иноземцев позорно сбежал, то ли считая буржуйские торжества слишком низменными для своей пролетарской души, то ли попросту испугался опозориться. Его бегство Антон не прокомментировал, а вот после выхода Сергея негромко пояснил Саше:

– Полковник извечно к нам цепляется. Считает, недостойно отсиживаться в тылу, покуда идёт война. Но не все же так яростно рвутся в бой, как он! Большинству из нас есть что терять. А у него никого нет, ни жены, ни детей, и жизнь свою он считай что прожил. Почему бы не повоевать напоследок?

Это была больная тема и, наверное, затрагивать её было неэтично. С любым, кроме Голицына, для которого вообще не существовало запретных тем.

– А вы почему не пошли? – спросила Саша всё-таки. Она была уверена, откровенный и простодушный Голицын не обидится на этот вопрос и лгать не станет. И верно: Антон лишь пожал плечами, поскольку ответ был очевиден.

– Из наших мало кто пошёл. Как правило, выправляются необходимые освободительные бумаги, для тех, кто может себе это позволить, – без малейшего стеснения сказал он и добавил: – У меня, например, закрытый перелом обеих ног, я непригоден к военной службе.

– Как медик могу сказать вам, что кости срослись весьма удачно, – хмыкнула она, наблюдая за тем, как её бедный Серёжа пытается выжать двадцать раз от пола. Он выглядел измученным, от непривычки к таким делам, на лбу выступили капли пота, то ли от жары, то ли от натуги.

– Зря иронизируете, – не стал обижаться Антон. – Думаете, много хорошего на этой войне? Один уже сходил, как видите, до сих пор людей чурается. Он и раньше ангелом не был, но как вернулся – ещё хуже стал. Видать, насмотрелся фронтовых ужасов. Я спрашивал, конечно, да разве расскажет?

– У меня отца призвали в прошлом году. Зимой, – сама не зная зачем, сказала Александра.

– Соболезную, – сказал Антон, который был в курсе дел и не мог не воспользоваться случаем, чтобы вновь коснуться её руки. На этот раз Александра высвободилась, но так, чтобы это получилось непроизвольно. Она подалась чуть вперёд, чтобы коснуться плеча матушки, которая оказалась совсем близко, в компании господина Алеева, Степана Афанасьевича, заводчика.

– Я же говорила – будет весело! – между делом сказала Алёна и вновь принялась наравне со всеми подбадривать изо всех сил трудящегося и пыхтящего Сергея. – Давайте, Серёжа, давайте, мы в вас верим!

– Надеюсь, я тебя не опозорила, – скромно произнесла Александра, наблюдая не без жалости за потугами бедняги Авдеева.

– Ничуть! – заверила Алёна, но распространяться на эту тему не стала. Не самое подходящее для того было время. – Ну же, Серёжа, ну же!

Авдеев молодец, выжал ровно двадцать, сколько и просил полковник. Затем, выдохшись, повалился прямо на ковёр, который по-прежнему лежал скрученным у стены рядом с ним.

– Вас бы, батенька, в пехотный полк, да под моё начало! – помечтал Герберт. – Не желаете ли?

Издевался? Или всерьёз предлагал? Авдеев, конечно, отшутился. И, тяжело дыша, поднялся на ноги. А когда любимая матушка подала шляпу с записками, с наиковарнейшим видом улыбнулся, намеренный всерьёз отыграться на следующем фанте за выходку господина полковника.

Видимо, он надеялся, что снова выпадет Герберту – такое вполне могло быть, потому что Катерина Ивановна вернула карточку с его именем обратно, но так же это могла быть и Александра, так что напрасно Сергей лютовал.