Когда избрали Рокотова, Дорошин был счастлив, Все складывалось наилучшим образом. Потом появились мысли о характере Володьки, о его привычках. Сомнения. А тут еще Михайлов прибавил кое-что. На следующий день после отъезда Рокотова в Москву зашел к Дорошину, сел напротив, тяжко вздохнул:

—

Надо работу себе приглядывать, Павел Никифорович…

—

Брось, Дима… Володька отличный парень… Скучать без дела тебе, конечно, не даст… ну, да ты и сам все это понимаешь. Так что не паникуй…

—

А мне кажется, что теперь нам с вами хуже будет, чем при Логунове.

Так, сукин сын, и сказал: «нам с вами».

—

Ну-ка ясней выразись… — потребовал Дорошин.

—

А что ясней? — Дима цедил слова осторожненько, чтобы как-нибудь лишнего чего не сказать. За эту осторожность в бывшей дорошинской «могучей кучке» недолюбливали Диму. Да и на карьере все это сказалось: пять лет просидел во вторых секретарях и ни шагу дальше. — Характер у него не тот, Павел Никифорович. Да, он исполнителен, но теперь вы с ним поменялись местами… Он — руководитель…

—

Ну и пусть руководит, — сказал Дорошин, — большому кораблю… и так далее… Мне не подчинение его нужно, мне помощь его нужна, помощь делу большому, важному. А так пусть с богом руководит. Ежели нужно, так Дорошин даже рюмки разливать для него будет. Лишь бы он дело двигал, дело…

Надежда на Володьку была у Дорошина крепкая. А сомнения душу точили. И от этого хотелось быстрей глянуть правде в глаза, без липких щенячьих надежд: друг, помощник, опора или судья, посредник, а то еще и противник, не дай бог… Вот уж чего совсем не хотелось бы… Уйма энергии уйдет, прежде чем образумишь такого. А время-то не ждет, время тикает часиками да деньками… Уходят нужные месяцы.

Он повернулся к Рокотову и Михайлову, затихшим на заднем сиденье, и сказал:

—

Ну что, ребята… Первый же лесок сейчас мы проинспектируем… В багажнике у нас кое-что есть, таранька к пиву в самый раз… Сядем на траве-мураве и, как бывало в прошлые времена, погутарим, а? Как полагаешь, Владимир Алексеевич?

Рокотов кивнул:

—

Согласен, Павел Никифорович… Предложение деловое. Когда еще выберемся?

Машина повернула к лесу.

Утром следующего дня Рокотов выехал в колхоз «Радуга». Взял райкомовский газик, по старой привычке сам сел за руль. Дорогу знал хорошо: сколько раз пришлось по ней колесить, «дотягивая» проект нового

карьера. Знал и председателя «Радуги» Насована — мужика работящего, с природной крестьянской хитринкой, крепкого хозяина, известного в районе под именем Ивана Калиты. Имел Насонов удивительную привычку, вернее, не привычку, а даже умение задерживать у себя ценных работников. Бывало, мотается по всему району механик — руки золотые, а по натуре летун, а то и выпивоха. Ни в одном месте не удерживается надолго. А как попал к Насонову — так и застрял… Работает и не бузит. Уж и пошучивали над ним коллеги — председатели других колхозов: разъясни, дескать, свою кадровую политику, что ты там, лодырям, никак, рай создаешь? Насонов улыбался, молча поглаживая кустистые рыжеватые брови, а когда совсем доводили, отшучивался:

—

То не я. Бабы у нас в колхозе такие… Как заарканят, так с концом голубчик, больше уже не рыпается…

И вправду, села колхоза, Матвеевка и Красное, славились невестами. Будто и впрямь по заказу вырастали там девки одна краше другой. Когда колхоз привозил на смотр самодеятельности свой хоровой коллектив, казалось, что это профессиональный ансамбль — так тщательно были подобраны участницы. Что ни глянь — то красавица, а голоса-то какие…

Сразу за асфальтовой магистралью, которую пересек Рокотов, потянулись поля. Дни стояли хорошие, солнечные, а до этого и дождей выпало немало, и пшеница подтянулась. Перекатывались под ветерком, догоняя друг друга, светло-зеленые волны ее… На склоне оврага пошла в рост кукуруза… Здесь, в колхозе, старались использовать каждый клочок земли… Оврагов много.

