— Понятно, — только ты должен стараться кидать тынзян лучше всех, как я, — серьезно отвечал отец. — Ты же сын оленевода, а у Вылки Сано отец рыбак.

— Постараюсь, — пообещал Ёнко и вдруг спохватился, что во дворе стоит отцовская упряжка оленей. Ему захотелось покататься на них, как бывало в тундре. Он стал просить отца.

— Соскучился об олешках? Это хорошо, — улыбнулся Тыуман. — Про оленей, про тундру не надо забывать. Только, сынок, упряжка-то моя с дальней дороги. Олени устали, да и голодны. Тут недалеко выпас для приезжих упряжек. Надо бы олешек-то моих с кем-нибудь туда отправить, сдать пастуху.

У Ёнко разгорелись черные глаза:

— А давай, нисев, я буду помогать пастуху караулить оленей? Завтра ведь выходной день, успею отдохнуть и уроки подготовлю. Я возьму с собой лыжи и утром вернусь обратно. Ой, как я хочу покараулить оленей! Разреши!

— А ты знаешь, где выпас? Ну, смотри. Оденься потеплее. Только из интерната отпустят ли? Иди, отпросись.

Ёнко от радости обнял отца. Потом они надели малицы и вышли к упряжке. Короткий полярный день был на исходе — спускались сумерки. Дул обжигающий лицо ветерок, метя поземку. Недавно выросший в тундре новый поселок начинал кое-где светиться огнями.

— Скоро уже темно будет. Погода тоже не шибко хорошая, однако, ночью забуранит, — сказал Тыуман и предупредил: — Собирайся живее, захвати что-нибудь поесть. А я мяса сушеного положу тебе.

— Я живо! — воскликнул Ёнко и побежал к воспитательнице. Та выслушала его и разрешила отлучиться из интерната до утра, — ребята часто отпрашиваются на выходной день побывать у родных, если чумы стоят близко к поселку. Дала воспитательница Ёнко булочку с маслом да сахару. Оделся, обулся Ёнко потеплее, взял лыжи — и к отцу, даже ребятам ничего не сказал.

У отца упряжка была уже готова. Сам он хлопотал возле нарты, поправлял амдер — мягкую оленью шкуру для сидения.

— Тут вон тынзян лежит, смотри, не вырони, — сказал он сыну. — А вот здесь мясо сушеное.

— А ты, нисев, привяжи конец тынзяна к нарте. Надежнее, — предложил Ёнко, укладывая в нарту свои лыжи, широкие и короткие.

— Верно, можно и привязать, — согласился Тыуман, потом огляделся вокруг и произнес: — До темноты-то, пожалуй, успеешь доехать до выпаса. Вон по той тропке поезжай. Смотри, от пастуха далеко не отлучайся. Говорят, волк там появился. Помогай пастуху отпугивать его, только сам не пугайся.

— Охо-хо! — звонко засмеялся Ёнко и, тронув упряжку, весело закончил: — Ничего, не испугаюсь!

…И вот он уже мчался по тундре, поминутно понукая оленей хореем. Хорошо было на душе у Ёнко, приятные мысли носились в голове. Переехав узкую речушку и перевалив невысокий холм, мальчик оказался за речным поворотом. И тут его осенила счастливая мысль: ведь отсюда до места промысла совсем близко. «А что, если попутно доехать сейчас до капканов и осмотреть? — начал размышлять Ёнко. — Тем более, сегодня уроки труда были заменены другими из-за того, что учитель Эйси был занят подготовкой к колхозному собранию. Когда еще отправятся они к ловушкам, а в последние дни был снегопад, сегодня вот тоже метет поземка. Занесет капканы — какой толк? Осмотреть бы их и поправить. Может, песец попался, звери могут съесть, а я вовремя снял бы добычу. Вот здорово было бы! Эйси наверняка похвалил бы. Только вот не догадался попросить разрешения у отца. Ну ничего, если бы заикнулся, он не отказал бы».

Он остановил упряжку и стал смотреть по направлению места промысла. У кого же из природных охотников не забьется в груди сердце, если он приблизился к ловушкам?

Ёнко повернул упряжку с тропки направо и, снова понукая оленей, помчался по снежной целине. Чем дальше, тем все пристальней всматривался он в сумрачную, затуманившуюся даль. Вот он уже у первых капканов. Они пока без улова и порядочно занесены снегом. Привязав упряжку, юный охотник встал на лыжи и взялся очищать снег с ловушек, поправлять приманки. Насторожение некоторых капканов ему не понравилось. Ёнко мысленно обругал кое-кого из ребят за неумение и халатность.

