– Лошади, Адриан! Лошади! Карета была запряжена тройкой, а лошадей в овраге нашлось всего две! Почему никто, чёрт побери, не обратил на это внимания?! Куда подевалась третья лошадь? А я скажу тебе, Адриан, куда она подевалась! Твой дядя уехал на ней, обведя всех вокруг пальца!

– Чего-то я упрямо не понимаю из всей этой истории, – вновь напомнил о себе обычно молчаливый и мрачный Мишель.

– Я тебе с готовностью всё объясню! Кройтору нужно было исчезнуть, и он своего добился. Его объявили мёртвым, вся Румыния поверила в его смерть. Никому и в голову не пришло бы его искать.

Адриан вновь встал на сторону Мишеля, упрямо не желающий брать в толк, зачем его хитроумному дядюшке понадобилась такая авантюра:

– Матей Кройтор боготворил Габриеля Гиоане! Он был не только его правой рукой, но и его лучшим и единственным другом! Я ни за что не поверю, чтобы дядя убил его ради одного лишь того, чтобы эта история казалась правдоподобной! Он просто не мог этого сделать, не мог – и точка!

– Я не утверждаю, что за той постановкой с нападением на карету стоял сам Кройтор, – тихо произнёс Дружинин и отвёл взгляд.

"Вот! – подумал Мишель, – вот что не даёт мне покоя!"

И тогда он спросил:

– Кто наследовал его состояние после его смерти?

Тишина была ему ответом. Тишина, не считая тяжёлого дыхания возбуждённого Адриана, перестука копыт и тихой ругани извозчика.

– Я хочу сказать, – продолжил Мишель, кивнув на Адриана. – Если не он, то кто, чёрт возьми?! Сомневаюсь, что если бы Адриану достался огромный замок в Румынии, он остался бы в Москве на должности управляющего отелями Волконских! Стало быть, наследником по завещанию становился кто-то другой. Но кто?

И снова несколько мгновений тишины, после которой Дружинин удручённо вздохнул уже в сотый раз и сказал:

– Твоя мать, Мишель. Кройтор не собирался умирать и не писал никакого завещания, но согласно завещанию Санды всё состояние Кройторов, включая родовой замок, доставалось Юлии Гордеевой. Мне больно об этом говорить, Мишель, но твоя мать была единственной, кто выигрывал от убийства Матея Кройтора.

Руки больше не дрожали. По правде говоря, всё оказалось не так страшно. "Сложно" – вот куда более подходящее слово. Сложно, но не страшно. Вовремя наступило это так называемое "рабочее" забытье, в котором Саша отвлекалась от своих бед, ни о чём на свете не думая, кроме текущей операции. Она напоминала самой себе любимого батюшку – тот точно так же с головой погружался в работу, не реагируя на происходящее вокруг. Его можно было раз двадцать окликнуть по имени, и он всё равно не услышал бы!

Поэтому когда Марина Викторовна негромко сказала что-то, Саша поначалу и не услышала. Нахмурилась, подняла взгляд от окровавленного колена Володи Владимирцева и покачала головой в знак того, что ни слова не поняла.

– Я сказала, что ты, должно быть, уже в курсе той истории с Некрасовой? – полувопросительно повторила мадам Воробьёва.

"Кто такая Некрасова, чёрт возьми?! – раздражённо подумала Саша, упрямо не понимающая, зачем говорить об этом именно сейчас. – Ох, сколько крови… Владимир Петрович, миленький, только не умирайте… потерпите, сокол мой ясный, потерпите немного… уже совсем чуть-чуть осталось!"

– Так вот, – продолжила Воробьёва своим низким, скрипучим голосом. – Я не хотела её убивать, чтобы тебе там не говорили.

Ах, вот вы о чём, милая Марина Викторовна! Должно быть, о той любопытной истории, когда вы якобы намеренно умертвили пациентку на собственном операционном столе – за то лишь, что она посмела косо посмотреть в сторону вашего мужа? О да, эти легенды Саша слышала и от Никифоровой, острой на язык, и от безнадёжной сплетницы тёти Клавы, и даже от княгини Караваевой, уважаемой в свете женщины.

В следующую секунду выяснилось, что дело было не только в косых взглядах на Викентия Иннокентьевича.