Рокотов вылез из машины, постоял на обочине. Была тишина. В кустах лесопосадки о чем-то озабоченно посвистывала птаха… Пригляделся, увидал ее на ближайшей ветке… Испугалась человеческого возгласа, вспорхнула, улетела.

Он прилег на траву у самого склона оврага. Вспомнил: здесь руда выходит очень близко к поверхности… Снять метров семьдесят земли — и на тебе, бери руду, черпай ее ковшом и отправляй в мартен… Богатство какое… Вот оно… Сейчас он видел перед собой карту этих мест, Вон там, где темнеет сосновый лес, — мощный

слой богатой руды, и тоже близко к поверхности, что-то в пределах ста метров…

Птица вернулась. Тревожно попискивая, пролетела над ним один раз, другой… Чего ж ты забеспокоилась? Ах вон оно что, гнездо рядом… Дом твой… Ну ладно не волнуйся, не трону.

Он поднялся с травы, отошел в сторону. Представил, как с металлическим ревом, беспощадно обнажая землю, пойдут здесь бульдозеры, сдирая кусты, деревья, дороги… Застучат топоры в сосновом бору… Нет, так тоже нельзя… Стране нужен металл… Много металла… Уж ты, инженер, прекрасно понимаешь это… Тебе объяснять не надо, почему все это происходит…

Вспомнил, как вчера посидели в лесу. Дорошин выпил рюмку, ухнул, закусил:

—

Так что ты мне скажешь, Владимир Алексеевич… А?

—

Вы о чем, Павел Никифорович?

—

Ты знаешь о чем… О твоих планах по карьеру…

Вот что меня интересует.

—

Будем думать.

—

А что, времени не было? Ну ладно… Только помни, вопрос об отчуждении земель будет в исполкоме слушаться в среду. Сегодня четверг… Я должен знать твое мнение не позднее воскресенья…

—

Не понимаю этой спешки.

—

А мне нужно спешить, Владимир Алексеевич. Нужно. Это не наша с тобой частная лавочка. Это большой государственный вопрос. Если все как надо идет в первой инстанции, я перечеркиваю списки на заселение квартир в четвертом квартале… В колхозе двести девяносто три дома… Я должен иметь не менее трехсот квартир… Это, как ты понимаешь, за день не определишь. Куда мне сселять колхозников? Я должен планировать все это, пока материалы будут рассматривать высокие инстанции, готовить резервы, закладывать в смету… И все ж ты ушел от ответа, друг мой.

Рокотов прихватил с газеты ломтик колбасы:

—

Вы учили меня всегда хорошо думать, прежде чем давать ответ. А уж коль дал — так держать слово. Вот я и не хочу нарушать этот принцип… Мне нужно время посмотреть на все с другой стороны, другими гла

зами. С людьми поговорить. Не надо меня торопить, Павел Никифорович.

Дорошин одобрительно качнул головой:

—

Ладно. Понимаю тебя. Прав ты. Но к воскресенью ты мне все ж ответ дай. Хочу знать, как теперь мне тебя видеть.

—

Другом, Павел Никифорович, другом…

—

Поглядим…

Михайлов молчал, деловито расправлялся с закуской. Рокотов почти не видел его лица, оно было наклонено к земле, безукоризненный пробор весь на виду. Рокотов думал о том, что человек этот чем-то неприятен ему, скорее всего тем, что он муж Жанны, а это ужасно плохо, потому что теперь им работать вместе, и конечно же все это будет накладывать отпечаток на их отношения. А расставаться с Михайловым тоже не хочется, он уже пять лет на своем посту, прекрасно знает дело. На беседе у первого секретаря обкома Рокотов сказал, что надеется на помощь других секретарей, особенно в самом начале. Первый встал, пожал ему руку, усмехнулся:

—

Смелее, Владимир Алексеевич… Там у тебя Михайлов в пристяжке. Знает дело и умеет его вести. И потом, не боги горшки лепят. В случае чего не стесняйся просить совета.