Жанна против всяких ГОКов. Права она. Дело только начинается, все придется на ровном месте строить. И коллектив и монтаж оборудования. А в райкоме все давно отлажено и есть над тобой человек, который отвечает за все. Он курс определяет, ему и отвечать. Нет, исполнители еще очень долго нужны будут. Инициаторы горят, но не любят делать черновой работы. А исполнитель ее осуществляет в точной, заданной начальством пропорции. Более того, Михайлов убежден, что наступает время исполнителей… Куда ни глянь, везде нужны люди, которые умеют делать дело. А те, кто кричат призывы, они не всегда у руля остаются. Крикнул, а вдруг ошибочно. И иди, голубчик, «в связи с переходом на другую работу».

Было уже около четырех часов дня, когда подустали рыбаки. Заторопился домой прокурор. Предложил Михайлову:

— Может, ты за руль сядешь, а? Я, понимаешь, взял немного лишнего. А порядок не хочу нарушать.

Сел за руль насоновский шофер. Рядом с ним пристроился председатель. Следом пошла машина Акопяна, чтобы забрать Насонова и шофера в райцентре.

Стлался позади крученый хвост пыли. Прокурор попробовал затянуть «Подмосковные вечера». Вышло фальшиво. Никто не поддержал. Дмитрий Саввич обиженно замолк и вскоре стал мирно посапывать на плече у Михайлова.

— Село-то какое… — радовался Насонов, — теперь мы водопроводик сюда хороший кинем… Чтоб не маяться в центре России без воды. Карьер все отберет. А мне все ж, Дмитрий Васильевич, кажется, что настоит на своем Владимир Алексеевич. Землице нашей цены нет. Я вам когда-нибудь покажу место, где немцы чернозем брали для вывоза в Германию… Эшелонов пять у нас тут, сволочи, наворовали. Ее б, землицу нашу, да водой бы поить вдосталь. Вот глядишь, орошение сделаем. Чтоб с гарантией по пятьдесят центнеров с гектара пшенички-то. Вот будет дело. А что сейчас? По двадцать пять на круг возьмем — и счастливы. А она, землица наша, может вдвое давать. Глядите… Глядите, Дмитрий Васильевич… Вон видите, девушка идет? В голубом платье! Видите, да? Так это и есть Вера Николаевна, докторша наша. Это и есть та самая, которая Владимиру Алексеевичу по душе. Эх, и пара же получится…

Михайлов заметил лицо девушки, когда она обернулась, пропуская машину. В самом деле, красивая. Ну что ж, Владимира Алексеевича можно поздравить.

Вера спешила. Она остановилась на минуту, чтобы пропустить мимо машины, подождала, когда за ними уляжется пыль, и перешла улицу. Наконец пришло письмо от Андрея. Она прочитала его быстро, буквально за одну минуту, и теперь торопилась к себе, в больницу, чтобы закрыться в кабинете и прочесть все с самого начала, внимательно, вдумчиво, чтобы понять все мысли, владевшие Андреем тогда, когда он писал это письмо.

Он был совсем рядом, в Харькове. Какое-то совещание. Послезавтра будет в Славгороде. Остановится в гостинице. Ждет. Хорошо было бы, если б она смогла приехать на пару дней. Можно было бы вдоволь поговорить.

Она поедет. Она обязательно поедет. Даже просто для того, чтобы увидеть его. Интересно, почему он не писал ей все это время? Будет оправдываться. И все равно, она хочет его видеть. В Москве все было так хорошо. Она даже думала, что в жизни уже так не бывает, что только в романах писатели сочиняют что-либо подобное. А у них было. Он даже никогда не стремился перевести знакомство, добрые их отношения в близость. И это ей больше всего в нем нравилось, потому что вся ее жизнь с семнадцати лет состояла из бесконечного противоборства с пошляками, начинавшими приставать на улице, намекавшими на свои финансовые возможности и связи с власть имущими.

Андрей… Смешной, с сутулой фигурой, с очками на конопатом носу, с голосом, почти по-старчески надтреснутым. А смех какой? Когда он смеялся в общежитии на втором этаже, его слышно было на четвертом.

Вот она увидится с Андреем, и все будет ясно. И кончатся эти мучения, связанные с ее поступком в отношении Рокотова. Он уже, наверное, утешился, а она все еще переживает, что обидела его. Иногда она видит знакомый газик, пылящий по проселку, и тогда старается быстрее сойти с дороги. Он ездит очень неосторожно, даже на поворотах не сбавляет скорости. Лихач. К чему все это?