– Она действительно была его любовницей, – принялась рассказывать Марина, к Сашиному величайшему изумлению. Как-то не ожидала она сердечных откровений от вечно скованной и замкнутой Воробьёвой, и тем более не ожидала их в такой ответственный момент! – Бывшей любовницей. Их отношения закончились ещё до того, как твой отец познакомил нас с Викентием. И у меня в мыслях не было убивать её, Саша, хотя я знаю, как эту историю расписывают в больничных кругах. На самом деле бедную женщину привезли к нам уже безнадёжной. Бесполезно было браться. Бесполезно. И я ведь знала, что бесполезно!

Она вздохнула и, кажется, только теперь заметив усилившееся кровотечение, потянулась за бинтами.

– Так зачем же вы взялись её оперировать? – тихо спросила Саша, не поднимая взгляда. – Если знали, что она умрёт, зачем?

– Думаешь, я хотела над ней поиздеваться? Заставить страдать перед смертью и так далее? Глупости. Я хотела её спасти, Саша! Я думала, у меня получится. А через десять минут она испустила дух, а я… я приобрела репутацию убийцы. Меня хотели уволить, её муж был довольно влиятельным типом и тоже верил, что я приложила руку к её смерти. А я просто не смогла её спасти. И знаешь что? – Воробьёва перевела на Сашу требовательный взгляд, и та вынуждена была поднять голову, посмотреть на неё тоже. – Я нисколько не жалею, что попробовала, Саша! Она и так умерла бы через эти десять минут, но если бы я не попыталась её спасти, сплетники обвинили бы меня в бездействии! Какая разница, что станут говорить сплетники? Ведь всё равно станут, их поганые рты ничем не заткнёшь! А перед Господом я чиста. И перед самой собой. Я знаю, что пыталась.

Теперь Саша поняла, к чему были все эти разговоры. Воробьёва, спустя ещё некоторое время молчания, подвела итог:

– Если этот офицерик умрёт, Саша, ты не должна будешь себя винить. Более того, ты должна будешь гордиться собой, чёрт возьми! Гордиться, что попробовала, что не спасовала перед возможными трудностями! Ты поняла меня?

– Да, Марина Викторовна, я вас поняла, – прошептала она.

– Хорошо, – почти беззвучно произнесла Марина.

И они продолжили в молчании. Саша время от времени поглядывала на свою наставницу, ловя себя на мысли, что за пару часов эта женщина, кажется, смогла научить её большему, чем отец на пару с Викентием за целых пять лет. Не сдаваться, идти вперёд, не бояться рисковать и самое главное – быть честной! Такой же честной, как Марина Воробьёва, её наставница.

Когда всё закончилось, Саша едва не падала с ног от усталости. Навалилось всё сразу: сильнейшее нервное потрясение из-за Мишеля, затем из-за матери с Волконским, затем Серёжа… а ещё невероятно сложная операция, выжавшая из неё последние соки! Сколько спала она перед этим? Три часа? Четыре? А то и меньше, потому что тогда ещё надеялась на что-то, ворочалась на постели и представляла, какой будет грядущая встреча с его величеством. А встреча получилась такой, что лучше б её и не было вовсе!

Так что теперь Саша не знала, за что переживать в первую очередь. И так измучилась она, что уже готова была вколоть самой себе успокоительное да прилечь у Владимирцева в палате, куда до утра всё равно никто не сунется. Но поступить столь малодушно наша добрая Сашенька не смогла бы, она ни за что не позволила бы себе оставить Владимира Петровича одного!

Как учил отец, она нагнулась к его груди и прислушалась к дыханию. Слабому такому дыханию…

– Мы сделали всё, что могли, – сказала Марина, наблюдая за своей помощницей. – Ныне же вся надежда на него. Если будет бороться – выживет. Если нет… Впрочем, я думаю, ему есть за что бороться!

На что это она намекала? Саша поначалу и не поняла, и улыбку эту загадочную тоже не разгадала. Ах да, последние слова о том, что он любит её… Боже, только этого не хватало! Наверняка он не всерьёз это. Просто бред, вызванный действием лекарства. Или временное помутнение рассудка из-за тревог о туманном будущем. Или просто захотелось сделать приятное девушке, напоследок – кто знает, доведётся ли ещё когда-нибудь? Увы, в искренние чувства между дворянином и простолюдинкой Саша больше не верила. Кое-кто на собственном примере убедил её в том, что чудес не бывает. А на Володю она даже не сердилась за эти слова, поскольку не приняла их близко к сердцу.