Илька приполз еще к одному кусту и рядышком увидел какую-то незнакомую травинку: почти от самой земли на ней росли листья, а на листьях еще листья, мелкие, густые, как перья. И цвет у травинки зеленый-зеленый, не такой, как у других трав. А на нижней стороне листьев в два ряда — красные бугорочки.

Екнуло сердечко у мальчика — встань-трава! Он оглянулся — спросить не у кого. Вцепился обеими руками в траву, поднатужился и вырвал. Повертел ее перед глазами, понюхал — трава как трава. Поискал еще поблизости и опять нашел несколько таких травинок, даже покрупнее. Сорвал. Сердце колотилось радостно: Боженька услышал его мольбу!

С крепко зажатой в кулачке заветной травой он пополз дальше, не чувствуя, что уже весь вымок. Пошарил еще в нескольких кусточках, однако безуспешно. Видно, боженька счел достаточным и этих травинок, чтобы стать Ильке здоровым.

Мальчишка не без труда возвратился на место, к куче шишек, спрятал находку в рукав малицы — не потерять бы. И так радостно ему стало, что хотелось лишь думать об одном — каким он будет здоровым, сильным, как станет ходить на ногах и бегать. Бегать, бегать!..

Февра принесла еще одно лукошко с шишками. Увидела мокрого братишку, ахнула:

— Илька, ползал, что ли? И рот-то весь черный от ягод. Надо было тебе в мокроту лезть! Нарвала бы сколь хочешь.

— А вот и не из-за ягод… Я что-то нашел. Боженька помог. Не скажу тебе… Я тоже буду бегать, — не утерпел, выдал свой секрет Илька, таинственно прижимая к животу рукав малицы.

Февра сморщила носик:

— Пфи, глупый дурашка! Промочил вон ноги. Вовсе отнимутся! Попадет тебе от мамки! Щелкал бы лучше орехи…

Но мать не ругала сынишку.

Илька не кинулся к ней со своей радостью. Он дождался прихода всех взрослых из леса и хитровато спросил:

— Вы опять не нашли встань-траву?

— Нет, — ответил за всех отец. — Не растет она, видать, в нашенских местах.

— А вот и не так! Растет она тут! Я Боженьку попросил, поискал и нашел. Вот сюда, в рукав, запрятал!

— Да ну! — радостно всплеснули руками родители. — Вот повезло-то тебе! Покажешь дома. Сейчас поедем.

Только лодка пристала к Вотся-Горту, навстречу выбежала Парасся. Была она какая-то особенно приветливая.

— Управились за полдня? Насбирали-то сколь! И морошка! А крупнющая — что наперсток! — рассыпалась она в похвалах.

Теплый, даже ласковый голос, мягкий блеск ее глаз обратили на себя внимание женщин. У них ведь какой-то обостренный нюх на всякую томность и негу. Да и от мужиков не укрылась перемена в Гадде-Парассе.

— Ожила баба, якуня-макуня! Хоть сызнова замуж выдавай, — простодушно высказал Гажа-Эль то, что подумалось всем.

Сенька воспринял шутку с горделивым достоинством:

— На чужой каравай рот не разевай! Я пока живой!

Вокруг засмеялись, но сдержанно.

Сеньку это удивило, он, по обыкновению, заморгал, недоумевая, разве чего-то не так сказал?

Все тем бы и кончилось. Но случилось такое, что превратило перемену характера Парасси в подлинную загадку.

Может, без умысла, а может, что-то заподозрив, Сандра поинтересовалась:

— Караванщик-то мой не протянул тут кисы, маясь зубами? Аль ты вылечила его?

«Ну вот, пойдет заваруха», — насторожились все, ожидая от Парасси ответного выпада. Но она добродушно отмахнулась:

— Больно мне нужно…

«С чего такая смирная?» — подивились и женщины и мужики.

Ильке не терпелось испробовать свою находку, он затеребил мать. Елення стала выгружать мешки да лукошки. И другие принялись за дело. Парасся бойко помогала Сеньке. Ее обычное визгливое покрикивание на мужа и детей разносилось по Вотся-Горту.

Как только пришли домой, Илька поспешил показать свою находку родителям.

— Во, глядите, встань-трава! Правда, правда! Боженька дал. Завари скорей, мама. Я выпью и выздоровею!

Отец пытливо осмотрел помятый пучок, понюхал, но попробовать траву на вкус воздержался. Такую он прежде, кажись, не встречал. А зелень всякая бывает, можно и отравиться.

