Ну и баба Люба… Оказывается, не в больницу в район ездила, а за сведениями. То-то она ретиво доказывала ей, что не доверяет как врачу, не считает ее авторитетом для себя, потому что знает ее смалечку, видела, как нынешний доктор подолом нос вытирала. И выдюжила тряскую автобусную езду в жару немалую, только чтоб самой к мнению прийти какому-то. А коли пришла, теперь и в наступление можно.

И Вера не выдержала тогда. Быстро оделась и пошла по улице, придумав наскоро, что хочет в библиотеку заглянуть, узнать, как с медицинской литературой новой, хотя знала сама, что это не так, что в библиотеку заходила два дня назад, и если б было новое — уж библиотекарша наверняка бы прибежала. А в сторону ив и пруда не смотрела и все ж заметила, как от дальнего угла пруда ушла рывком на трассу знакомая кургузая машина с запыленным брезентовым верхом. А потом вырулил на улицу в своей «Волге» Насонов и укатил в сторону правления.

Если признаться себе искренне, то Веру тогда взбесило демонстративное невнимание Рокотова. А еще замуж выйти предлагал? Да он просто равнодушен к ней… Обычные мужские штучки. Изображает из себя влюбленного, а сам только и думает о других делах. Видите ли, заметил, что она идет в его сторону, и сразу убегать.

До вечера она думала о том, что нужно как-то заявить о себе. Заявить и уйти, обязательно уйти, чтобы он не подумал какой-либо чепухи. И, сидя в сумерках у себя в кабинете, подумала, что ей очень хочется просто услышать его голос. Телефон был рядом, и она набрала номер и сквозь ленивые гудки слушала отрывок из какого-то концерта с развязным бормотанием конферансье и восторженным уханьем зала. А потом положила трубку и долго глядела на красные облака у горизонта, на солнце, наполовину ушедшее в землю; оно было неяркое, лучи его косо скользили по верхушкам деревьев, и вокруг была такая тишина, что казалось, даже давила в уши. Она полистала бумаги по профилактическим прививкам детям… Цифры были маленькие, куцые, и она подумала о том, что это насоновская идея насчет колхозной больницы. А что это за больница, если в ней всего лишь один врач и три фельдшера да пятеро нянечек с медсестрами. Остальные врачи отказались переезжать в село и посещают приемы из райцентра. Благо, что близко. А в больнице почти всегда пусто, потому что с малыми болячками люди норовят перележать дома. Иногда Насонов просит у нее разрешения на ночевку в больничной палате кого-либо из поздних своих гостей, и она разрешает, потому что ей стыдно становится за несмятые простыни и новенькие одеяла. А вот осенью в небольшом больничном домике становится шумно: появляются радикулитчики, желудочники, ревматики… И тогда каждое койко-место — проблема. Насонов пишет ей записки, а она кладет не тех, кого он просит, а потом ругаются. И вообще она здесь совсем не нужна. Разве только помогать Анне Максимовне, акушерке, прожившей в селе вот уже более двадцати лет, принимать нечастые роды.

Пора было уже идти домой, баба Люба зажгла свет во всех окнах, а она все сидела и сидела. Было просто приятно сидеть в темноте и смотреть на улицу, которая уже начинала жить вечерней жизнью. Пробежали ребята на первый вечерний сеанс в клуб… Вася Тишков, инвалид войны, так и оставшийся для улицы Васей, прогнал стадо… Коровы сыто мычали, норовя нырнуть в первый же переулок, а Вася звонко хлопал кнутом, и три его собачонки наперегонки мчались заворачивать нарушительниц… А потом еще очень долго стояла в неподвижном воздухе пахучая пыль.

Она вновь набрала номер, на этот раз уже чисто механически. Мысли были далеко, в тех годах, когда все было просто. И вдруг в трубке его голос:

— Да… Я слушаю.

Она стиснула пальцы свободной руки… волнение ускорило стук сердца… Он не клал трубку. Потом сказал как-то устало и равнодушно:

— Жанна… я же просил тебя не звонить мне. В конце концов, это чистое ребячество. А сейчас передай трубку Дмитрию Васильевичу. Ну?

Она нажала кнопку на аппарате. А когда отпустила, то в трубке шуршали лишь отдаленные голоса двух беседующих людей, иногда прерываемые резким гудком.

Жанна… Оказывается, не так уж и безгрешен товарищ Рокотов. Какая-то Жанна домогается его внимания. Что ж, жених завидный. Зарплата, положение, машина. Она ловила себя на мысли, что думает о нем зло и резко, так, как никогда не решилась бы думать о ком-либо другом. Она встала, вышла из кабинета, замкнула входную дверь.