И вот снова упряжка двинулась вперед. Вскоре мальчик почувствовал начавшуюся пургу: снег больно сек лицо, забивался в волосы, таял и тек струйками по вискам и за шею, а ветер щипал щеки. Ёнко стряхнул снег с волос, надел капюшон и с серьезным видом посмотрел вокруг, потом взглянул на небо. «Однако, надо спешить к пастуху», — подумал Ёнко.

Вдруг олени с диким храпом отпрянули в сторону. Ёнко едва не свалился с нарты. Силясь удержать взбесившуюся упряжку, он с ужасом увидел сквозь снежный вихрь совсем рядом что-то большое, темное, с горящими глазами.

Волк! Он то ли рычал, то ли скулил. Его темная фигура странно шевелилась. Олени, храпя и задрав головы, беспорядочно толкали друг друга, крутили нарту на месте, а Ёнко с вожжой в руке прыгал рядом с оленем-вожаком, утопая в снегу по колено.

Постепенно они удалились немного от горящих глаз. Олени стали топтаться на месте, тяжело поводя боками и косясь в сторону волка. Опомнился и Ёнко — надо удирать или готовиться к защите. Волк, видно, только что попался в песцовый капкан и еще не успел высвободиться из слабой для него ловушки. Что, если зверь сейчас оторвет капкан от якорька и кинется сюда? Успеет ли Ёнко удрать от него? А если защищаться, то чем?

Эти мысли молнией промелькнули в голове мальчика. Так же быстро подумал он о своем снаряжении. «Тынзян», — осенило его. Не выпуская вожжу, Ёнко вскочил на нарту, схватил тынзян. Не обращая внимания на обжигающий пальцы ветер и колючий снежный вихрь пурги, стал зорко всматриваться в громко скулящую, еле видимую фигуру волка. Олени нетерпеливо дергали нарту, а ветер то сбоку, то сзади старался свалить парнишку. Но Ёнко, широко расставив ноги, приготовил к броску тынзян, конец которого остался привязанным к нарте. Через миг петля, подхваченная удачным порывом ветра, со свистом полетела к поминутно зажигающимся в темной мути светящимся точкам.

Сквозь шум пурги послышался резкий визг зверя. И не успел Ёнко схватить брошенный в снег хорей, как совершенно испуганные олени рванулись и понеслись куда-то. Ёнко с трудом сидел в нарте, готовой вот-вот перевернуться. Сразу же почувствовал, как под ним туго натянулся тынзян, а где-то позади в смертельном страхе заревел волк.

Темень, пурга, предсмертный звериный вой сзади, дикий бег испуганной упряжки… Мальчику сделалось страшно. Онемевшими руками держался он за края нарты, чтобы не свалиться с сиденья. По разгоряченному лицу текли струи растаявших снежных брызг и неприятно, больно щекотали. Заиндевевшие ресницы мешали видеть. Во рту пересохло.

Сколько прошло времени в такой езде, трудно было определить. Во всяком случае, мальчику казалось, что пробежали олени огромный путь. Мало-помалу олени начали бежать ровней. Сидеть на нарте стало легче. Ёнко немного успокоился и заметил, что волчьего рева не слыхать. Бросил беглый взгляд назад: не оторвался ли зверь? В месиве из снега и темени не увидел ничего. Потянул рукой тынзян — тяжело поддается. Значит, волк в петле.

Уставшие олени шли все тише и тише. Они хватали снег разгоряченными ртами и наконец совсем остановились, не чувствуя хозяйской власти: Ёнко даже не шевелил вожжой.

Ёнко, пряча лицо от хлесткого снега, подергал на всякий случай тынзян, натянувшийся струной. «Сдох, конечно», — решил мальчик, устало поднялся на ноги, привязал передового, как принято, к копылу нарты и, озираясь озабоченно, стал размышлять: что же делать дальше?

Была уже ночь и буранило по-настоящему: ветер — холодный, пронизывающий — со свистом кружил жесткий снег. Вокруг в нескольких шагах не было видно ничего. Ёнко, утопая пимами в снегу, обошел кругом упряжку. Поглядел на небо и тяжело вздохнул: хоть бы звездочка какая светила — одна бурлящая мутная мгла. Понял — ехать дальше бесполезно. Как тут узнаешь, где пастух с оленями, где поселок? По Полярной звезде, по сполохам северного сияния Ёнко легко узнал бы, где юг, где север. Кто в тундре не сведущ в этом? Но сегодня небо — плохой ориентир.