— Ну, что я тебе говорил? Вот, брат, что такое знать человеческую психологию.
Они привезли с собой пару бутылок водки и теперь подумывали о том, что уха в самом деле может быть приличной.
Часов до одиннадцати ловили рыбу. Клев был не то что очень неудачный, нет, рыба шла, да только как-то безалаберно. Прокурор вытащил двух карпов в ладонь, а Михайлову шла одна мелочь. Насонов много шумел, а вытянул шуплого карасика. В общем, не получалось азарта.
— Вот чертовщина, — ругался прокурор, стоя по колено в воде среди буйных зарослей осоки и камыша, — ну, прямо наколдовал кто-то… Никогда такой дурацкой, понимаешь, ловли не было. Это ты, Иван Иванович, виноват… А? Рыбу в сытости, понимаешь, держишь. А она у тебя за голую нитку цепляться должна. Чтоб карп неразборчивый был, вот в чем дело.
— Я тут ни при чем, Дмитрий Саввич, — шутливо оправдывался Насонов, — сам вот аж весной приходил сюда… Все заботы. Да вы не бойтесь. На уху сообразим.
Он подмигнул Акопяну, и тот вынул из багажника новеньких «Жигулей» сетку. Прокурор замахал руками:
— Ну-ка с глаз моих прочь… Хоть бы за камышом, что ли, вынул?
Акопян и насоновский шофер шустро сбежали за мысок вместе с сеткой и через полчаса уже потрошили десяток карпов. А к часу дня уже не только уха закипала над костром, но ветер доносил до рыбаков запахи более приятные: доходящих до кондиций шашлыков со всеми пряностями, полагающимися для кавказской кухни.
Рыбаки уже сидели в тени ивы на широком брезенте и рассуждали о делах, весьма далеких от рыбалки.
— Сдал хлеба сколько? — интересовался у Насонова прокурор.
— Две с половиной тысячи тонн… На восемьсот тонн перевыполнение.
— Выкрутился… — Дмитрий Саввич восхищенно крутил головой. — Вот хитрец, а? Два с лишним месяца на больничном. А ведь по закону за это кое-кому полагается, а?
— Да хворый я был… Вот чтоб мне… — Насонов глядел с самым серьезным видом, и это чрезвычайно потешало прокурора.
— Врачу твоему, который тебе эти бумаги выписывал, надо бы дать как следует, — прокурор нетерпеливо поглядывал туда, где возились шофер и Акопян, — нарушение это, понимаешь…
— А никакого нарушения, Дмитрий Саввич… Все по закону. Меня вот хоть сейчас на обследование. Зимой на курорт поеду… Замучил радикулит.
Принесли уху в больших алюминиевых мисках. Прокурор крякнул, вынул водку, разлил в стаканы:
— Ну, за все, что позади, а? Как полагаешь, Иван Иванович?
Насонов от восторга даже прижмурился:
— Ох, сколько ж ночей спать не пришлось… Поганое, я скажу, дело, когда на тебя начальство сердится. Так что, Дмитрий Васильевич, как там начальство наше высокое настроено? Будут с Насонова шкуру драть или как?
— Спи спокойно, — с трудом приходя в себя от выпитой водки, пробормотал Михайлов. — Никто тебя трогать не будет. Скажи спасибо людям своим, что работали на уборке геройски… А то б тебя надо было.
— Народ доволен… Очень даже доволен, — согласился Насонов, — теперь-то каждому ясно, что не будут сносить… А то ведь как было еще по весне? К бригадиру с разносом, а он тебе в ответ: «А ты не командуй! Колхоза, почитай, уже нету… Скоро мы с тобой, Иван Иванович, на пару, как самые что ни есть городские жители, будем к пивному ларьку ходить в Васильевке. А то и на одной площадке жить будем по соседству. А ты меня к трудовому энтузиазму призываешь… Все одно сгребут наш чернозем в отвалы — и будут там на травке козы пастись…» Никакого настрою у людей не было. А зараз другое. Землю под ногами люди опять почуяли. Вот давеча один пришел, план для постройки просит выделить. Я ему и говорю: «Ты б подождал, а то как бы не перерешили». А он мне: «Да что я, дурной или как? Если сам первый секретарь на Кореневке бурить приказал, — значит, там и карьеру быть». И еще я скажу, товарищи мои дорогие, что ежли, скажем, теперь Владимира Алексеевича куда избирать, так в нашем колхозе не будет ни одного голоса против. Так к нему за все это дело с уважением.
Уха была хороша. Дмитрий Саввич даже добавочки попросил. Михайлов пожалел, что не взяли минеральной воды: при такой жаре водку пить без минералки трудновато.