— Надо хорошенько разузнать. Покажем Караванщику — он все же поболе нас видал, — решил Гриш.

А Мишка будто чуял, что нужен, сам пожаловал. Голова его была по-прежнему обвязана платком. Гриш сразу к нему:

— Ну-ка, Миш, глянь на эту траву-мураву. Что за диковина?

— Эта?.. Эта в сыром бору растет. Как ее… дай Бог памяти…

— Встань-трава! — подсказал Илька. И замер.

— Иначе… Не выговорить сразу: па-по-рот-ник, вот как!

— Нет! Это встань-трава! — заревел Илька.

И взрослые, чтобы успокоить парнишку, согласились. Елення в тот же день высушила пучок травы в блюдце на самоварной конфорке и заварила в чайнике. Получилась мутноватая жидкость без особого вкуса.

— Все же испытаем перво-наперво на живности. На кошке, что ль. Сдохнет, не велика беда. Зато остережемся, — не спешил Гриш.

Ребятам было жаль рисковать котом Васькой, да что поделаешь. Они посадили кота к щербатому блюдечку, в которое налили остывшего травяного отвару. Васька попробовал и вылакал весь, видно, пить захотел.

— Теперь берегитесь. Если от этого питья-зелья кот начнет расти, то превратится в рысь, — с серьезным видом пошутил Гриш.

Елення и Марья заохали.

— В пору ружье зарядить, якуня-макуня, — посмеялся Эль. — Не ровен час слопает нас кот. Аль поймать да кокнуть, пока не поздно?

— Не надо, дядя Эль! — взмолился Илька. Уж очень хотелось ему убедиться в волшебной силе травы.

Отец поддержал его:

— Подождем до завтра.

Весь вечер в избе только и разговору было о возможном чуде. Шелушили шишки, выжимали орехи на расстеленные мешковины и малицы. Илька подсоблял как мог, не сводя глаз с кота, который сначала потянулся, потом умылся лапой и преспокойно забрался на недавно сложенную печь.

— Кис, кис! — окликал его Илька время от времени.

Васька шевелил хвостом, поворачивал мордочку, жмурил зеленые глазки, будто говорил: «Пока все в порядке!» Когда в избе ложились спать, кот оставался прежним, небольшим, смиренным. Он залез к Ильке под одеяло и пошел мурлыкать. Поглаживая его, мальчик с грустью думал: «Нет, не подействовал настой на кота».

Прежде чем лечь, Гриш сам попробовал немного отвару. Почмокал, покрякал.

— Ого! Кажись, делаюсь богатырем-великаном. — Он шутливо зашевелил руками и плечами.

Илька радостно оторвался от подушки:

— Правда, папа?!

Гришу стало неловко.

— Нет, детка. Брешу я. Не к месту вообще-то. — И погасил огонь жировника в плошке. — Спать, спать. Утро вечера мудренее.

Долго опять не мог уснуть Илька, думая, как хорошо было бы вылечиться ему.

Утром отец разрешил мальчику выпить оставшийся отвар, заверив жену:

— Обычное растеньице, безвредное. Выпьет — успокоится.

Но Илька тешил себя догадкой: на отца с котом трава потому не подействовала, что они и так здоровы, а он же калека. Дрожа от волнения, Илька опустошил чашку до дна.

— Теперь-то уж Илька наш будет встанька! — хлопала в ладоши Февра.

— И буду! — Иного Илька себе не представлял.

Весь день Илька жил как во сне. Вот-вот произойдет чудо! Он зашагает по избе, побежит на улицу… Терпеливо сидел мальчик у стола, вертел в руках ваньку-встаньку и потом молил Боженьку. Февра с Энькой то и дело подбегали к нему, спрашивали, как он чувствует себя. Даже заставляли его вставать на ноги. Но он гнал их, продолжал ждать и молиться.

Вечером, когда все собрались в избе, Илька разрыдался неудержимо.

— Обманул меня Боженька, обману-ул! Это не встань-трава была-а…

Мать в испуге кинулась к нему, зажала рот рукой.

— Ой, нельзя так про Боженьку! Грех! Прости, Господи, дите несмышленое!

— Не плачь! Бог слезам не верит, — печально произнес отец.

— Бог злой, только наказывает меня. Что я сделал ему худого? — всхлипывал мальчик и в сердцах швырнул к печке упорного ваньку-встаньку.

Был на исходе август.