Тихо прошла к пруду, постояла у искривленной оградки на мосту. Да, нет верных и преданных рыцарей… Ему откажи, он не будет стреляться или прыгать с обрыва… Нет, он пойдет к другой и скажет ей то же самое. И она согласится, потому что смыслит в реальной жизни чуть побольше, чем некоторые. И принцы уже все разобраны, или сидят по вечерам на производственных совещаниях, или корпят над кандидатской. Дуреха ты, дуреха… Согласилась бы — и все было б ясно…

А у ворот своего дома ее вдруг поразила неожиданная догадка: господи… Да ведь она его любит. Любит… Любит… Это кричал в душе ее испуганный и торжествующий голос, а другой, осторожный и скептический, возражал: «Прямо-таки…» И эта разноголосица порождала в душе растерянность… Она присела на скамейку и сказала себе как можно спокойнее: «Так, а теперь надо разобраться спокойно». Будто подчиняясь этому приказу, голоса смолкли, и она вслух стала говорить себе:

— Нет, это чепуха… Этого просто не может быть. Я ему отказала. Это надо совершенно не иметь гордости… Он ни за что не придет. И потом, он занимает такой пост… А что, если и пост? Значит, его ценят, значит, он — личность… А разве ты не мечтала о муже, чьим умом и талантом будут восхищаться окружающие, а ты будешь им гордиться?.. Мечтала, но ведь теперь… А что теперь? Человек тебя любит… Такие не предлагают руку и сердце просто ради красного словца. Такие любят молча и преданно, но у них гордость, и больше они не повторяются. Ты виновата, и ты должна исправить свою ошибку. А Андрей? Сколько вечеров ты мечтала о том, как вы вместе будете идти в больницу, а вечерами обсуждать всякие интересные случаи из практики… Такие мужья — находка… Они покорны, домовиты. Гордецы — они быстро привыкают к любому счастью, они идут дальше, им снова нужна борьба, они просто завоеватели и будут таковыми, пока их не поймает какая-либо молодая, но прыткая бабенка… Она потребует от такого гордого седого бобра ухода от семьи, и он побоится обвинения в трусости. Эти мужчины больше всего боятся упреков… Рокотов из таких. Так зачем же ей ждать всю жизнь его предстоящего ухода. Он далеко пойдет, а она будет обычным врачом, потому что знает свои пределы. Что тогда? Нет, Андрей и только Андрей… Фу, как пошло… Будто спутника в кино выбирает. А что? Ведь это не кино, а для жизни, для всей долгой и трудной жизни. И беды будут и горести. А если не знать человека? Что она о нем знает, кроме того, что у него жесткие глаза и крутые скулы? И что у него не простой характер?

Нет, надо ехать в Славгород. Надо устраиваться в гостиницу с ночевкой и связываться с Андреем. Только поговорить, и все. И будет ясность. В конце концов, он вполне мог потерять ее адрес. Да, Андрей. Только Андрей, и никто больше. И забыть о Рокотове.

Пятый день шли дожди. Коленьков крупными шагами топал по берегу речки от палатки к палатке, заглядывал к Лиде, садился на складной стульчик у входа:

— Жизнь хреновая…

Да, радоваться было нечему. Связывались по радио с экспедицией, там сочувствовали, но помочь ничем не могли. Коленьков вел долгие разговоры насчет вертолета, который должен был горючего для техники подвезти. Они кончались одним и тем же: погода, как только разъяснится — будет горючее.

— Бить их там некому, — ругался Коленьков в адрес руководства экспедиции, — чиновнички… Две недели прошу горючего, и все один ответ: кончится — завезем. Дождались… А ведь погода была что надо. Ну что молчите, Лидия Алексеевна?

А что было отвечать Лиде? Коленьков со своей экспансивностью мог и не осознавать все нюансы. Да нет, понимал он все прекрасно, только на кого-то надо было ругаться. А в партии восемь человек, и каждый, так же, как и он, Коленьков, мучается под этим проклятым дождем, а когда наступает вечер и дождь чуток стихает, все кидаются делать самое необходимое, срочное. Трактористы к технике, повариха тетя Надя с рабочим Турчаком — дровишки сушить, картошку на ужин чистить, лаборантка Катя — замеры уровня реки делать… Коленьков первый бежит на трассу: авось кое-что сделать удастся?