— А я б тебя все ж, на месте Владимира Алексеевича, под выговор подвел бы, — рассуждал прокурор. — Ты вот, Иван Иванович, мужик хороший. И председатель что надо. Да только ум у тебя, понимаешь, все с криминалом. Все, понимаешь, на грани фола, как комментаторы спортивные выражаются. Вот был бы ты золотым председателем, ежли б от тебя не ждать какого-либо подвоха. А то принимаешь нас, все мы тут друзья и товарищи, а потом мне на тебя бумагу приносят: так, мол, и так, незаконно получал два месяца больничный… Переплачены суммы… И что я делаю, понимаешь? Я, не глядя, что ты такой отличный мужик, посылаю своего работника разбираться. Прав я?
— Прав… Сто раз прав, Дмитрий Саввич, — согласился Насонов. — Только ты читаешь бумагу, что твой работник тебе дал, отчет там или что, а тебе вдруг звонит… кто?
— Кто? — прокурор аж вперед подался. — Ну, так кто мне, понимаешь, звонит?
— Э-э-эх… — Насонов чуть опьянел, чувствовалось это в расслабленности его движений, в улыбке ласковой. Пальцем погрозил прокурору: — А звонит Владимир Алексеевич. Да.
— Ты, понимаешь, брось… Не будет он за тебя звонить. Уважение к закону имеет.
— За меня не будет. Точно это. А кто мне больничные выдавал? А? Я вам сейчас такое скажу… Вера Николаевна — симпатия нашего Владимира Алексеевича. Вот кого держу в колхозе. Девка, я вам скажу…
— Ну, тогда… — развел руками прокурор, — тогда обошел по всем статьям. А я-то и не знал. Вот ведь какие дела на свете, Дмитрий Васильевич, а?
Михайлов слушал ленивый этот разговор равнодушно, хотя сообщение о симпатиях Рокотова заинтересовало его. В конце концов, секретарь райкома должен определиться с семьей. Как-то неприятно. Чтоб болтовни вокруг этого поменьше было. Все ж на виду.
А хорошо здесь на берегу. И думается прекрасно. Говорят, Дорошин выходит на днях. Вот еще будет заварушка. Ведь Владимир Алексеевич в его отсутствие самодержавно руководил комбинатом. А шефу это узнать будет ой как обидно.
Беседа между прокурором и Насоновым шла уже в несколько иной плоскости:
— Вижу, все понимаю… Нет у него хватки, последовательности нет. Первый секретарь — это, брат, фигура… Личность. Вот тот же Логунов. Он фигурой был. И крупной. Посади на этот пост, скажем, Дорошина, он так дело повернет… А Рокотов, он, может, слишком современный… Все б убеждал, все доказывал бы. Нет, я таких методов не понимаю. Первый секретарь ежели. понимаешь, вызывает, так у председателя колхоза душа должна в пятках быть. Потому что вызов к нему — это поворот, это событие. А ежли он, скажем, с тобой о погоде переговорит или про здоровье поспрашивает, а дело к тебе у него крохотное, — такого я не принимаю.
Ох, разошелся прокурор. Добрейший человек, но в споре границ не знает. Ничего себе — на темочку вышел. Впрочем, не только он говорит о слабости Рокотова. Уже слышал подобное Михайлов, хоть и не принимал участия в обсуждении. Не его это дело.
Насонов возражал. Вяло, неохотно, но возражал. Хитрый мужик. А вдруг Михайлов на ус мотает разговор и Рокотову его изложит? Опять Насонову беда.
Шашлыки пошли лихо. Потом шофер слетал в райцентр еще за бутылочкой. Михайлов почти не пил, рассеянно глядел на мерцающую гладь озера, думал о своем. Два дня назад Крутов, побывав у Дорошина, сделал предложение: не пойдет ли Дмитрий Васильевич директором строящегося ГОКа? Надо искать кандидатуру свою, а то пришлют человека со стороны. А с ним как еще сложится? Боялся Михайлов, что предложение Крутова исходит от Рокотова. Только он вправе предполагать такие перестановки. А в комбинате уже вовсю на эту тему говорят, Жанна с неделю назад слышала. А ГОК — это не сфера комбината. Тут кадровые вопросы не решают. Наверное, все ж Рокотов.
А отступать Михайлову не хотелось. На всякий случай позвонил в обком, попросил знакомого инструктора позондировать почву где надо. Если это оттуда, сомнений не должно быть. Предлагают один раз. Второго не бывает. А может, все-таки Рокотов?
