Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— А ты не спросил у меня: хочу ли я выйти за тебя замуж, милый мой? Ты уже все решаешь сам.

— Поясни, пожалуйста.

— А что пояснять? Не нужен мне ты как муж, не нужен. Слава богу, с Михайловым я избавлена от необходимости переживать за завтрашний день… Я знаю, что он всегда будет в обойме. Пусть не на первых ролях, зато наверняка. Человек он мудрый. А ты… С тобой любая женщина устанет. У тебя не знаешь, что будет завтра. Может быть, для молодости это и хорошо, но ты и в старости будешь таким, Володечка… Взлеты, падения, взлеты… Нет, такая карусель мне не нужна. Да, Михайлов неблагороден… Он — деловой человек. Он боится начальства и старается не делать ошибок. Но он всегда и везде будет на месте. И никто никогда не захочет от него избавиться. А таких, как ты, милый, можно видеть время от времени. Но семью с тобой заводить — прости.

Она говорила страстно, убежденно, и Рокотов, который в самом начале хотел ее перебить, дослушивал последние слова с твердой решимостью не мешать ей выговориться. А когда она, словно устав от своего порыва, вдруг смолкла, он понял, что спрашивать больше нечего. Все сказано.

— Ты же ведь говорила, что я… что я тебе небезразличен?

— И что? — она дерзко глянула ему в глаза. — Что из этого? Запомни, милый, у женщины в поступках не ищи логики. Вот просто так: захотелось заполучить тебя в любовники… Бабье любопытство. А теперь мне от тебя ничего не надо. И не смей Михайлову ничего говорить обо всех своих идеях, с тебя станется… Меня под удар? Это неблагородно. В конце концов, ты же мужчина…

Щеки и уши Рокотова пылали. Ему было почему-то стыдно за все, что было сказано, что было услышано. Сейчас он увидел совершенно другого человека, совсем не того, которого знал много лет. Откуда такой цинизм, откуда умение прямо и резко говорить о запретных вещах? Может быть, он отстал в своем развитии от уровня понимания этой женщины, может быть, с ней что-то произошло? В конце концов, все это недостойно… Надо кончать разговор, который уже ничего не может добавить к сказанному. Скорей назад. В кабинет к себе, закрыться и подумать… Подумать над всем, потому что сейчас под горячую руку можно наделать такого… А этого нельзя себе позволить. Прав Гуторов, в конце концов речь идет не просто о некоем Рокотове, речь идет о партийном работнике, и это уже не чепуха. Надо взять себя в руки, надо осмыслить все. Она ничего от него не хочет… Значит, теперь он свободен в своих поступках? Какая гадость… Он вынужден радоваться тому, что всегда осуждал. А ведь она права. Скажи он сейчас что-либо ее мужу — и он сделает величайшую подлость. И это уже будет не благородный поступок, потому что он принесет разлад в семью. Как сказал ему Сашка: «Ты воюешь с ветряными мельницами!»? А может быть, и впрямь?

Жанна сидела с каменным лицом. А она красива… Особенно профиль. И ухожена. Будто специально холила свое тело. Говорят, она у массажистки просаживает половину зарплаты. Что ж, каждому свое. И может быть, хорошо, что она так прямо ему все сказала. Легче будет потом.

Он притормозил у первой автобусной остановки. Она сошла медленно, думая о чем-то. Перед тем как закрыть дверцу, спросила:

— Слушай, мы обо всем договорились?.. Перерешать не будем. Но все-таки: ты всерьез думал о том, что женишься на мне, если я уйду от Михайлова?

— Какое это имеет сейчас значение?

— Да, конечно… — задумчиво сказала она и глянула ему в глаза. — И все же кому-то будет очень трудно с тобой, Володя… Очень.

Она пошла к остановке, а он сидел, откинувшись на спинку сиденья, и глядел ей вслед.

6

Ох, и дорого обошелся тот денек Эдьке. Еще несколько ночей снились ему всяческие ужасы. То надвигалось на него. бурлящее коричневой жижей болото, то вдруг обрушивался небосвод с громом и молнией. То вездеход проваливался в какую-то темную душную яму, и как он ни крутил руль и ни нажимал педали, дышать становилось труднее и труднее.