Однажды она поехала в Васильевку на совещание в райздравотдел. Вечером сходила с коллегами в кино. Возвращалась в гостиницу поздновато. А навстречу шел тяжело и медленно усталый человек. Доктор Косолапов, когда человек неторопливо перешел улицу и скрылся в одном из подъездов, сказал, глядя ему вслед:

— Наш первый секретарь райкома… Любопытная, доложу вам, фигура. Оч-чень любопытная.

И Вера так и не решилась спросить его о том, что он имел в виду, хотя интересовало ее это очень.

Потом как-то подвозил ее из райцентра Насонов. Ехал сам, без шофера. Сообщил, что теперь уже не будет требовать больничного:

— По двадцать четыре и восемь десятых центнера взяли пшеницы на круг с гектара, — радостно сообщил он и добавил: — Теперь не будет выговора… Лучший результат в районе.

Она усмехнулась, а он, заметив это, сказал:

— А я вот что тебе скажу, Вера… Как дочке своей. Откровенно и честно. Вот хоть что ты мне ни говори, а бабьей вашей политики не понимаю. Да на тебя такой человек глаз положил… Сообрази ты. В общем, мое мнение персонально таково: глупость сморозила, девка. Хоть ты и доктор, а глупость сотворила. Исправляй, а не то… В общем, на Владимира Алексеевича сейчас прямая атака идет…

— Что, неприятности? — быстро спросила она.

Насонов улыбнулся понимающе:

— Ага… не так еще и плохи дела у нашего первого секретаря. Со службой у него все как надо, а вот бабенка одна его запросто доконать может. Гляди. Пристала к нему как… в общем, мой тебе совет, ты этот вопрос серьезно продумай. Может быть поздно, если в стороне стоять будешь.

Потом она однажды видела издалека, как Рокотов высаживал из машины у автовокзала высокую красивую, женщину. Только лицо ее Вере не понравилось. Слишком намазана и толстовата. Да и не первой свежести. Во всяком случае, по виду лет тридцать шесть — тридцать семь… Никогда бы не подумала, что Рокотов может ухаживать за женщинами старше себя возрастом.

А злость на Рокотова оставалась. Теперь уже за то, что слишком легко говорит главные слова. Кто ему теперь, после всего происшедшего, поверит? И тут же сама себя укоряла: а что ему делать оставалось, когда она так ему ответила? Может, и рад бы он снова приехать, да боится того, что уже было.

Если б он знал, сколько мыслей о нем? Наверное, подумал бы, что она в него влюбилась и терзается своей ошибкой. Как бы не так! Просто она думала бы так о любом человеке, оказавшемся на его месте. Потому что не привыкла обижать людей!

Однажды она уже почти совсем решила поехать в райцентр и объясниться с ним. Даже билет на автобус взяла. А потом подумала, что никогда не сможет этого сделать. Просто не сможет, и все. И ждала письма от Андрея как спасения, как лекарства от бесконечных угнетающих мыслей. Но только его письма. А сама писать никогда ему не будет. А там пусть как получится.

И вот письмо пришло. Позвонили ей в больницу, и она, не дожидаясь, пока его принесут, помчалась сама. Да, он помнит о ней, он вспоминает с грустью все, что было в Москве, мечтает увидеться. Надо столько переговорить.

А может, взять и уехать? Куда-нибудь, хоть на край света. Врачи везде нужны. Что ее держит в этом селе? Зачем она вопросы сама себе подбрасывает, ответы-то давно известны. Здесь она потому, что нужна бабе Любе… Куда ее одну оставишь? А уезжать не хочет. И совесть не позволяет оставить старуху, которая ей и мать, и отца заменила в свое время, в люди вывела, на путь наставила. Вот и мечется теперь. А выхода нет, просто утешает себя иногда тем, что возьмет и уедет. Никуда она отсюда не денется.

Интересно, каким стал Андрей? Он писал, что предлагают ему место заведующего отделением. Тогда он не решался принимать это предложение. И не потому, что боялся не справиться, а потому, что не хотел связываться со многими вещами сопутствующими, удаляться от чистой медицины. Ведь она на себе испытала, что такое заведование больницей. И дрова, и покраска, и инструменты, и лекарства. А часто кончалось тем, что брали они с бабой Любой по ведру гашеной извести, завязывали головы платочками и лезли на лестницу, чтобы белить стены. Это было проще, чем бегать неделями и умолять Насонова прислать людей.