Хорошо, что задержался Котенок, а то было бы неудобно перед ним. Появился он на шестой день после отъезда с тринадцатью бочками солярки и бензина, с провиантом кой-каким. Дорога, видно, досталась ему непросто, потому что после нее он отсыпался целый день, перед вечером выскочив в одних трусах к навесу тети Нади, торопливо перехватил что-то и снова вернулся в палатку. Только на следующее утро заявился к Коленькову, чтобы поругаться и пообещать «при свидетелях», что в следующий раз один в такую дорогу не поедет. Потом подался к навесу из брезента, где стояла техника, в «гараж», как он говорил, и с деловым видом обошел вездеход, разглядывая свежие царапины на его выкрашенных зеленой краской боках. Эдька держался от него подальше, потому что, несмотря на то что машина была чисто вымыта и даже мотор отдраен соляркой, вид ее был довольно плачевный и можно было представить, как прореагирует на это Котенок.

Попался под руки механику Любимов, и Котенок, ухватив его за пуговицу куртки, долго держал около себя, отводя душу в сетованиях на тему о вырождении честного шоферского племени и о приходе за руль сачков-профессионалов, которым чихать на все, кроме собственной персоны.

К вечеру Котенок уже отошел и довольно мирно рассказывал о своем рейсе. Досталось ему порядочно. Две ночи пришлось спать в кабине трактора, но это уже в привычку.

Любимов с Катюшей вернулся из тайги перед самым ливнем, и они не пострадали, зато: теть Лида с Турчаком хватили лиха полной мерой. Промокли насквозь, а Турчак руку распорол об острый сук. Перевязала его теть Лида косынкой своей. Еле добрели. Сразу по приходу обнаружилась у нее простуда, и Эдька помогал тете Наде готовить и ставить ей горчичники. Поэтому теть Лида не уехала вместе с Коленьковым и Любимовым, когда прилетел вертолет. Привез он инструменты, которые заказывал начальник партии, продукты, в том числе сгущенку. Эдька так и завертелся около тети Нади, но все напрасно, потому что отложили ее, эту самую сгущенку, в «энзэ».

Да, улетели в экспедицию для трудного разговора Коленьков и Любимов. А в лагере все было как прежде. Теть Лида уехала с Котенком к тому месту, где был Эдька с Коленьковым. Уехала, несмотря на то что еще не выздоровела. Катюша, предполагая, что теперь надо ждать важное начальство, целыми днями возилась у себя в палатке, приводя в порядок документацию. Турчак, обмотав руку толстым слоем бинта, носил ее перед собой как маленького ребенка и умудрялся рубить дрова одной правой.

Теперь, по прошествии нескольких дней, Эдька уже не думал об отъезде. Наоборот, с каждым днем все больше и больше крепла его уверенность в том, что он приобщился к условиям жизни этих людей и показал себя ничуть не хуже, чем они. Он ни слова не сказал никому о том, как тяжела была дорога, и только за завтраком, на следующий день после возвращения, то и дело поглядывал на Коленькова, ожидая, что тот вот-вот начнет рассказ о его геройском поведении, но начальник молчал, тяжело перемалывая зубами жесткое мясо. И никто больше не спрашивал Эдьку о том, что он пережил за эти самые трудные в его жизни часы, и он начал понимать, что здесь пет смысла ждать ни восхищений, ни восторгов, что здесь просто работа и тот, кто се выполняет хуже других, должен уйти. А если ты сидишь за общим столом, значит, ты такой же, как и все.

Эта мысль не только успокоила его, но и придала какую-то весомость его поступкам и словам. Даже на походке отразилась. Он стал подражать Любимову, потому что у Коленькова была походка какая-то дерганая, некрасивая, зато Любимов ходил чуть вразвалку, но споро, твердо ступая. Турчак даже похвалил Эдьку:

— Ты учись-учись у деда… У него много чего узнаешь.

Странный он был человек, Турчак. Когда его спрашивали, откуда он родом, отвечал шуткой:

— Родился на Украине, жил в Крыму, помру в Сибири.

Он уже двадцать лет бродил с партиями по тайге, выполняя трудоемкую работу при изыскателях. Он умел все, и когда Коленькову надо было сделать абсолютно невозможную вещь, вроде того, что достать пару лишних комплектов запчастей для техники или получить спецодежду со склада, когда у имеющейся не вышел срок, он звал к себе Турчака!

64
{"b":"254553","o":1}